Семейство медвежьи включает всего 8-9 видов, объединенных в 4-6 родов. Распространены практически во всей Евразии и Северной Америке, один вид живет в Южной Америке; в Африке это семейство отсутствует (кроме небольшого района Атласских гор). Для этих животных характерны массивное сложение, широкий мощный череп, бугорчатые, а не режущие коренные зубы, лапы с широкими ступнями и крупными когтями; причем при ходьбе задняя лапа опирается не на пальцы, как у большинства хищников, а на всю стопу. Зубов 40 (у одного вида) или 42 (а не 36-40, как пишет Брем).

Медведь такое оригинальное животное, что любой узнает его по первому взгляду.

У больших медведей туловище короткое и толстое, у маленьких — иногда стройное; голова овальная, несколько вытянутая, с заостренной, но в конце как бы обрубленной мордой; шея соразмерно короткая и толстая; уши короткие, а глаза сравнительно небольшие; ноги не очень длинные, ступни как передних, так и задних ног имеют по пять пальцев и снабжены длинными согнутыми неподвижными невтяжными когтями, концы которых вследствие этого бывают сильно притуплены. Ступни почти голые. Зубная система состоит из 36^0 зубов; в верхней и нижней челюсти по шесть резцов, по четыре клыка, от двух до четырех ложнокоренных зубов или два ложнокоренных вверху и три внизу и, наконец, два коренных вверху и от двух до трех внизу. Верхняя часть черепа вытянута в длину и отличается очень сильно развитыми гребнями; шейные позвонки короткие и широкие, так же как и спинные; ребра прикрепляются к 14 или 15 позвонкам. Крестец состоит из 3-5, а хвост из 7-34 позвонков. Язык у медведей гладкий; желудок представляет собой простой мешок; толстая и тонкая кишка почти не отличаются одна от другой; слепая кишка отсутствует.

Медведи были известны уже в самые древние времена. В настоящее время они водятся по всей Европе, в Азии и Америке и в некоторых местах северо-западной Африки. Они обитают как в самых холодных, так и в самых жарких странах, как на высоких горах, так и на берегах Ледовитого океана. Почти все виды живут в густых, обширных лесах или горных местностях, большей частью уединенно. Одни виды предпочитают сырые, изобилующие водой местности: болота, берега рек, озер, морей, между тем как другие водятся в сухих местностях. Только один вид постоянно живет на берегу моря и почти никогда не углубляется внутрь страны. Медведи этого вида предпринимают далекие путешествия на больших льдинах, переплывают огромные пространства, даже Северный Ледовитый океан, и перебираются из одной части света в другую. Все остальные виды бродят по менее обширным пространствам. Большая часть медведей живет одиноко и только на время случки соединяется парами, но некоторые виды живут целыми обществами. Одни роют норы в земле или песке, где и устраивают берлоги; другие прячутся в дуплах деревьев или в горных пещерах. Почти все виды медведей — ночные животные: они выходят на добычу после заката солнца и большую часть дня спят в своих берлогах.

Хотя медведей можно в полном смысле слова назвать животными всеядными, однако они более всех остальных хищников способны питаться одной растительной пищей. Они едят не только плоды и ягоды, но и зерна хлебных растений в зрелом и незрелом виде, коренья, сочные травы, почки деревьев и цветов и т. д. В юности питаются почти исключительно растительной пищей, но и в зрелом возрасте предпочитают в большинстве случаев эту пищу мясной. Вообще медведь ничем не брезгует и ест кроме вышеупомянутых растении и животных раков, улиток, червей, насекомых и их личинок, рыб, птиц и их яйца, млекопитающих и даже падаль, если она еще не очень тухлая. Появляясь вблизи человеческих жилищ, медведи могут причинить большой вред, особенно самые большие виды: мучимые голодом, они нападают даже на рогатый скот и производят большие опустошения среди домашних животных. Некоторые из них так смелы, что забираются в деревни. Для человека даже самые большие и сильные медведи только тогда опасны, когда их раздразнят, испугают или ранят — одним словом, если чем-нибудь потревожат*.

* Это в общем случае правда, однако сила медведя, особенно крупного, очень велика; если он отпугнет или случайно заденет человека, то может его покалечить или убить.

Движения медведей ошибочно называют неуклюжими и медленными. Большие медведи действительно двигаются обычно не особенно быстро и ловко, но зато они могут долго бежать; маленькие виды чрезвычайно быстры и проворны**.

* * На небольшой дистанции бурый медведь способен развивать скорость до 40 км/час. По наблюдениям в природе, крупный бурый медведь легко догоняет более мелкого барибала, который обычно спасается от своего сородича на дереве.

Медведи при ходьбе опираются на всю ступню и осторожно ставят одну ногу перед другой, но стоит им чего-то испугаться, как они пускаются бежать быстрым галопом. В таких случаях даже самые большие медведи демонстрируют необычайную быстроту и ловкость. На задние лапы могут становиться даже самые неуклюжие медведи, и в таком положении, правда не особенно ловко и покачиваясь, делают они несколько шагов. Лазают почти все довольно хорошо, хотя из-за своего веса им это довольно трудно; по крайней мере, большие виды в старости почти совсем не могут влезать на деревья. Некоторые виды избегают воды, другие, напротив, отлично плавают, могут нырять очень глубоко и долго оставаться под водой. Полярного медведя можно часто встретить плывущим в море на далеком расстоянии от берега; в таких случаях остается лишь удивляться его выносливости и искусству. Большая сила медведей дает им возможность преодолевать все препятствия и очень помогает при хищнических набегах: они могут тащить за собой крупную скотину.

Из внешних чувств у медведя лучше всего развито обоняние; слух у них хороший, у некоторых даже тонкий; зрение и вкус не особенно развиты, осязание почти совсем не развито; однако у некоторых видов кончик морды служит органом осязания. Некоторые виды понятливы и умны и поддаются известной дрессировке. Их можно приручить, но они никогда не выказывают большой привязанности к своему хозяину. Кроме того, к старости дурные свойства их природы все больше выступают наружу: они становятся коварными, раздражительными и злыми, вследствие чего держать у себя в доме взрослых медведей всегда опасно*. Свое настроение медведь выражает различными интонациями голоса — глухим ворчаньем, фырканьем или мурлыканьем, а иногда звуками, похожими на хрюканье, свист или даже лай.

* Тем более опасно, что даже играющий медведь сравнительно небольшого размера может легко покалечить человека. «Дружеский», с точки зрения стокилограммового мишки, игривый шлепок лапой вполне способен сломать человеку ребра или предплечье.

Все живущие на Севере большие виды медведей бродят только в течение лета, а с наступлением зимы удаляются в свою берлогу. Однако они вовсе не впадают в непробудный сон, а скорее дремлют в полусознательном состоянии. из которого тотчас же выходят, почуяв что-либо подозрительное**. Однако они почти никогда не выходят из берлоги и почти вовсе не едят. Достойно внимания, что только живущие на суше медведи впадают в зимнюю спячку, между тем как белые медведи бродят даже в самую сильную стужу и только в самую страшную снежную метель спокойно ложатся на землю, предоставляя снегу засыпать их с головой.

* * Зимняя спячка есть у трех видов медведей, живущих в областях с умеренным климатом: бурого, гималайского и барибала. Перед спячкой медведи жиреют, увеличивая свой вес иногда более чем в полтора раза. Во время спячки они не питаются, температура их тела падает на 5-6А. Однако они периодически просыпаются, даже не будучи потревоженными, особенно в оттепели, и бодрствуют по нескольку часов, прежде чем снова заснуть.

Беременная медведица удаляется в приготовленное ею заранее логовище и там родит от одного до шести детенышей, за которыми она ухаживает, которых кормит и защищает. Когда медвежата подрастают, становятся ласковыми, веселыми и игривыми зверьками.

Вред, причиняемый медведями, почти окупается приносимой ими пользой, тем более что они почти всегда живут в малонаселенных местностях, где не имеют возможности вредить людям. Шкуры почти всех видов идут в дело и ценятся как хорошие меха. Кроме того, их мясо едят, употребляют в дело кости, жилы и внутренности.

У самого известного вида медведей — обыкновенного бурого медведя (Ursus arctos)* мы замечаем большое разнообразие не только в окрасе и качестве шерсти, но и во внешнем виде и в форме черепа. Его обычно густая шерсть, которая на морде, животе и задней части ног длиннее, чем на остальном теле, может состоять из коротких или длинных, гладких или курчавых волос. Цвет ее переходит через все оттенки от черно-бурого до темно-рыжего или желто-бурого или от темно-серого и серебристо-серого до светло-рыжего; встречающийся у молодых животных белый ошейник сохраняется иногда до глубокой старости, иногда же появляется в старости вновь. Рыло бывает более или менее вытянуто, лоб иногда сплющен, иногда — нет, туловище или очень коренастое, или несколько вытянуто; лапы длинные или короткие.

* Бурый медведь самый широко распространенный из медведей, населяет разнообразные лесные ландшафты, лесостепи, горные тундры и лесотундру и горные степи Европы, Ближнего Востока, Средней, Северной и Восточной Азии и Северной Америки. Он крайне разнообразен по размерам и окрасу. Самые мелкие его расы (населяющие юг Европы и Центральную Азию) не превышают по размеру крупную собаку, самые крупные (с Камчатки и Аляски) достигают высоты в плечах 1,5 м и веса 700 кг. Окрас варьирует от песчано-палевого до почти черного, но чаще, как и следует из названия, представляет оттенки коричневого.

При 1-1,25 м в высоту в холке медведь достигает 2-2,2 м в длину, причем 8 см приходится на короткий хвост. Вес колеблется между 150-250 кг; впрочем, у больших и тучных он достигает 350 кг. В сытое время один только жир весит 50-100 кг; по уверению Кременца, в одном случае он весил более 140 кг.

Медведи распространены от Испании до Камчатки и от Лапландии и Сибири до Ливана и восточной части Гималаев. В Европе медведи населяют еще и поныне все высокие горы: Пиренеи, Альпы, Карпаты, Трансильванские Альпы, Балканские и Скандинавские горы, Кавказ и Урал, так же как и отроги этих гор и страны, к ним примыкающие; всю Россию, всю северную и среднюю Азию, за исключением голых степей, Сирию, Палестину, Персию, Афганистан, от Гималаев к востоку до Непала и, наконец, в Африке горы Атлас. Медведь часто встречается в России, Швеции, Норвегии, в Придунайских странах, в Турции, Греции; довольно часто — в горах Испании и Италии; почти не встречается в Швейцарии, Тироле, Франции и Австрии и, наконец, совершенно истреблен в Германии, Бельгии, Голландии, Дании и Великобритании. Единичные экземпляры появляются время от времени в горах Баварии, в Каринтии, Штирии, Моравии и, может быть, в Богемских горах**. Непременным условием жизни медведя служат высокие, сплошные и непроходимые или мало посещаемые людьми леса, изобилующие ягодами и другими плодами. От злейшего своего врага — человека он ищет спасения в логовищах, под корнями или в дуплах деревьев, горных пещерах, в темных непроходимых лесах и болотах с сухими островами.

* * Усиленная охота и уничтожение местообитаний привели к тому, что бурый медведь почти полностью исчез в большей части Европы, сохранившись там в виде маленьких изолированных популяций. Полностью исчез он в Атласских горах на северо-западе Африки, а также в Мексике, стал крайне редок в Тибете и некоторых других регионах.

Медведь — самый неуклюжий и косолапый хищник Европы и, как большая часть его ближайших родичей, неловкое и глуповатое животное. Однако неловкость его движений больше кажущаяся, чем действительная. Он иноходец, следовательно, при ходьбе и беге становится одновременно то на обе правые, то на обе левые лапы, поэтому все время тяжело переваливается из стороны в сторону; при ускоренном беге пускается в очень быстрый галоп, легко догоняет человека и во многих случаях выказывает проворство и ловкость, которые в нем едва ли можно было подозревать. В гору бежит еще быстрее, чем на ровном месте, чему способствует длина его задних ног; с горы он может спускаться только медленно, так как иначе легко перекувыркнулся бы через голову. Кроме того, он отлично плавает и искусно лазает; впрочем, в старости, когда становится очень жирным и тяжелым, избегает лазания по деревьям, особенно если ствол их гладкий и не имеет сучьев. Огромная сила и крепкие когти облегчают медведю лазанье: он может влезть даже на очень крутые склоны скал. Из пяти чувств у него лучше всего развиты обоняние и слух; зрение, напротив, довольно плохое; вкус, кажется, очень хорошо развит.

Кременц представил нам многие наблюдения, касающиеся тонкости чувств медведя. По его словам, медведь слышит в лесу при тихой погоде щелканье курка на расстоянии 70 шагов, треск ломающегося под ногами хвороста в палец толщиной за 135 и довольно тихий свист за 60 шагов. Медведь, лежавший в зимней берлоге, выглянул из своего убежища при приближении охотников уже за 210 шагов, хотя к нему подходили очень осторожно, на лыжах и против ветра. Ручные медведи этого наблюдателя узнавали своего хозяина за 50-70 шагов; но на 80-100 шагов их зрения уже не хватало; хлеб, намазанный медом, чуяли они в траве за 30 шагов, а когда это лакомство было спрятано в кротовой норе — за 20 шагов.

О характере медведя издавна получают самые благоприятные отзывы. «Ни одно хищное животное, — говорит Чуди, — не бывает таким забавным, таким добродушно веселым и любезным, как наш добрый мишка. У него честный, открытый характер, без коварства и фальши. Способность лукавить и хитрить у него весьма мало развита. Всего того, что лисица старается достигнуть умом, орел — стремительностью, медведь добивается прямой, открытой силой. Он не подстерегает долго добычу, не старается обойти охотника или напасть на него сзади, не пускает тотчас в ход свои страшные зубы, которыми может все легко разгрызть, но старается задушить свою добычу сильными лапами и кусает только в крайнем случае, не выказывая при этом большой кровожадности, так как вообще, будучи довольно кроткого нрава, охотно поедает растительную пищу. Внешний вид его более благороден, внушает доверие и более дружелюбен, чем внешний вид волка. Он не пожирает трупы людей, не ест себе подобных, не бродит ночью по деревне в надежде схватить и утащить ребенка, но остается в лесу, где охотится, не принося вреда человеку. Бытует весьма неверное представление и относительно его предполагаемой медлительности: во время опасности он приходит в бешенство и становится очень ловок и подвижен».

Я не могу согласиться с этой характеристикой. Медведь может, конечно, казаться смешным, но он вовсе не добродушен и не любезен: храбрость демонстрирует только тогда, когда нет другого средства к спасению; он скупо одарен умственными способностями, довольно глуп, равнодушен и ленив. Его добродушие обусловливается скорее неумением добывать добычу, а смешным он кажется нам из-за своей наружности. Кошка смела, собака смышлена, медведь же глуп, груб и неуклюж. Его зубы приспособлены не только для поедания мясной пищи, поэтому он редко нападает на животных.

Бурый медведь (Ursus arctos)

Осторожный наблюдатель не должен упускать из виду, что не только отдельные экземпляры, но и большинство населяющих различные местности медведей могут обладать совершенно различными свойствами в зависимости от того, какие обстоятельства влияют на его нрав и образ жизни. Это подтверждается как отдельными случаями, так и многочисленными опытами. Недавно старший лесничий Кременц издал весьма поучительное сочинение, в котором описал плоды своих многолетних наблюдений над медведями, живущими в болотах около местечка Ракитно в Киевской губернии, причем он подчеркивает, что его наблюдения не могут служить полной характеристикой всех медведей, живущих в разных местностях. «Вообще, — говорит Кременц, — медведя нельзя назвать жестоким или кровожадным. Если бы он был кровожаден, то имел бы возможность демонстрировать это ежедневно то тем, то другим способом, и тогда при его необыкновенной физической силе пришлось бы, вероятно, принимать гораздо более энергичные меры для его преследования. Мне ни разу не случалось видеть, чтобы медведь во время своих странствований и встреч с человеком сам напал на него. Напротив того, в подобных случаях он спешит обратиться в бегство или, сознавая свою силу, не обращает внимания на жалкое существо и выражает свое неудовольствие при встрече с ним притворным наступлением, сопровождаемым отрывистыми ворчливыми звуками. По своей натуре медведь скорее добродушен, хотя ему все-таки вполне доверять нельзя; он особенно не любит, чтобы его дразнили или внезапно нарушали его покой. Одна из главных черт его характера — флегматичность. Он очень любит покой, и в его нападениях видны некоторая откровенность, прямота и рыцарство — свойства, не имеющие ничего общего с кровожадностью волка или коварством рыси. В нем даже замечаются проявления чувства юмора.

«Недоверчивость никогда не покидает медведя и всегда руководит всеми его поступками. Тот, кто наблюдал медведей на свободе, кто воспитывал их, долгое время занимался ими, тот не мог не заметить, какими подозрительными взглядами медведи следят за каждым движением и действием человека: с виду безучастное, животное, однако, недоверчиво сторожит каждый шаг человека и при малейшем его приближении отступает в сторону или назад. Я могу еще сообщить следующее: часто случается, что медведь идет по следу лесного сторожа, который отыскивает его берлогу, и только тогда возвращается в нее, когда убедится, что с этой стороны опасность миновала. Вследствие этой сильной недоверчивости невозможно предвидеть действия и поступки медведя; в ней заключается и невозможность полностью его приручить; поэтому на медвежьей охоте следует соблюдать величайшую осторожность. Частые встречи медведя с людьми (пришедшими в лес за ягодами или грибами, дровосеками и т. д.) почти всегда оканчиваются довольно миролюбиво: медведь довольствуется ворчанием или, в крайнем случае, когда его раздразнят, несколькими не совсем нежными толчками и ударами лап. По большей части он обращается в бегство. Вообще мужества у медведя мало; только в затруднительных обстоятельствах, когда на охоте он загнан людьми и собаками, решается для своего спасения храбро напасть на человека, толкает его передними лапами в снег и наносит когтями незначительные раны. Замечено, что те медведи, которые зимой очень отощали, весной особенно смело нападают на домашний скот. Впрочем, я заметил, что эта склонность свойственна большей частью отдельным семействам медведей, а среди них у отдельных экземпляров передается потомству. Так, например, почти все медведи, живущие в Шитинской волости, отличаются большой свирепостью, в то время как в других местностях, несмотря на то что они ежегодно убивают несколько голов скота, эти хищники вообще гораздо благодушнее и менее кровожадны. Мне удалось в течение нескольких лет наблюдать жизнь медведей вышеупомянутого округа, и могу сказать, что единичные экземпляры этих животных отличались необычайной кровожадностью и усердно занимались хищничеством даже в те времена года, когда вовсе не страдали от недостатка в пище. Так, один медведь в июле 1871 года, пробираясь с юга на север этой области, зарезал в течение дня до 23 голов рогатого скота, а в августе того же года — еще 8 голов, причем не попользовался мясом ни одной из своих жертв».

Вот как описывает Стеллер в первой половине прошлого столетия образ жизни медведя на самой северной границе области его распространения: «На Камчатке медведи водятся в бесчисленном количестве; целыми стадами бродят они по пустыням. Не будь они там еще более, чем где-либо, смирны и миролюбивы, они опустошили бы давно всю Камчатку. Весной медведи группами спускаются с гор от истоков рек, куда переселились осенью для добывания пищи и для зимовки. Они появляются у устьев рек, стоя на берегах, ловят рыбу, выбрасывают ее на берег и во время обильного лова съедают, подобно собакам, только головы. Если находят поставленную кем-нибудь сеть, то вытаскивают ее из воды и вынимают рыбу. К осени, когда рыба поднимается вверх по течению, они вместе с ней так же медленно поднимаются в горы. Если человек заметит медведя, то окликает его издали и уговаривает вступить с ним в дружбу. Женщины и девушки не боятся присутствия медведей, когда собирают на торфянике ягоды. Если медведь и нападет на них, то разве для ягод, которые он отнимает и съедает. Вообще, в тех местностях медведи нападают на людей только в тех случаях, когда их внезапно разбудят. Редко случается, чтобы медведь напал на охотника даже после выстрела. Они там так смелы, что вламываются в дома, как воры, и обшаривают все, что попадется»*.

* Всеядность медведя делает его не таким зависимым от собственного физического здоровья, как прочих хищников. Даже раненый или больной медведь может долгое время успешно прокармливать себя, дожидаясь восстановления физических сил. Эта особенность позволяет медведю быть менее осторожным и во время охоты, и при контакте с потенциальной опасностью, что в описании Брема трактуется как «открытость» и «благородство».

Зубная система медведя свидетельствует о том, что он животное всеядное, но его рацион состоит преимущественно из растительной пищи. Разными насекомыми, такими, как жуки, слизни, он тоже при случае любит полакомиться. Месяцами довольствуется подобной пищей, наедается, как рогатый скот, всходами ржи или сочной травой, ест зреющие злаки, почки, овощи, желуди, лесные ягоды, грибы; разрывает муравейники, лакомится как личинками, так и муравьями, кислота которых, кажется, особенно ему по вкусу; выискивает пчелиные ульи, которые предоставляют ему лакомую и особенно вкусную пищу. В Сибири и Туркестане, так же как и в других местностях, он для пчеловодов очень опасный гость. Кременц говорит, что медведь безошибочно умеет находить те улья, в которых больше меду. Улья, которые прикреплены к деревьям, он сбрасывает на землю и уносит на далекое расстояние, прежде чем начать лакомиться медом. Очень часто доступ к тем ульям, которые прикреплены к деревьям, для медведя весьма затруднителен, потому что о п ытн ые крестья не стараются огол ить ствол дерева на большую высоту и окружить его крепким частоколом, который медведь должен или разрушить, или перелезть через него с большим искусством. Пойманный с поличным, он поспешно убегает, скатывается по стволу на землю, а если ему мешает забор, перелезает через него, не причинив себе при этом большого вреда. Нападения пчел для него весьма чувствительны: он ревет от боли, катается по земле, старается лапами сорвать своих мучительниц; если же ему становится совсем плохо, бежит без оглядки. Однако рано или поздно возвращается назад, чтобы добыть любимое лакомство. В лесах гор Малого Хингана медведь переворачивает в июне и июле, когда еще нет ягод, поваленные ветром деревья и ищет в их гниющей сердцевине жуков и личинок. По таким перевернутым стволам и разрытым муравейникам узнают о его присутствии. Только начинают поспевать ягоды, как он принимается за них, а также пригибает к земле молодые плодовые деревья и кустарники, чтобы достать их плоды. Когда хлеб, особенно овес и маис, начинает наливаться, медведь появляется на полях, садится на землю и в таком положении ползает туда и сюда, чтобы с большим удобством подносить ко рту колосья; таким образом в одну ночь он опустошает довольно большие пространства. В осенние месяцы отыскивает опавшие желуди или буковые орешки, а в сибирских лесах — кедровые орехи; по словам Радде, медведь влезает на кедровые деревья, отлам ы вает их верху ш ки, чтобы достать наполненные орехами шишки. Он не прочь предпринять и большое путешествие в то время, когда зреют особенно любимые им лесные ягоды и плоды. «Кроме овощей и орехов, — говорит Кременц, медведи любят еще желуди. В урожайные годы они составляют его любимую еду, для добывания которой медведь пускается в дальние странствования. Случается нередко, что ко времени созревания желудей в дубравах появляются целые группы медведей. Однажды в октябре в Бобруйском уезде удалось выследить во время одной облавы в большом дубовом лесу до одиннадцати медведей, и, кроме того, не меньшее их число прорвало цепь. От желудей и хлебных зерен медведи становятся жирными, между тем как мясо, ягоды, овощи и овес мало прибавляют ему сала. Но любимое лакомство медведя все-таки мед, который он без устали отыскивает осенью».

Пока у медведя растительная пища в изобилии, он довольствуется ею. Но, раз попробовав животной пищи, делается хищником в полном смысле этого слова. Добычу свою он высматривает и выслеживает, рогатый скот, как говорят, старается утомить преследованием, особенно когда тот пасется на высоких горах, загоняет его в пропасть, после чего осторожно сам спускается вслед за ним и наедается досыта. Успех увеличивает его смелость. На Урале медведь считается злейшим врагом лошадей. Извозчики и почтальоны отказываются иногда ехать ночью лесом, хотя почти не было случая, чтобы медведь нападал на запряженных в экипаж лошадей; те же лошади, которые пасутся на свободе в лесу, никогда не гарантированы от его нападений. Один знакомый охотник на медведей, Бекман, рассказывал мне, каким образом медведь нападает на свою добычу. Однажды несколько лошадей паслись в болотной чаще на виду у сидящего в засаде охотника. В это время появился медведь и стал осторожно подкрадываться к лошадям, пока они его не почуяли и не пустились поспешно в бегство. Медведь последовал за ними могучими прыжками, в удивительно короткое время настиг одну из лошадей, ударил ее одной лапой по затылку, другой схватил за морду, повалил на землю и растерзал ей грудь. Когда он увидел, что другая из бегущих лошадей хромает и не может спастись, он, бросив свою добычу, побежал за второй жертвой, быстро настиг ее и убил точно так же. Обе лошади громко ржали.

Раз осмелившись, медведь подходит к хлевам, старается взломать дверь или, как это случается иногда в Скандинавии, разбирает крышу. Необыкновенная сила позволяет ему даже уносить с собой больших животных. Несколько примеров этой страшной силы приводит Кременц. Один медведь в предсмертной схватке сломал сосновые колья от восьми до десяти сантиметров толщиной. Другой, взяв в передние лапы только что убитую и еще трепещущую корову и идя на задних лапах, перенес ее через ручей в лес. На сидевшего у огня полесовщика напал сзади неожиданно вышедший из зимнего логовища медведь и «раздробил ему сильным ударом передних лап череп, так что смерть последовала мгновенно». Наконец, четвертый медведь вытащил из ямы, в которую он свалился, еще живого взрослого лося, весившего 300 килограммов, и протащил его полкилометра по болоту*.

* Известен случай, когда медведь-гризли весом 360 кг убил и унес бизона весом 450 кг. Тупые зубы медведя — плохое орудие убийства, и убивает он жертву преимущественно передними лапами, действительно наделенными огромной силой. П окалечив добы чу при помощи лап, медведь может пустить в ход и клыки, хватая животное за горло, как многие крупные хищники.

Олени, косули и серны благодаря своей осторожности и быстроте бега довольно часто избегают медвежьих лап, но на севере Скандинавии он гоняется за лосем довольно усердно. Барсучьи норы иногда посещает и заглядывает в их отверстия. Бывает, что волки беспокоят медведя во время зимней спячки, преследуют подстреленных и даже осмеливаются нападать на медведицу, которая упорно и небезуспешно защищает своих детенышей. Ни одного четвероногого животного медведь не ненавидит и не боится так, как собаку. «Лошади, — говорит Кременц, — в наших местах редко становятся добычей медведя, свиньи же, овцы и козы — почти никогда, хотя я не могу утверждать, что несколько случаев исчезновения домашних животных, приписываемых волку, не могли быть делом медведя. Из дичи медведь убивает только лосей, кабанов и косуль, преследует также тетеревов и рябчиков и не брезгует даже яйцами последних. Медведь подкрадывается к своей жертве или ожидает ее в углублении, в засаде, прикрытый низкорастущей сосной, молодым ельником или густым ивняком и хворостом. Если одна из его жертв, особенно отделившаяся от стада, приближается к нему, он необыкновенно быстро набрасывается на нее и сильным ударом по спине старается свалить с ног и одолеть, причем вонзает острые и длинные когти своих передних конечностей глубоко в тело, нередко отрывая вместе с кожей куски мяса, и одновременно убивает свою добычу, прокусывая ей горло. У большей части убитых медведем коров и быков, которых я осматривал, были раны на боках и на шее». С приближением зимы медведь приготовляет себе берлогу между скалами или в пещерах, а также в дуплах деревьев, или в лесной чаще, или на сухих кочках среди болот. Князь Василий Радзивилл сообщает как свидетель, что в Минской губернии в 1887-1888 годах медведь устроил берлогу даже на дереве. Медведь покоился среди сплетенных сучьев раздвоенного ствола великолепной ели на высоте одиннадцати метров над землей. Впрочем, это животное не в первый раз выбирало себе такое ложе: уже в начале предшествующей зимы оно поселилось на другом, более низком дереве, но, вспугнутое любопытными наблюдателями, покинуло его. Логовище свое медведица тщательно устилает мхом, листьями, травой и ветками и таким образом приготовляет красивое и удобное ложе. В Галицийских Карпатах медведица предпочитает располагаться на зиму в дуплах очень толстых стволов деревьев, если отверстие не слишком широко. Еще до первого снега убирает она зимнее жилище, очищая дупло от земли, гнили и других нечистот.

При наступлении морозов медведь забирается в убежище и погружается в зимнюю спячку. Время, когда медведь осенью залегает в берлогу, весьма различно и зависит от климата и состояния погоды. Медведица удаляется в берлогу уже в начале ноября, а медведь продолжает бродить еще в декабре (в чем я сам убедился в Кроации посредством рассматривания следов), не обращая внимания на снег и мороз. По уверению русских охотников на медведей, это животное, прежде чем залечь в зимнее убежище, тщательно обходит окрестности и, если заметит следы человеческих ног, тотчас перебирается на другое место. Зимой во время оттепели он даже в России выходит из берлоги, чтобы напиться или поесть. «В начале зимней спячки, — говорит Левис, — им, по-видимому, гораздо легче оставлять берлогу, чем посреди зимы. Не подлежит сомнению, что медведи в Лифляндии лежат зарывшись в снег в течение трех-четырех месяцев, не принимая никакой пищи, в результате чего желудок их оказывается совершенно пустым».

Если зима теплая, то спячка медведя продолжается недолго, а в более теплом климате он, вероятно, и не думает об устройстве зимнего убежища. Об этом можно судить по медведям, содержащимся в зоологических садах. Там они вовсе не спят и ведут себя зимой почти так же, как и летом, а в теплые зимы спят разве что немного дольше, чем летом. Ко времени рождения детенышей медведица бывает вполне бодра; на воле она спит до и после родов так же крепко, как и медведь, в неволе, как я убедился из собственных наблюдений, не ест в это время ничего. Так как летом и осенью медведь обычно отлично питается, то ко времени зимней спячки бывает весьма жирен и этим жиром питается отчасти и в течение зимы. К весне он, как и все животные, подверженные зимней спячке, очень сильно худеет. Древние, которым это было известно, заметили, что лежащий медведь имеет обыкновение лизать свою лапу, и заключили из этого, что он высасывает из лапы жир. Этим сказкам верят и рассказывают их и по сие время. Совершенно справедливо, что медведь во время зимней спячки, когда на его ступнях линяет кожа, сосет их, причем ворчит и чмокает, что слышно и на дальнем расстоянии; вероятно, он это делает, чтобы ускорить линьку, а может быть, и облегчить боль.

* Беременность у бурой медведицы продолжается 180-266 дней, детеныши (от 1 до 4, обычно 2) рождаются в январе-марте. Детеныши покидают убежище в пятимесячном возрасте. Медведица вновь спаривается только на второй-третий год после рождения медвежат.

Наблюдения Кременца относятся не к одним только медведям, жившим в болотах Ракитно, хотя при большей области распространения этих животных могут случиться и отступления от общего правила.

По словам Кременца, течка у медведиц начинается в середине лета — с 15 июня по 15 августа. До настоящих битв между самцами дело, кажется, никогда не доходит, хотя к одной самке нередко сходятся по нескольку самцов. Однажды было замечено, что за одной медведицей следили три самца и самый юный и слабый из них был признан любимцем, по крайней мере он шел непосредственно за медведицей. По прекращении полового возбуждения самцы и самки расходятся в разные стороны, а медведица ходит опять с детенышами, которые и во время течки все-таки следуют за матерью на почтительном отдалении. Нельзя определить с достоверностью, достигает ли медведь половой зрелости раньше пяти-шестилетнего возраста, но Кременц по некоторым признакам считает, что это случается раньше. «Медведица родит обыкновенно между 1 декабря и 10 января; редко раньше, иногда немного позже. Из 31 случая родов 16 приходится на время от 1 декабря по 1 января: 13 — на время с 1 по 10 января, 2 — на время с 10 по 20 января. В первый раз медведица мечет от одного до двух детенышей, позже — до трех, а в последующие годы число детенышей колеблется между двумя и тремя и редко доходит до четырех. Зимой 1870/71 годов я сам нашел у убитой мной необыкновенно рослой медведицы пятерых медвежат, но это был второй в этой местности случай в течение 50 лет. Судя по зубам, матери было около 14 лет; она была чрезвычайно зла и поранила довольно серьезно несколько человек, прежде чем ее убили. Старые медведицы приносят меньшее число детенышей, доходят опять до одного, несколько лет вовсе не родят и в конце жизни совершенно прекращают деторождение».

Из своих наблюдений над убитыми медведицами я могу определить это время между 16-18 годами. Кременц, правда, не говорит определенно, что медведица родит ежегодно, но это само собой разумеется из многих его рассказов. Он пишет, между прочим: «Медведица, пока не беременна, живет совместно со своими годовалыми детенышами. Впрочем, я два раза наблюдал действительно редкий случай, когда мать прогнала двух годовалых медвежат, вероятно, вследствие новой беременности. В таких случаях она не терпит около себя старших медвежат, кусает и бьет их, пока они не оставят ту местность, где она живет. С этого времени детеныши становятся самостоятельными, не зависят больше ни от семьи, ни от матери и сами заботятся о своем пропитании».

Мать устраивает для своих детенышей настоящее гнездо; говорят, впрочем, что она их рожает иногда и в снегу. Если ее потомству грозит какая-нибудь опасность, она переносит медвежат в зубах на далекое расстояние. Достойно внимания, что мать в случае опасности храбро защищает своих уже почти взрослых и сильных детенышей. Медведица с медвежатами считает себя полной властительницей всей той местности, которую избрала для своего местопребывания, и всякое посягательство на свои права встречает нападением на нарушителя. Некоторые медведицы наводят ужас на всех, кому надо проходить по ее владениям, и ограждают даже дороги; смельчак, который пустился бы по этой местности без собаки, рисковал бы жизнью. Медвежата через четыре месяца уже настолько вырастают, что могут следовать за матерью; она учит их лазать по деревьям, находить пищу и вообще обучает всей медвежьей науке.

Покинутые матерью молодые медвежата, говорят, бродят в течение лета поблизости от старой берлоги, куда забираются в дурную погоду; если их не отгоняют старые медведи, они охотно сходятся с младшими братьями. Наблюдение русских крестьян, сообщенное нам впервые Эверсманом, проливает своеобразный свет на подобные слияния медвежьих семейств. Крестьяне эти имели случай видеть, что медведица поручает своим старшим детенышам присмотр за младшими, по этой причине двухлетние медвежата, гуляющие с матерью и братьями, называются «пестунами». Эверсман рассказывает следующее об одном медвежьем семействе, которое переправлялось через Каму: «Когда медведица перебралась уже на противоположный берег, то заметила, что пестун медленно крадется за ней, не обращая внимания на младших братьев, оставшихся на другой стороне реки; как только он приблизился, мать дала ему пощечину, после которой он, поняв в чем дело, тотчас повернул назад и вернулся к матери, держа в зубах одного из младших братьев. Мать наблюдала за ним, пока он вновь не переплыл реку за другим братцем, но, увидев, что пестун уронил свою ношу на самой середине реки, она бросилась в реку, опять побила его, после чего он поспешил исправить ошибку, и семейство спокойно продолжало свой путь». Среди русских крестьян и охотников ходят слухи, будто медведица к каждому младшему детенышу приставляет пестуна. В его обязанности входит присматривать за маленькими медвежатами, скрытыми в чаще, пока мать подстерегает добычу или насыщается убитым животным, которого не в силах утащить. Зимой пестун живет в ее берлоге и освобождается от своей обязанности только тогда, когда найдется на его место другой большой медвежонок. Поэтому можно при случае увидеть четырехлетнего пестуна при медвежьем семействе.

Пяти-шестимесячные медвежата чрезвычайно забавны. Они очень подвижны, но неуклюжи; поэтому понятно, что иногда они проделывают преуморительные штуки. Их детский нрав проявляется в каждом поступке. Они очень игривы, шаловливо лазают по деревьям, борются, как задорные мальчишки, прыгают в воду без всякой причины и повода, бегают взад и вперед и учиняют массу проказ. Своему сторожу они не выказывают особенной нежности, одинаково ласковы со всеми людьми и почти не отличают одного от другого. Кто их покормит — тот им и друг, кто их рассердит — тот враг, и они и обращаются с ним как с врагом. Медвежата раздражительны, как дети, любовь их приобретается легко, зато так же легко и утрачивается. Уже после шести месяцев они по характеру становятся похожими на старых медведей: делаются злыми и сварливыми, обижают слабейших животных, кусают и царапают даже своего хозяина, так что одни только побои могут укротить их. С годами медведи становятся еще свирепее, прожорливее, кровожаднее и опаснее. Их можно, конечно, воспитать, выучить каким-нибудь немудреным штукам, но доверять им вполне, как вообще всем глупым существам, невозможно: следует всегда опасаться их злобы и коварства, соединенных со страшной силой. Поэтому их можно еще держать в зоологических садах или водить на цепи для показывания различных фокусов, но никогда нельзя выдрессировать настолько, чтобы близкое сожительство с ними было безопасно для людей. Многие пытавшиеся воспитывать неукротимое и коварное животное испытали это на себе: некоторые из тех, кто производил подобные опыты, поплатились опасными ранами и даже жизнью.

Это мнение подтверждает и Кременц. «Никогда не дремлющее недоверие медведя, — говорит он, — делает его неспособным к искренней дружбе и любви к людям; приобрести его привязанность ласками — неосуществимая мечта».

Неизвестно еще наверняка, сколько лет длится рост медведя, но следует думать, что медвежонок к шести годам вырастает в настоящего медведя. По-видимому, медведи достигают довольно преклонных лет. Были случаи, что они выживали в неволе до 50 лет, а медведицы рожали 31 года от роду*.

* Эта цифра продолжительности жизни в неволе подтверждена и в современной литературе. Бурые медведи достигают половой зрелости в возрасте 4-6 лет, но продолжают расти и после этого, до 10-11 летнего возраста.

Охота на медведя — вещь опасная, но страшные истории, которые прежде рассказывали опытные охотники, считаются теперь вымыслом. Хорошие собаки, перед которыми все медведи испытывают необыкновенный страх, остаются при всех обстоятельствах лучшими помощниками охотника. В юго-восточной Европе на медведя охотятся большей частью облавой в тот период, когда он нагуляет жир, засадой — реже и в исключительных случаях — до или во время зимней спячки; в России же для охоты предпочитают именно это последнее время. Так как медведь бежит от охотников, то после того, как опытные охотники определили место его нахождения, можно как на облаве, так и в засаде почти всегда рассчитывать на полный успех, конечно только в том случае, если известны его излюбленные тропинки. Хладнокровие и верная рука, хорошее пристреленное оружие — необходимые условия для удачной медвежьей охоты.

«Очень распространенное мнение, — пишет Кременц, — что медведи при нападении всегда поднимаются на задние лапы, вполне ошибочно; в таком случае его нападения легче было бы отразить. Я собственноручно убил 29 медведей, видел, как стреляли в 65 других животных этого рода, присутствовал при том, как медведи всех сортов и величин встречали охотников, и сам не раз подвергался их нападениям; но при мне только один медведь и одна медведица при нападении поднимались на задние лапы и таким образом шли некоторое расстояние навстречу своему врагу. Я не хочу утверждать, что это явление, которое так часто описывалось во многих охотничьих рассказах и прежних научных исследованиях, никогда не случается, но мне кажется, что эти случаи чрезвычайно редки. Нападение медведя всегда внезапно и быстро, причем он или старается коротким и сильным ударом передней лапы поразить противника, или, подбежав быстрой рысью к охотнику, вдруг резким движением поднимается на задние лапы и мощным толчком валит его на землю или же наносит сильный удар и сразу кусает, но если люди и собаки недалеко, то медведь никогда не остается долго около своей жертвы и старается убежать». В Гималаях медведь, по словам Блэнфорда, слывет вполне безвредным, ибо он сам никогда не нападает на людей, редко даже ранит, если ему случится защищаться. Кинлох, который убил там много медведей, на основании своего большого опыта вывел такое же заключение: он никогда не видел, чтобы медведь бросался на человека, и никогда об этом не слыхал. По его словам, только совершенно загнанный медведь может, прорываясь сквозь цепь загонщиков, повалить человека, при случае даже ударить и укусить его, но все это с целью проложить себе путь к бегству. То, что он поднимается на задние лапы, чтобы обнять и задушить своего противника, следует считать басней.

Кроме обычной охоты на медведя его истребляют и разными другими способами в тех местностях, где он наносит большой вред. В Галиции и Семиградии ставят на его пути капканы, прикрепляют к ним цепь, а к ней посредством длинной крепкой веревки — большую колоду. Медведь ступает на капкан, тщетно старается от него освободиться или перегрызть цепь, в результате прикручивает себя к дереву, выбивается из сил и печально погибает. Охотник, который каждые два дня обходит медвежьи тропинки, узнает путь медведя по следу протащенного капкана, цепи и колоды. «Азиаты, — говорит Стеллер, — строят целое здание из бревен, которые лежат друг на друге и тотчас же валятся и убивают медведя, как только он ступит в ловушку. Они вырывают также ямы, в которых укрепляют острый гладкий обожженный кол, выступающий из земли на несколько футов, ямы же прикрывают травой».

Можно привести примеры и других остроумных ловушек для медведей. На землю кладут доски с торчащими вверх гвоздями и прикрывают их травой; медведь ступает ногой на гвоздь, начинает топтаться на месте, другие лапы также попадают на гвозди, и медведь ложится на спину, причем доски ему мешают видеть, и он делается легкой добычей охотника. Вешают также на дерево, где находится дупло с пчелами, тяжелую колоду; медведь борется с ней, подталкивая ее лапой, а она с размаху его бьет. Иногда устраивают ловушки из частокола в виде узкого кругового коридора, и медведь сам затворяет дверь, проходя вторично мимо нее. Все эти способы, однако, должны еще быть проверены достоверными очевидцами. В Норвегии, России, Испании против медведя выступают опытные, смелые люди, которые в сопровождении нескольких собак, вооруженные только вилами и ножом, борются с ним не на жизнь, а на смерть*.

* Охота на медведя с так называемой рогатиной (подобие короткого копья с длинным лезвием и поперечной перекладиной) была широко распространена по всей России еще в начале нашего века. Охота эта была весьма опасной и требовала от охотника большой физической силы и определенных навыков.

Выгода, приносимая медвежьей охотой, весьма значительна: мясо ценится довольно высоко; жир, который славится как хорошее средство от выпадения волос, тоже сбывается легко и дорого оплачивается; жир этот белый, не твердеет и не горкнет в закрытых сосудах; в свежем состоянии он имеет противный вкус, который исчезает, когда его сварят с луком. Мясо молодых медведей имеет нежный приятный вкус; жареные или копченые окорока взрослых жирных медведей считаются лакомством. Особенно ценятся гастрономами лапы, однако нужно прежде к ним привыкнуть, так как освобожденные от меха и приготовленные для жаркого они производят отвратительное впечатление своим необыкновенным сходством с огромной человеческой ногой. Медвежья голова слывет также превосходным блюдом. Мех медведя оценивается в зависимости от его размера: шкура мелких пород почти ничего не стоит, мех же больших медведей, по словам Ломмера, стоит от 60 до 250 марок.

На Урале крестьянки приписывают когтям, а остяки — клыкам медведя таинственную силу. Медвежий охотник на Урале должен тщательно караулить шкуру убитого им зверя, иначе девушки выкрадут у него когти, так как, по поверью, коготь четвертого пальца правой передней ноги имеет необыкновенную чудодейственную силу: если девушке удастся тайно царапнуть им любимого парня, он страстно полюбит ее. Медвежий зуб служит остяку талисманом, спасающим его от болезней и опасности; он также имеет свойство изобличать обман и коварство. Не нужно поэтому удивляться, что многие народности, живущие в весьма отдаленных друг от друга местностях, убив медведя, устраивают празднество с пирушкой. Обитатели обширных болот Полесья кроме медвежьего меха очень высоко ценят желчь, которой приписывают целебную силу: говорят, что она помогает от лихорадки. Поэтому после счастливой охоты участники ее обильно угощаются водкой, к которой примешивают немного желчи убитого животного. В начале прошлого столетия немецкие князья считали особым удовольствием травить содержащихся в неволе медведей большими собаками. С этой только целью они держали несколько медведей в особых огороженных местах. «У Августа Сильного, — рассказывает Флемминг, — жили два медведя, и случилось, что один из них однажды выбежал из сада в Августенбурге, схватил в мясной лавке целую четверть теленка и, когда жена мясника хотела его выгнать, растерзал ее и ее детей; тогда подоспели люди и застрелили его самого». Предназначенного для травли медведя привозили на место охоты в ящике, который можно было издали, дернув за веревки, открыть сразу со всех сторон и таким образом мгновенно освободить медведя. Тогда выпускали на него больших, тяжелых собак; если им удавалось схватить медведя, то одному человеку уже нетрудно было справиться с ним. На дворе Дрезденского замка в 1630 году в течение недели были устроены три медвежьи травли. На двух первых семь медведей должны были бороться с собаками, на третьей — с большими кабанами, из которых пятеро остались на месте; из убитых медведей один весил восемь центнеров. Как правило, знатные господа сами убивали охотничьим ножом задержанного собаками зверя, но Август Сильный имел обыкновение отрубать ему голову.

И в настоящее время устраиваются иногда подобные травли. На мадридских аренах медведей заставляют бороться с быками, а в Париже еще в начале нынешнего столетия травили собаками сидящих на цепи медведей. Кобелл, которому удалось присутствовать при подобном зрелище, рассказывает, что медведь яростно отбивался от нападающих собак направо и налево своими могучими лапами, причем страшно ревел; когда же собаки разгорячились, он некоторых сгреб под себя и раздавил, других же отшвырнул в сторону, тяжело израненных*.

* К счастью, можно надеяться, что практика подобных бесчеловечных «развлечении» полностью осталась в прошлом.

Римляне получали медведей преимущественно из Ливана, хотя рассказывают, что им случалось вывозить их из северной Африки и Ливии. Их рассказы о нравах медведей сильно смахивают на сказку. Аристотель описывает медведей, как и других животных, вернее всех. Плиний прибавляет от себя несколько басен; Оппиан дает подробный отчет о славных медвежьих охотах армян на берегу Тигра; Юлий Капитолии описывает общественные игры в цирке, при которых он присутствовал, и сообщает, между прочим, что при Гордиане Первом на арену доставлено было до тысячи медведей в один день.

Бл ижай ш и м родствен н и ком бурого медведя следует признать живущего по всей северо-восточной Америке гризли (Ursus arctos)**, которого американцы в шутку прозвали Старым Ефремом. Строением тела и видом он похож на нашего медведя, но больше, тяжелее, неуклюжее и сильнее его. Плечи, горло и брюхо покрыты темно-коричневыми, на концах более светлыми волосами, которые вообще на всем теле длиннее, пушистее и спутаннее, чем у бурого медведя; на голове же волосы более короткие и светлые. Радужная оболочка красновато- коричневая. Цвет меха переходит часто в железисто-серый или светло-бурый; в первом случае он часто отличается серебристым, а во втором — золотистым отливом, что зависит от того, имеют ли кончики серебристо-белый или желтоватый цвет.

* * Американские бурые медведи, известные под общим названием «гризли», относятся к тому же виду, что и их евразийские сородичи. Строго говоря, к этой группе рас бурого медведя следует причислять и популяции Камчатки и Приморья. Гризли весьма разнообразны по цвету шерсти и по размеру. Именно к ним относится крупнейший из бурых медведей — так называемый кодьяк с одноименного острова у берегов Аляски.

Американские охотники различают поэтому серого, бурого и коричневого медведя и считают последнего не только самым красивым, но и самым опасным из животных этого вида. От европейских медведей американский отличается коротким черепом, выпуклыми носовыми костями, широким, плоским лбом и короткими унтами. Хвост тоже короче, чем у нашего медведя, зато беловатые когти поразительной длины (13 см), они сильно изогнуты и слегка сужены к концам. Значительная величина гризли — один из отличительных признаков этого медведя: в то время как обыкновенный медведь только в исключительных случаях достигает 2,2 м в длину, величина гризли всегда составляет 2,3, а нередко 2,5 м в длину, и весит он до 450 кг. Область его распространения захватывает запад Северной Америки, южные части Соединенных Штатов от Скалистых гор, а на севере (Дакота) — начиная с Миссури. Чем ближе к западу, тем он встречается чаще, особенно в горах. Южнее появляется он еще в горных районах Мексики, по крайней мере до Ялиско, к северу доходит до полярного круга и даже еще севернее.

По образу жизни серый медведь очень сходен с нашим и также подвержен зимней спячке; только при ходьбе сильнее переваливается и покачивается, и все его движения более неуклюжи. Лишь в ранней молодости может влезать на деревья; в зрелом возрасте он уже не в состоянии заниматься подобными упражнениями. Зато с легкостью переплывает широкие потоки. Этот грозный хищник так силен, что может справиться с любым животным своей родины. В прежнее время его любили описывать как самое страшное и свирепое животное, говорили, что он не боится человека, напротив того, идет прямо на него, будь тот на лошади или пешком, вооружен или безоружен, обидел ли он его или не думал даже затрагивать. Рассказывают также, что он умеет притягивать к себе передними лапами туго натянутое лассо, как моряки тянут канат, даже в тех случаях, если сам попал в петлю или этим лассо привязана к колышку пасущаяся лошадь. У всех индейских племен владелец ожерелья из когтей и зубов медведя пользуется самым большим почетом. Только тот индеец имеет право носить подобное ожерелье, который добыл его сам, померившись силами с серым медведем. Еще рассказывают, что этот медведь, который, увидев человека, смело идет на него, тотчас бежит, если вдруг почует его запах в воздухе. В той же степени, в какой медведь боится человеческого запаха, другие животные пугаются его собственного. Домашние животные, почуяв его, мечутся в загоне или в хлеву, как будто к ним приближается лев или тигр. Они боятся даже трупа гризли и его шкуры.

Бурый медведь (гризли) (Ursus arctos)

В настоящее время доказано, что все эти сведения частью совершенно неверны, частью очень преувеличены. Их распространяли и им верили в то время, когда люди еще мало посещали запад Америки и когда, чтобы заинтересовать слушателей, непременно требовалось выдумать для Нового Света чудовище, которого можно было бы противопоставить самым страшным хищникам Старого Света. Из рассказов охотников об их приключениях выводилось общее правило; таким образом, гризли сделался пугалом Дальнего Запада. Конечно, бывали случаи, что люди погибали от серого медведя, как погибали и от нашего; раненые животные отчаянно защищались, а самки и сами нападали на людей, когда детенышам их грозила опасность; но из этого еще нельзя заключить, что американский медведь свирепее своего европейского родича или отважнее его; он скорее по нраву очень похож на него. Из всех серых медведей, с которыми приходилось сталкиваться Пехуель-Леше, ни один не выказал мужества, и даже раненный на охоте медведь не решился напасть на своего преследователя. Гораздо большее значение, чем все эти случайные наблюдения, имеют для нас результаты тридцатилетнего пребывания в американских пустынях знаменитого охотника генерала Марси.

«После всего того, что я слышал о сером медведе, я готов был видеть в нем одного из самых опасных и свирепых созданий в мире; я воображал поэтому, что человек, который его убивает, совершает геройский подвиг. Я в этом был так твердо убежден, что никогда бы не решился стрелять в такого зверя, если бы встретился с ним один и пеший. Гризли, конечно, хозяин американских лесов и по силе, может быть, превосходит всех других хищных зверей, но мой взгляд на его мужество и свирепость значительно изменился с тех пор, как я приобрел опыт в охотничьем деле. Когда я в 1858 году однажды ехал по равнине между рукавами реки Платы, то неожиданно наткнулся на большую медведицу с двумя детенышами, которая на расстоянии целой мили от какого-либо леса спокойно лежала на открытой прерии. Так как мне впервые случилось встретиться одному с этим страшным зверем, да еще с маткой, имеющей детенышей, то весьма понятно, что я почувствовал некоторое беспокойство. Однако я все же решился напасть на зверя. Лошадь моя была вполне надежна. Проверив еще раз, в порядке ли сбруя и оружие, я приблизился к медведице на расстояние ста шагов; только тогда заметила она меня, высоко приподнялась на задние лапы и внимательно стала меня рассматривать. Я воспользовался этой минутой, чтобы выстрелить в нее, но промахнулся, после чего медведица пустилась в бегство вместе с детенышами. Я выстрелил ей вслед и попал в заднюю часть туловища, тогда она побежала еще быстрее и малодушно бросила детенышей. Когда я настиг медвежат, они стали жалобно выть, но медведица только оглядывалась время от времени, не делая никаких попыток прийти к ним на помощь. Я преследовал ее на лошади на протяжении нескольких английских миль, послал ей вдогонку четыре пули, после чего она наконец упала. Хотя я в продолжение этой погони несколько раз подъезжал к ней очень близко, она ни разу не подумала защищаться. Заботясь единственно о собственном спасении, она предоставила медвежат их судьбе. В трех других случаях я встретил гризли в горах, но ни один из них не пытался защищаться, и все старались только спастись. Во время одного путешествия между Новой Мексикой и штатом Юта мне случилось на отличной лошади гнаться несколько английских миль за огромным серым медведем, которого мне удалось загнать, как одичалого быка, по направлению к моим людям, так что он был убит уже в лагере. На основании моего настоящего опыта я могу сказать об этом сильно оклеветанном животном, что в первую минуту испуга при нападении на его берлогу он действительно в состоянии броситься на противника; точно так же я считаю возможным, что особенно свирепый зверь иногда нападает посреди прерий на пешехода и даже всадника, но подобные случаи вообще редки. Я, по крайней мере, разделяю со многими другими наблюдателями мнение, что американский серый медведь вовсе не так страшен, как его описывают. Я вполне убежден, что каждый медведь, который почует человека или увидит его издалека, постарается вовремя убежать от него. Он имеет также обыкновение, когда хочет отдохнуть, запутывать свой след, делая обходы назад или в сторону, и улечься так, чтобы иметь возможность издали увидеть или почуять приближение своего преследователя»*.

* Американский бурый медведь легко привыкает к присутствию человека и при отсутствии беспокойства со стороны последнего приучается вовсе не обращать на него внимания. Однако огромные хищники во многих национальных парках еще в конце XIX в. стали привлекательным для туристов аттракционом. Приученные не бояться людей и знающие, что рядом с человеком всегда можно найти корм, медведи становятся потенциально опасны. Сверх того, многие посетители парков подкармливают медведей (в нарушение паркового режима) и могут невольно спровоцировать нападение, что несколько раз случалось.

Серый медведь питается растительной пищей, охотно ест ягоды, орехи, коренья, но убивает также и животных; кроме того, он, говорят, с особым искусством ловит рыбу. На Аляске, где он водится в большом количестве по берегам рек и по пустынным равнинам, по болотам и горам, постоянно встречаются протоптанные медведями тропинки; направление и протяжение этих тропинок так искусно выбрано, что стоит по ним идти, если вы хотите найти ближайший путь между двумя точками на местности. «На крутых скалистых откосах западной береговой полосы пролива Кука, — пишет Эллиот, — можно иногда видеть целые группы в 20-30 штук этих неуклюжих животных, отыскивающих там ягоды и коренья. Но их мех невысоко ценится, потому что он груб, неровен и редок. Из-за их свирепости за ними мало охотятся, исключая туземцев, которые выказывают им большое уважение и имеют обыкновение перед тем, как убить медведя, обращаться к нему с похвальной речью. Так как коренные жители боятся ходить по местам, где еще действуют вулканические силы, то окрестности кратеров, горячие источники, угасшие вулканы представляют для диких зверей, в особенности для медведей, самые безопасные убежища, так как они вполне уверены, что люди не станут их там беспокоить».

В молодости гризли приручается легко и, подобно нашему обыкновенному медведю, бывает, хоть на короткое время, кротким и веселым животным. Мех медвежонка, несмотря на длину и густоту, так нежен и красив, что придает маленькому животному весьма нарядный вид. Паллизер, который привез одного гризли в Европу, не мог нахвалиться своим пленником. Он ел, пил и играл с матросами, увеселял всех пассажиров, так что капитан корабля говорил впоследствии Паллизеру, что он был бы весьма рад иметь по медвежонку для каждого рейса. Этот же медвежонок удивительно привязался к маленькой антилопе, которую везли на том же корабле, и при случае защищал ее самым рыцарским образом. Когда антилопу спустили с корабля и повели по улице, на нее набросился огромный бульдог и запустил в нее зубы, не обращая внимания на крики и удары сопровождавших ее людей. К счастью, той же дорогой шел Паллизер со своим медвежонком, который, увидев опасность, грозившую антилопе, вырвался из рук хозяина, мгновенно схватил врага своего друга за горло и так искусал и истрепал его, что тот с жалобным воем бежал с поля битвы. Образ жизни и поведение гризли в неволе мало чем отличаются от нравов нашего медведя.

Польза от убитого гризли та же, что и от бурого: мех его, по словам Ломера, в зависимости от величины и красоты ценится до 250 марок.

Белый, или полярный, медведь (Ursus тагШтш)*.

* Белый медведь по своим размерам является, по-видимому, самым крупным современным наземным хищником, уступая только отдельным экземплярам кодьякского гризли. Длина тела составляет 2-2,5 м, взрослые самки весят 150-300 кг, самцы. — до 800 кг. По сравнению с бурым белый медведь относительно мелко- и узкоголовый. Упомянутые Бремом мореплаватели были не так уж далеки от истины: как теперь известно, белый медведь находится с бурым в большем родстве, чем какой-либо другой вид семейства.

Первые мореплаватели, которые о нем рассказывали, думали, что это разновидность обыкновенных медведей, мех которых на холодном Севере принял свойственную этим странам белоснежную окраску; это заблуждение продолжалось недолго, потому что очень скоро были замечены существенные различия между бурым и белым медведями. Белый отличается от рассмотренных выше видов более вытянутым телом, длинной шеей и короткими, толстыми и сильными лапами, ступни которых гораздо длиннее и шире, чем у других медведей, а пальцы почти на половину своей длины соединены толстой плавательной перепонкой. Он гораздо больше всех других медведей, так как при высоте 1,3-1,4 м достигает 2,5-2,8 м в длину и 600 кг веса, а при ожирении и 800 кг. Росс взвесил одного медведя, который, потеряв 12 кг крови, все-таки весил 513 кг, а Лайон указывает на одного медведя весом 725 кг. Из 17 медведей, убитых в Беринговом проливе и в окружающих его местностях во время путешествия Пехуель-Леше, пять достигали вышеупомянутого наибольшего веса; жир одного большого медведя может весить до 180 кг.

Туловище белого медведя гораздо неуклюжее, но вместе с тем более вытянуто, шея значительно тоньше и длиннее, чем у обыкновенного медведя; голова удлиненная, сверху плоская и относительно узкая, задняя часть головы очень удлинена, лоб плоский, широкая морда спереди заостряется, уши короткие и наверху закруглены, ноздри широко раскрыты, отверстие пасти не так глубоко прорезано, как у бурого медведя.

Белый медведь (Ursus maritirnus )

Пальцы на лапах заканчиваются средней величины толстыми и кривыми когтями; хвост очень короткий, толстый и тупой, едва виден из-под шерсти. Длинный, косматый и густой мех состоит из короткого подшерстка и гладких глянцевитых и довольно мягких волос, которые короче на голове, шее и спине и длиннее на задней части, брюхе, лапах и на нижних частях ступни. На губах и над глазами находится несколько щетин, на веках нет ресниц. За исключением темного кольца вокруг глаз, голого носа, краев губ и копей, белый медведь покрыт белоснежной одеждой, которая молодых серебристого цвета, а у старых из-за употребления жирной пищи приобретает желтый оттенок. Время года не влияет на цвет шерсти.

Белый медведь живет на Крайнем Севере земного шара, в настоящем ледяном поясе, и встречается только там, где вода большую часть года или совсем, или, по крайней мере, часто покрыта льдом. Предел области его распространения на Севере до сих пор еще не исследован; но как бы далеко ни проникал человек в этих негостеприимных местах, везде находил он белого медведя, который прекрасно освоился в этих безжизненных местностях, в то время как на юге, ниже 55 градуса северной широты, он попадается весьма редко. Он не принадлежит какому-нибудь одному из трех северных материков, но всем северным странам вообще. Белый медведь рыщет там по морю и по суше, не страшась никаких других существ и относясь равнодушно к леденящему холоду и страшным метелям и бурям; его не останавливает ни ледяная поверхность, покрывающая море, ни бурные волны Ледовитого океана, а в случае нужды снег служит ему покровом, защитой и берлогой. На восточном берегу Америки, близ Баффинова и Гудзонова заливов, в Гренландии и на Лабрадоре, на Шпицбергене и других островах можно видеть его на суше так же, как и на льдинах. В Азии Новая Земля — главное его местопребывание; но также и в Сибири и даже на берегах Европы и Азии можно его найти, впрочем, только тогда, когда его пригонит сюда на льдине. Так появляется он в Лапландии и Исландии. В Америке его находят чаще всего там, где у человека нет возможности его преследовать. По рассказам эскимосов, его главных врагов, он появляется на суше только в редких случаях по ту сторону реки Маккензи, следовательно, он распространен больше на востоке, чем на западе. В более южные страны попадает против своей воли, если его занесут туда большие льдины. Часто видели белых медведей, плывущих на льдине далеко от берега, по морю, уже очистившемуся ото льда. Вообще они возвращаются летом на север к остающимся ледяным массам, на которых в основном живут полярные животные. Часто соединяются в стаи, в двенадцать и более голов. Скоресби утверждает, что однажды встретил у берегов Гренландии около ста белых медведей, из которых двадцать легко были убиты.

* Долгое время считали, что белый медведь бродяга, не привязанный ни к какому конкретному месту. Однако, хотя эти звери способны в поисках добычи проходить огромные расстояния, в том числе проплывая проливы между островами и ледяными полями, их популяции в целом сохраняют более или менее постоянное положение в пространстве.

Он умеет нырять так же искусно, как и плавает на по верхности воды. Замечательно, что он вытаскивал из моря лососей, и уже даже поэтому нельзя не удивляться его способностям. Даже на суше он не так беспомощен и неловок, как это кажется с первого взгляда. Его обыкновенная походка медленна и осмотрительна, когда же он пускается в неуклюжую на вид рысь или галоп, то двигается по неровным льдинам или земле с поражающей быстротой и умеет при этом с большой осторожностью выбирать наиболее удобную дорогу. Его внешние чувства очень тонки, особенно зрение и обоняние. Когда он странствует по большим льдинам, то взбирается, по словам Скоресби, на высокие ледяные скалы и оттуда далеко замечает свою добычу. Мертвого кита или кусок сала, поджаренный на огне, он чует на очень большом расстоянии.

Пища белого медведя состоит из мяса почти всех тех животных, которые водятся в море и на бедных жизнью берегах его родины. Страшная сила, которой он превосходит всех других медведей, и упомянутая выше ловкость движений в воде позволяют ему легко добывать себе пропитание. Тюлени всех видов составляют главный предмет его охоты, и он достаточно хитер и ловок для того, чтобы поймать этих умных и проворных животных*.

* Белый медведь, по-видимому, единственный вид семейства, питающийся почти исключительно животной пищей.

Если он издалека видит лежащего на суше тюленя, то бесшумно погружается в воду, подплывает к нему против ветра, приближается с величайшей осторожностью и внезапно выплывает прямо перед животным, которое становится его добычей. Тюлени в этих холодных странах стараются лежать ближе к отверстиям и расщелинам льдин, которые дают им возможность спастись в море. Эти отверстия медведь, плавающий под льдинами, находит с необыкновенным искусством, и тогда вдруг страшная голова опасного врага появляется перед беспомощным тюленем, так сказать, в его собственном доме или в единственном убежище, которое могло бы его спасти. Рыбами белый медведь тоже умеет поживиться, причем он ловит их или ныряя, или загоняя в расщелины между льдинами. На наземных животных он нападает только тогда, когда ему не хватает пищи. Северные олени, песцы и птицы также не гарантированы от его нападений. Осборн видел медведицу, которая переворачивала каменные глыбы, чтобы достать своим детенышам спрятавшихся в норы пеструшек, а Броун, так же как и Кюкенталь, заметили, что медведь поедает в большом количестве яйца гагары. Он добирается даже до недоступных гнезд морских птиц, чтобы во время прилива собирать дань яйцами и птенцами, причем обнаруживает большое искусство в лазании. Падаль ест он так же охотно, как и свежее мясо, но никогда не дотронется до трупа другого белого медведя. В морях, которые часто посещают охотники на тюленей и китоловы, белый медведь с удовольствием поедает лишенные шкуры и жира тела тюленей и китов. Но он не питается исключительно мясной пищей и, где только можно, ест и растения, особенно ягоды и мох, как хорошо известно тем, кому часто приходилось встречаться с белым медведем. Многие старые медведи летом или в тех местностях, где много растительного корма, предпочитают питаться растительной пищей, что вполне доказывается содержимым их желудка.

Вполне вероятно, что большинство белых медведей не подвержено зимней спячке. Эти хищники не боятся даже сильных морозов, главное для них, чтобы море, около которого они живут, не было затянуто льдом. Некоторые наблюдатели говорят, что старые самцы и молодые небеременные самки совсем не спят зимой, а постоянно переходят с места на место. Верно и то, что они, за исключением беременных самок, всю зиму охотятся. Вообще зимой эти животные живут на море, большей частью на краях льдин. Беременные медведицы выходят зимой на сушу, и детеныши у них родятся в самое холодное время года. Вскоре после спаривания, которое происходит, говорят, в июле, медведица устраивает себе берлогу под скалами или под нависшими глыбами льда или же роет себе нору в снегу и целиком зарывается в него. При изобилии выпадающего там снега ей не приходится долго ждать, пока ее жилище покроется толстым и теплым покровом. Задолго до того как залечь в берлогу, она успевает нагулять себе достаточно жиру, который и расходует всю зиму, потому что оставляет свою берлогу только тогда, когда весеннее солнце уже довольно высоко всходит на небе. К этому времени детеныши уже родились. Известно, что беременность продолжается от шести до семи месяцев, а число детенышей колеблется между одним и тремя, чаще всего их бывает два; более точные наблюдения, впрочем, пока не проводились*.

* Беременность у белого медведя длится 195-265 дней. Детеныши рождаются в ноябре-январе, в марте-стреле покидают родильную берлогу. С матерью детеныши остаются около двух лет. Каждая самка участвует в размножении раз в 2-4 года.

По рассказам северных народов, новорожденные медвежата не больше, если не меньше, кроликов, но к концу марта или началу апреля они достигают уже роста маленького пуделя. Гораздо раньше, чем детеныши бурого медведя, начинают сопровождать свою мать. Она заботится о них самым нежным образом, кормит и защищает. Мать делит с ними все опасности даже тогда, когда они совсем вырастут; в самом раннем возрасте обучаются они всем искусствам: плавать и гоняться за рыбами. Эти маленькие симпатичные существа очень быстро привыкают плавать и нырять, но не забывают и о своих удобствах и отдыхают — например, даже тогда, когда станут довольно большими, — на спине своей матери.

Мореплаватели и китоловы рассказывали трогательные истории о самоотверженной материнской любви медведиц. «За медведицей, — рассказывает Скоресби, — у которой было двое детенышей, гнались несколько вооруженных матросов. Сначала, казалось, она хотела побудить детей к скорому бегу тем, что, забегая вперед, беспрестанно оглядывалась и старалась всеми своими движениями и особенным встревоженным тоном голоса сообщить об опасности; когда же она увидела, что ее враги близко, то погнала детей перед собой, толкая их изо всех сил, пока не спаслась вместе с ними». Другая медведица, поднятая людьми и собаками Кана, таскала своего медвежонка, прижав его головой к груди и держа зубами. Время от времени она поворачивалась и отгоняла от себя преследующих ее собак. Когда она была убита, медвежонок влез на ее труп и отбивался от собак, пока выстрел в голову не уложил его на месте, и только тогда он свалился вниз. Исследования новейшего времени подтверждают эти наблюдения; но что касается дикого нрава и свирепости белого медведя, которые прежде считались его отличительными свойствами, то здесь мнения несколько изменились.

Приводят массу примеров несчастных случаев с людьми и того, что многие китоловы платят жизнью за безумную смелость во время охоты на белых медведей. «Если медведя встречают на воде, — говорит Скоресби, — то можно на него с успехом напасть; когда же он находится на берегу или на снежном или гладком льду, по которому он на своих широких лапах может бегать так же быстро, как и человек, исход редко бывает счастливый. Впрочем, большая часть несчастных случаев — следствие неосторожности нападающих. Печальный факт случился с матросом одного корабля, затертого льдом в Девисовом проливе. Вероятно, привлеченный запахом съестных припасов, отважный медведь подошел совсем близко к кораблю. Экипаж был занят обедом, и даже вахтенные матросы ушли с палубы. Один смелый матрос случайно заметил медведя, вооружился дубиной и спрыгнул на лед, думая прославиться победой над незваным гостем. Но медведь мало обратил внимания на жалкое его оружие и, побуждаемый голодом, схватил своими страшными зубами врага за спину и понес его с такой быстротой, что успел далеко отбежать с матросом, раньше, чем товарищи несчастного бросились к нему на помощь». В другой раз один моряк, который хотел напасть на медведя с пикой, но под конец испугался, спасся от наступавшего животного тем, что по очереди бросил ему пику, перчатку и шапку, рассматривание которых так заняло медведя, что моряк тем временем успел догнать своих товарищей.

Подобные рассказы о действительных несчастьях или более-менее серьезных приключениях попадаются часто в описаниях старых путешествий и очень редко в новых. Чтобы объяснить хоть в какой-то мере это бросающееся в глаза противоречие, можно предположить, что опасность встреч с белым медведем была весьма преувеличена или что свирепый нрав медведей значительно изменился вследствие более близкого знакомства с людьми. Во всяком случае, неверно представление о его свирепости, составленное из чересчур поспешных обобщений отдельных, часто не вполне ясно описанных несчастных случаев, при этом, как правило, не принимаются во внимание и другие стороны его характера. По мнению всех тех, кто в последние десятилетия наблюдал и охотился за ним, белый медведь вовсе не так опасен. Ламон, который на яхте принимал участие в охотничьих экспедициях на Крайний Север, пишет по этому поводу следующее: «Я считаю белого медведя самым сильным хищником на Земле; но, подобно всем остальным диким животным, он, за редкими исключениями, сам не нападает на человека, если только может от него уйти, и мне кажется, что рассказы о его свирепости и отважности, сообщенные нам прежними мореплавателями, основываются на грубом преувеличении, если не на вымысле»*.

* Несмотря на справедливость этого замечания, белый медведь представляет для находящихся вблизи него людей не меньшую опасность, чем бурый. Особенно опасен он стал там, где его прикармливают намеренно или просто оставляя в досягаемости пищевые отбросы, в результате чего зверь привык связывать образ человека с едой.

Точно так же ведет себя этот зверь на далеком северо-западе, южнее и севернее Берингова пролива. Эллиот, один из немногих, кто достиг острова Святого Матфея и встречал сотни медведей, замечает по этому поводу: «В продолжение девятидневного исследования острова не было ни одного мгновения, чтобы мы не видели вокруг нас белых медведей. Оттого ли, что они были сыты, или потому, что летняя погода настраивала их так кротко, но мы не могли возбудить к враждебному нападению ни одного из этих животных. Они постоянно от нас бежали: самки, самцы, детеныши — все они, если только мы шли им навстречу, удирали по всем направлениям за холмы и как можно дальше. Убив с полдюжины их, мы оставили их в покое, потому что они были в периоде линьки и шкура их не имела никакой цены». Пехуель-Леше таким образом высказал свое окончательное мнение относительно нравов белых медведей на севере Тихого океана: «Где живут тюлени и моржи, там неизбежно есть и белые медведи. Нам доставляло всегда большое удовольствие следить за передвижениями этих хищников, как они среди неровностей ледяной поверхности показываются то тут, то там, то переплывают воду, то поднимаются на высоту, чтобы осмотреться, всегда рассчитывая, что простодушный тюлень позволит подкрасться к себе. Их находят вблизи берегов, а также и в открытом море на расстоянии древнего пути от берега, большей частью на льдинах. Неутомимо обходят они свое беспредельное царство, питаясь всем, что могут достать и осилить, и не одним только мясом, но на земле также ягодами и травой. Насытившись, они забавляются разными играми и борются друг с другом на льду. На местах, где они играют, снег вытоптан и смят, а склоны гор, кажется, служат им катками: широкие следы и клочки шерсти указывают, кто здесь возился.

Полярный медведь по своей громадной силе, величине и многосторонности хищнических способностей по праву может быть назван царем Ледовитого океана. Он обладает необыкновенной остротой чувств и при нападениях проявляет поразительную хитрость, но при близком знакомстве, как и все дикие звери, оказывается вовсе не таким страшным. С ним случилось то же, что с его сородичем — бурым медведем: рассказы о единичных страшных случаях набросили тень на весь вид. Он защищает свою шкуру, когда это действительно необходимо, но, если только можно, убегает от человека и, даже раздраженный и раненный, редко нападает на него. Но если его принуждают напасть, он действительно становится серьезным противником, в борьбе с которым только хладнокровие и надежное оружие помогут избежать опасности. Охота на воде, когда в лодке подъезжают к быстро плывущему и отлично ныряющему медведю, — это простая резня. Подстреленного медведя надо сейчас же поддержать, потому что нежи рн ые медведи поразительно быстро погружаются в воду. Я бы не хотел назвать белого медведя трусливым, он скорее осмотрителен и пуглив; вместе с тем он до глупости любопытен. Среди них может иногда появиться свирепый экземпляр, настоящий забияка или медведь, истерзанный собаками, который может иногда пересилить свой страх перед человеком и броситься на него; но большинство ужасных историй основываются на неверном понимании некоторых случаев. Медведи любопытны и большие лакомки; что-нибудь съестное побуждает их к исследованию. Тогда приближаются они к человеку, иногда даже поспешно подбегают прямо к нему. Кто не был охотником и не знает нрава медведя, может подумать, что он нападает; тот, кто бросается бежать, может и медведя побудить к преследованию; но серьезных опасностей на сто случаев едва бывает одна».

Животные с такими странными, забавными нравами не могут быть названы страшилищами Ледовитого океана и хищниками, опасными для человека; но я отнюдь не смею утверждать, что встречи и охота с печальным исходом никогда не случались и не случаются. Всегда, однако, можно сказать, что медведи ведут себя относительно добродушно — одним словом, по-медвежьи. Так, астроном Второй немецкой полярной экспедиции Берген двадцать лет назад убедился, к ужасу своему, что голодный медведь может кинуться на человека. Когда он шел к своим инструментам, медведь неожиданно схватил и поволок его. «Без четверти девять, — так описывает Берген свое приключение, — я вышел, чтобы наблюдать покрытие звезды планетой, которое должно было начаться почти в 9 часов, и заодно провести метеорологические наблюдения. Только я собрался идти назад, как пришел на льдину капитан Кольдовей. Мы поговорили несколько минут, после чего я пошел на землю, а он в каюту. Когда на обратном пути из обсерватории я дошел до термометра, то в пятидесяти шагах от корабля услышал какой-то шум и увидел идущего ко мне медведя; не было времени пустить в дело ружье, без которого мы никогда не выходили. Нападение было так внезапно и так быстро, что я до сих пор не могу сказать, как оно произошло: медведь или ударил меня лапами, или с разбегу наскочил на меня; оставшийся след (ушиб и шрам на левом ухе) заставляет предположить, что он меня ударил. Первое, что я почувствовал, было прикосновение зубов к коже моей головы, покрытой тонкой шапочкой, причем медведь старался, как он обыкновенно это делает с тюленями, взломать мой череп, на котором его зубы только скрипя скользили. Крики о помощи, поднятые мной, испугали медведя только на минуту, он убежал, но сейчас же возвратился и начал опять кусать мою голову. Крики мои были, однако, услышаны капитаном, который еще не успел исполнить своего намерения пойти спать; он поднялся на палубу, удостоверился в том, что это действительно крики о помощи, поднял на ноги весь экипаж и поспешил на льдину, чтобы помочь в беде товарищу. Медведя испугал поднявшийся шум, и он собрался бежать, чтобы унести в безопасное место свою жертву, которую он все еще держал за голову и которая бессильными толчками в медвежий бок старалась заставить выпустить ее. После выстрела, произведенного с намерением испугать медведя, зверь отпустил меня, отскочил шага на два, но потом снова схватил сначала за руку, затем за кисть правой руки, на которой была надета меховая перчатка. К счастью, эта заминка дала возможность преследователям сократить расстояние между нами и приблизиться к медведю. Зверь направился к суше, и ему удалось бы убежать со своей добычей, если бы он сумел взобраться на берег; но, подойдя к краю льдины, медведь двинулся параллельно берегу по острым, неровным, разбитым льдинам; при этом ему пришлось перейти на шаг, а преследователи в это время приближались к нему по гладкому полю. Протащив меня около трехсот шагов и чуть не задушив шалью, концы которой он крепко держал, медведь отпустил меня, и в ту же минуту Кольдовей наклонился надо мной со словами: «Слава Богу, он еще жив». В нескольких шагах стоял медведь, по-видимому раздумывая, что ему делать, пока пуля не показала ему, что давно пора было убираться. О преследовании никто не думал, так как прежде всего надо было доставить пострадавшего на берег; больше всего ран оказалось на голове, где кроме бесчисленных маленьких укусов кожу прорезали длинные, десять-пятнадцать сантиметров, шрамы, и при этом довольно глубокие. Остальные раны, которые были большей частью следствием ударов об острые края льдин, пока медведь тащил меня по неровной поверхности, были незначительны. Следует упомянуть, что я не чувствовал боли ни во время схватки, ни после, ни во время лечения моих ран, которое благодаря хорошему уходу и постоянному прикладыванию льда шло очень успешно».

За белым медведем охотятся ради его мяса, жира и меха всюду, где его встретят. Против него употребляют огнестрельное оружие, копья и капканы; некоторые охотники, по словам Земана, прибегают к следующей хитрости. Они сгибают китовый ус шириной 10 сантиметров и длиной 60, обкладывают его тюленьим жиром и обжаривают; потом отыскивают медведя, раздразнивают его стрелами, бросают ему кусок жира и убегают. Медведь обнюхивает приманку, решает, что она съедобна, проглатывает, но тут его настигает смерть, потому что жир в теплом желудке тает, китовый ус выпрямляется и разрывает ему кишки. Но сомнительно, чтобы недоверчивые звери проглатывали целиком подобные подозрительные куски жира. Правда, они едят, когда их не тревожат, самые разные и удивительные вещи и имеют весьма неприятную привычку отыскивать и присваивать запасы, которые северные путешественники прячут в известных местах в этих ледяных пустынях, чтобы потом ими воспользоваться. Лучшей защитой от их нападений оказывается песок: сначала им засыпают кладовые, затем его обливают водой; она замерзает, и запасы, таким образом, покрываются толстым слоем льда. Деревянные избы медведи разрушают, каменные кучи разбрасывают, бочки, сундуки взламывают и уничтожают все, что плохо лежит и что только они могут проглотить. Кан рассказывает, что эти грабители кроме мяса и морских сухарей сожрали кофе, паруса и американский флаг и только с железным сундуком не смогли справиться. По словам Тобизена, медведи опустошили две бочки с соленой рыбой, оставленные в зимнем помещении. У одного белого медведя, которого убили охотники Мак-Клурса во время его экспедиции для спасения Франклина, желудок был наполнен изюмом, ветчиной, табаком и пластырями; угощение это он мог получить только при разграблении какого-нибудь амбара путешественников на далеком Севере. У немецких полярных путешественников белые медведи утащили астрономические приборы и железные крючки, съели у них, когда они путешествовали на санях, сахар, стеариновые свечи, разжевали каучуковые фляжки, пакеты с табаком и вытянули пробку из водочной бутылки; важный дневник они, к счастью, успели только схватить зубами в тот момент, когда шум был услышан и их прогнали.

Мясо и сало белого медведя охотно употребляются в пищу жителями Крайнего Севера. Даже европейцы-китоловы едят его мясо, очистив от жира, и находят его вкусным; но они же утверждают, что от употребления этого мяса люди часто хворают. Печенка белого медведя, говорят, очень вредна и многими считается ядовитой*.

* Печень да и мясо медведя настолько жирны, что употребление их в большом количестве не может не сказаться отрицательно на работе печени. Даже при использовании в пищу мяса бурого медведя случаются сильные кишечные расстройства. Надо полагать, что к белому медведю. для которого характерно постоянное наличие большого количества жира, это относится в еще большей степени.

«Если матросы, — говорит Скоресби, — по неосторожности поедят печенки белого медведя, то почти всегда сейчас же заболевают и иногда даже умирают; на некоторых же она оказывает такое действие, что у них на всем теле трескается кожа». Кан также подтверждает это. Он велел приготовить себе печенку только что убитого белого медведя, хотя и слышал, что она ядовита; едва он попробовал ее, как серьезно заболел. По словам Пехуель-Леше, вскоре после употребления этой ядовитой печенки у человека начинаются сильные колики, рвота и понос; но не всякая печенка и не всякого человека приводит к болезням. От одного и того же куска один человек может просто насытиться, не испытав никаких дурных последствий, в то время как другой, едва попробовав ее, может серьезно заболеть. Поэтому следует посоветовать европейцам не есть печенку белого медведя. У матросов существует поверье, что от употребления мяса белого медведя, хотя оно и не вредно, люди рано седеют. Эскимосы придерживаются такого же мнения и тоже знают, что печенка вредна, поэтому кормят ею только своих собак. Сало употребляется ими и как топливо.

Мех этого животного превосходит по своей цене мех остальных медведей. По словам Ломера, за шкуру платят 200-500 марок, в зависимости от ее величины и красоты. В продажу поступает ежегодно от 1000 до 1200 шкур, которые употребляются на полости и ковры, а не на шубы*.

* В 70-х гг. XX в. цена за шкуру белого медведя составляла от 600 до 3000 долларов США. В результате охота значительно уменьшила популяции этого зверя, который теперь находится под охраной и включен в различные Красные книги.

Охота на медведя, которую едва ли можно назвать опасной и особенно интересной, тем не менее представляет некоторые трудности для неопытных охотников, так как осторожный зверь постоянно отступает перед человеком, если не прямо бежит от него. Спутники Норденшельда сначала тщетно охотились на белого медведя, мясо и жир которого были необходимы для их выживания. Они без опаски подходили к медведям, но результатом этого было только то, что осмотрительные животные быстро убегали. Наученные горьким опытом, они придумали другой способ охоты. «Как только показывался медведь и у нас было свободное время, — рассказывает Норденшельд, — все люди получали приказ спрятаться за палаткой или за санями. Вот приходит медведь, он сгорает от любопытства и хочет узнать, что за существа появились в его охотничьей области, не тюлени ли двигаются там? Он подбегает и, когда приблизится настолько, что может рассмотреть незнакомые предметы, получает ловко пущенную пулю».

Расставленные ловушки белый медведь умеет умно и удачно избегать. «Капитан одного китоловного судна, — рассказывает Скоресби, — которому очень хотелось достать медведя, не повредив его шкуры, попробовал поймать его в петлю, покрыв ее снегом, и в виде приманки положил кусок китового сала. Медведь скоро почуял запах жареного жира, увидел приманку, подошел, схватил ее зубами, но заметил, что нога его попала в лежащую петлю. Тогда он бросил мясо, осторожно другой лапой освободился от петли и медленно ушел со своей добычей. Съев спокойно первый кусок, он так же осторожно оттолкнул в сторону подозрительную веревку и во второй раз стащил приманку. Тогда петлю положили поглубже, а приманку — в углубление в самой середине петли. Медведь снова подошел, обнюхал все место кругом, разгреб лапами снег, в третий раз отодвинул петлю и, не раздумывая, еще раз завладел предложенным угощением».

Даже молодые медведи проявляют подобную осмотрительность и всеми возможными средствами стараются не попасться в ловушки, применяемые человеком.

Пойманные в ранней юности, белые медвежата делаются ручными и до известной степени дрессируются. Они позволяют своему хозяину посещать их в клетке, даже играют с ним, но неволя им не нравится. Что касается пищи, то здесь проблем не возникает. Молодым дают молоко и хлеб, взрослым — мясо, рыбу, а также хлеб, которого они съедают в день около трех килограммов. К старости медведи становятся раздражительными и вспыльчивыми. При хорошем уходе белого медведя можно держать в неволе несколько лет; известен пример, когда пойманный в молодости и воспитанный в средней Европе белый медведь прожил в неволе 22 года. В клетке он размножается реже, чем бурый медведь, и только тогда, когда ему создают необходимые удобства. В продолжение двадцати лет белые медведи Лондонского зоологического сада приносили детенышей три раза*.

* Известно несколько случаев, когда белые медведи жили в неволе более 30 лет. В зоопарке Детройта одна самка прожила более 38 лет, причем последнего медвежонка родила почти в 3 7-летнем возрасте.

Медведь-губач (Melursiis ursimis)** заметно отличается и наружностью, и образом жизни от всех настоящих медведей, поэтому его выделяют в особый род.

* * Медведь-губач населяет леса запада Индостана. Это средних размеров медведь длиной тела 140-180 см и весом до 150 кг. Его выделяют в особый род из-за видоизмененных губ и зубной системы, что связано с питанием преимущественно термитами.

Отличительные признаки его: короткое, толстое туловище, низкие лапы, довольно большие ступни, вооруженные огромными серповидными когтями, вытянутая вперед тупая морда с большими губами, которые могут сильно вытягиваться, и длинная мохнатая шерсть, которая на затылке образует гриву и низко спускается по сторонам. Все эти признаки придают ему такую своеобразную внешность, что он по праву считается представителем самостоятельного рода. Насколько своеобразно это животное, видно из того, что сначала оно было описано под названием «медведеобразный ленивец», а в одном сочинении названо даже «безымянным животным». В Европе губач известен с конца прошлого столетия; в начале этого столетия его привезли сюда живым. Тут, разумеется, увидели, что это настоящий большой медведь, и, таким образом, он получил надлежащее место в систематике животных.

Длина тела губача достигает 1,8 м, причем на хвост приходится лишь 10 или 12 см; высота в холке 85 см; весит он около 145 кг. Это животное трудно не узнать. Низкая, широкая, с плоским лбом голова переходит в длинную, узкую и хоботообразную морду, имеющую на редкость своеобразный вид. Носовой хрящ расширяется в плоский подвижный пятачок, на конце которого находятся две ноздри, расположенные поперек и разделенные узкой перегородкой. Наружная оболочка ноздрей очень подвижна, а длинные вытягивающиеся вперед губы могут совершать разнообразные движения. Даже в состоянии покоя вытягиваются они гораздо дальше челюстей, при случае же могут так удлиняться, двигаться, складываться вместе, загибаться, что образуют трубку, которая в случае необходимости играет роль хобота. Длинный, узкий, плоский язык помогает манипулировать этой трубкой, и, таким образом, животное может не только схватывать различные предметы, но даже прямо их всасывать. Уши этого медведя тупо срезанные, прямостоящие и маленькие, вроде свиных, маленькие глазки расположены косо. Но вообще морда почти не видна, потому что хотя она и покрыта короткими волосами, но закрывается длинными взъерошенными волосами, спускающимися с темени. Этот волосяной покров скрывает хвост и переходит на некоторых частях туловища, особенно на шее и на затылке, в густую курчавую растрепанную гриву. В середине спины образуются, как правило, два очень больших торчащих вихра из спутанных волос, так что кажется, будто губач имеет горб. Вследствие этого вся передняя часть тела медведя выглядит весьма непривлекательно, особенно если прибавить к этому неуклюжее, тяжелое туловище и короткие толстые лапы. Даже ступни его совсем особенные; а необыкновенно длинные, острые, крючковатые когти делают это животное действительно похожим на ленивца.

Медведь-губач (Meiursus ursinus )

Цвет жестких волос глянцевито-черный; морда кажется серой или грязно-белой; подково- образное пятно на груди тоже белое. Кроме того, пальцы имеют тоже очень светлую окраску. Когти обычно имеют цвет белого рога, но нижняя часть ступни черная.

Молодые губачи отличаются от старых более короткой гривой на голове и плечах и вследствие этого сильнее выступающими, относительно большими ушами; кроме того, у молодых морда обычно над глазами желто-бурая, а подкова на груди желтовато-белая.

Родина губача — весь Индостан, почти от отрогов Гималаев до южной оконечности полуострова, и Цейлон; на западе ареал его распространения ограничен Индом; встречается ли он на востоке дальше Бенгалии — еще не выяснено. Он любит холмистые местности и джунгли, и, хотя на него там регулярно охотятся, он все-таки до сих пор один из наиболее часто встречающихся крупных зверей Индии, который, однако, в некоторых местах уже совсем истреблен*.

* Численность медведя-губача в Индии и на Шри-Ланке составляет приблизительно 10000 особей.

На Цейлоне он скрывается, как говорит Теннент. в самых густых лесах холмистых местностей северного и юго-западного побережий, а на больших высотах его можно увидеть так же редко, как и в сырых низменностях. В области Каретчи во время продолжительной засухи он был так обыкновенен, что женщинам пришлось отказаться от купания в реках, так как медведи появлялись перед ними не только на земле, но и в воде, впрочем, часто против воли, потому что, утоляя свою жажду, они сваливались в поток и вследствие своей неловкости не умели из него вылезти. В продолжение самых жарких часов дня губачи лежат в естественных или в вырытых ими пещерах, обычно между обломками скал в холмистых местностях и в ущельях, иногда же просто на траве под густым кустарником. Несмотря на густую темную шубу, они не так чувствительны к жаре, как о них говорят, потому что замечали медведей спящими под прямыми лучами полуденного солнца. В большинстве случаев губач проводит жаркие часы дня, особенно в период дождей, когда его беспокоят паразиты, в прохладном убежище и появляется только ночью; впрочем, их можно видеть и в утренние, и в вечерние часы**.

* * Хотя основная активность губача приходится на ночные часы, он может быть активен в любое время суток.

Чаще всего они живут поодиночке или парами, а иногда самец ходит вместе с медведицей, у которой есть детеныши. Его внешние чувства, кроме обоняния, мало развиты; он видит и слышит так плохо, что нетрудно к нему подкрасться совсем близко. На наблюдателя он производит неизгладимое впечатление. «Благодаря длинной, косматой, жесткой шерсти, — пишет Блэнфорд, — и коротким передним ногам он — самое удивительное создание среди всех медведей, и его движения так же комичны, как и его внешний вид. Обычно он передвигается довольно быстрым шагом, когда же переходит на бег, то пускается в такой неуклюжий беспомощный галоп, что если он, спасая свою жизнь, бежит от охотника по прямому направлению, то создается впечатление, как будто его сзади подгоняют, а он кувыркается. Притом он лазает очень хорошо по скалам и нередко, когда испуган или подстрелен, скатывается с них свернувшись в клубок, как это делают другие медведи».

Губач питается в основном растениями и мелкими беспозвоночными животными, но, по словам Тиккеля, уничтожает при случае яйца птиц и птенцов. Наблюдатели сходятся во мнении, что он не нападает на больших животных, чтобы утолить голод, и только Сандерсон и Макмастер заметили один раз, что медведь потрошил маленького подстреленного оленя, а в другой раз убитого тигром быка. Медвежата, воспитанные в неволе, охотно едят сырое и вареное мясо. Различные коренья и всевозможные плоды, так же как любимые ими мясистые цветы дерева муа (Bassia lotifolia), гнезда диких пчел, соты и мед, который они тоже очень любят, гусеницы, улитки, муравьи — все это составляет главную пищу губача. Длинные загнутые когти оказывают ему хорошую услугу при отыскивании и разрывании скрытых корней или разорении муравейников*.

* Основную пищу губача составляют общественные насекомые, в первую очередь термиты, к добыванию которых и приспособлены его конечности и рот. Однако он поедает и других насекомых, мед, яйца птиц, не брезгует падалью, поедает и разнообразную растительную пищу.

Нижеследующие сообщения Теннента об образе жизни губача в новейшее время подтверждаются. «Один из моих друзей, — говорит Теннент, — шел лесом близ Яффеи и, услышав недовольное ворчание, заметил медведя, который, сидя на ветке, одной лапой совал в рот соты диких пчел, другой в то же время отгонял от своих губ и глазных впадин сильно рассерженных насекомых. Жители Бинтены, главное богатство которых составляют ульи, живут в постоянном страхе перед медведями-губачами, потому что те ничего не боятся и безжалостно опрокидывают ветхие жилища пасечников. Засеянным полям они тоже приносят значительный вред; на сахарных плантациях особенно нежеланные гости. В некоторых случаях губач бывает опасен и для больших млекопитающих и птиц, нападает даже на стада и на людей».

Не так страшны рассказы Жердона, Стерндаля, Сандерсона, Блэнфорда, Форзита и других, и их мнения кажутся достовернее, так как они тщательнее их проверяли. Официальные известия о людях, погибших от зверей в Индии, сообщают, что с 1878 по 1886 год в общей сложности было растерзано медведям и 95 7 человек, а 13 049 этих животных было убито, причем, конечно, виды медведей не обозначены. Сандерсон пишет: «Губачи не безопасны для невооруженных людей. Дровосеки и те, кому в силу необходимости часто случается бывать в лесу и джунглях, иногда становятся жертвами этих животных. Как и все дикие звери, они опаснее всего, когда встреча происходит неожиданно, потому что тогда они нападают от страха. При таких встречах, по всей вероятности, меньше несчастных случаев происходит при встрече человека с тиграми и пантерами, нежели с медведями, потому что первые обнаруживают большее присутствие духа и не так быстро теряют самообладание. Нападение испуганного медведя далеко не всегда свидетельствует о его агрессивных намерениях, потому что медведи, если их не трогать, настроены миролюбиво и, даже раненные и загнанные, не часто обнаруживают желание вступить в битву». Блэнфорд также называет губача трусливым, но способным защищаться и прибавляет, что чаще всего нападают самки, которые думают, что человек угрожает жизни их детенышей. По его словам, неудачно подстреленный медведь поспешно убегает, не думая о защите или мести. Очень распространенное мнение, что нападающий медведь становится на задние лапы, считается неосновательным, так же как и другое, что он обнимает противника и старается его задушить. Испуганный медведь поднимается иногда на задние лапы, но просто чтобы лучше рассмотреть противника, потом опять опускается вниз. Кто загораживает ему дорогу, того он по необходимости опрокидывает и ударяет лапой; в борьбе старается подмять противника под себя и может несколько раз сильно его укусить.*

* По современным сведениям, губачи не агрессивны и спокойно переносят присутствие человека. Однако губач обладает слабыми зрением и слухом и в результате иногда подпускает человека слишком близко, а затем пугается. В этой ситуации он может напасть, чтобы открыть себе путь к бегству, или просто случайно ударить человека лапой. Скорее всего, случаи, описанные как нападение губача на человека, происходили именно в таких ситуациях.

Зимой губачи не залегают в спячку. Время случки приходится обычно на июнь, иногда, кажется, растягивается на несколько месяцев; продолжительность беременности наверняка не определена, но считается около семи месяцев. Детеныши рождаются в период с октября по февраль, большей частью в декабре и январе; обыкновенно их двое, изредка, по словам Сандерсона, трое. Макмастер говорит, что они открывают глаза только через 18 дней. Через два-три месяца они уже следуют за матерью, и новейшие исследования несомненно подтверждают, что она носит их на спине. Этот род передвижения сохраняется даже тогда, когда детеныши уже достаточно подросли и не умещаются вдвоем на спине матери: они попеременно сидят на спине или бегут рядом. Эллиот рассказывает, как одна преследуемая медведица пронесла своих детенышей три мили, пока не была убита. По Сандерсону, в высшей степени интересно наблюдать, как удобно сидящие на спине матери медвежата соскакивают там, где находится корм, а при первой опасности поспешно стараются снова взобраться на свое сиденье.

Охотятся на губача различными способами: выслеживают его, когда он, идя по утрам по росистой траве и низкому кустарнику, оставляет за собой ясный след; иногда прячутся около логовища и поджидают его возвращения с ночных странствований; наконец, окружают то пространство джунглей, где предполагают или наверное знают, что здесь есть медведь, устраивают настоящую облаву и подстреливают его, когда он выбежит из своего убежища. Некоторые охотники, чтобы придать большую привлекательность охоте, держат особые своры собак, которые бросаются на медведя и держат, пока охотник убивает его кинжалом. Слоны в такой охоте почти никогда не принимают участия, потому что они большей частью обнаруживают поразительный страх перед медведем; даже те, кто смело ожидают нападения тигра, готовы бежать сломя голову при виде этого черного зверя. В неволе часто наблюдали губачей как в Индии, так и в Европе. На его родине скоморохи и поводыри эксплуатируют ученых медведей, которые, как и наши мишки, проделывают разные фокусы. Люди водят его так же, как и наши поводыри медведей, и зарабатывают себе этим на скудное пропитание. В Европе, особенно в Англии, губачи живут довольно долгое время, иногда даже до 19 лет; в Индии он может прожить до 40 лет в неволе. Его кормят молоком, хлебом, овощами и мясом, причем заметили, что он предпочитает овощи и хлеб всякой другой пище.

Я часто видел губачей в зверинцах и зоологических садах. Пленники лежат обычно как собаки, на брюхе, и по целым часам занимаются облизыванием своих лап. Ко всему, что происходит вне их клетки, они кажутся глубоко равнодушными. Большей частью мне попадались звери добродушные, но очень тупоумные. Когда им дают пищу, они вытягивают губы трубкой и хватают корм почти так же, как это делают жвачные животные.

Убитый губач не имеет особой цены. Из всех рассказов о нем не видно, что делают с добычей; Форзит считает, что шкура его не стоит выделки, а мясо несъедобно. Невал сообщает только, что в его время сало употреблялось английскими дамами для роста волос. Индусы употребляют сало как лекарство против ревматизма.

Большая, или гигантская, панда (Aihtropoda melanoleuca)*. Панда меньше нашего бурого медведя и от морды до конца хвоста имеет длину 1,5 м. Ее широкие, закругленные, волосатые в нижней части ступни коротки и при ходьбе не полностью опираются на землю, как у больших медведей. Голова с короткой мордой немного шире, чем у остальных хищников; хвост очень короток и едва виден. Из 40 зубов наверху расположено по четыре ложнокоренных и по два настоящих коренных, а внизу — по три ложнокоренных и по три настоящих коренных зуба. Панда покрыта густым мехом белого цвета, и лишь в отдельных местах у глазных впадин, около ушей, на передних конечностях до загривка, на задних ногах и на кончике хвоста — он переходит в черный.

* Во времена Брема этот зверь был известен как тибетский горный медведь. При внешнем сходстве с медведем анатомия гигантской панды столь необычна, что панду помещали то в семейство енотов, то в семейство медведей, то в свое особое семейство, И вопрос этот пока не решен. Возможно, гигантская панда живое ископаемое, родственник вымерших родичей медведей — агриотериев.

О жизни гигантской панды на свободе почти ничего не известно. Она обитает в недоступных горных лесах восточного Тибета, откуда время от времени предпринимает опустошительные набеги в долины, чтобы добыть пищу, состоящую из бамбуковых кореньев и других растений*.

* Основная пища гигантской панды побеги бамбука. Одна панда съедает за день до 12,5 кг бамбука, включая побеги до 1.3 см толщиной. Кроме бамбука этот зверь ест другие растения, в основном различные луковичные, изредка ловит рыбу и пищух.

Одним из представителей медведей в Азии может считаться гималайский, или белогрудый, медведь (Ursus tibetanus)**

* * Гималайский медведь населяет горные районы Азии от Ирана и Афганистана до Индокитая. Японии и Приморья.

Туловище его относительно тонкое, голова оканчивается остроконечной мордой, лоб образует с носом почти прямую линию; уши круглые и большие, ноги средней длины, ступни короткие, пальцы снабжены короткими, но крепкими когтями. Цвет и качество меха подвержены значительным изменениям. Кювье, который первым описал открытое Дювоселем животное, сообщает, что мех этого медведя гладкий, за исключением мохнатой гривы на шее, и равномерно черный, исключая белую полосу на губе, белый воротник на груди и рыжеватые полосы по обеим сторонам морды. Белая полоса на груди имеет очертания, похожие на Y; она образует по обеим сторонам ключиц по косой полосе, в середине же опускается вниз, на грудь, в виде мыса или полоски. Вагнер видел однажды в зверинце живого медведя, у которого морда была бурого цвета. Этот зверь при высоте в холке 80 см достигает в длину 1,7-1,8 м, его масса до 120 кг.

Весьма возможно, что медведь, называемый японцами «кума» — полулунно-пятнистый, должен быть выделен из живущих на материке в отдельный вид; но до сих пор мы не имеем еще достаточно наблюдений, чтобы можно было безошибочно решить этот вопрос. Пойманные в Японии медведи, которых я видел, довольно значительно отличались от своих родичей, привезенных с материка. Но это различие не более заметно, чем между некоторыми разновидностями нашего обыкновенного медведя, о разнородности или однородности которых мнения тоже разделяются. Этот вид очень распространен. Вскоре после открытия Дювоселя Валлих нашел подобного же медведя в Непале; Зибольд тоже сообщает в своем сочинении о фауне Японии, что кума часто встречается не только в Китае и Японии, но и в горных странах Азиатского материка и на южноазиатских островах; Радде встретил его в юго-восточной Сибири. Южная область его распространения охватывает, по словам Блэнфорда, не только Тибет, но и лесные пространства всего Гималайского хребта и горы до 4000 метров в высоту, горную страну Ассам и к западу часть Афганистана и Белуджистана до границы с Персией; водится он, может быть, также в Бенгалии и распространяется к юго-востоку до Пегу, где, по свидетельству Теобальда, он встречается довольно редко.

О жизни и нравах кумы сообщают нам Адаме, Кинлох, Радде и другие. На севере Индии и в Кашмирской долине кума живет преимущественно на опушках лесов и близ полей и виноградников, в юго-восточной Сибири, напротив, в самых густых лесах. Она отлично лазает и с большой легкостью взбирается на верхушки высочайших деревьев. Тунгусы даже уверяли Радде, что она вообще почти никогда не спускается на землю и что летом при помощи согнутых и сплетенных веток устраивает себе на деревьях что-то вроде беседок, зимой же спит сидя в дуплах деревьев. Радде несколько раз видел эти беседки, но некоторые туземцы уверяли его, что медведи строят их для забавы, а не для жилища*.

* Медведь хорошо и часто лазает по деревьям, однако большую часть времени он проводит на земле. Часто, сидя на развилке толстой ветки, медведь объедает листья. А чтобы ветки не мешали и за ними не надо было тянуться, зверь загребает их лапами и подминает под себя, придавливая седалищем. Так и возникают «беседки». На Дальнем Востоке устраивают зимовальные берлоги в дуплах больших деревьев. Такое расположение берлоги предохраняет спящего медведя от нападения тигра.

На Гималаях подобная любовь к постройкам, кажется, вовсе не известна, но Адаме согласен с Радде в том, что кума лазает лучше всех животных этого семейства, потому что она влезает на высочайшие деревья, когда созревают орехи или тутовые ягоды. Кроме того, она весьма нежелательный посетитель маисовых полей и виноградников и часто производит в них такие опустошения, что землевладельцы принуждены сооружать сторожки, сидя в которых они громкими криками стараются напугать приближающихся медведей. Тунгусы рассказывали Радде, что кума труслива и неопасна, потому что у нее пасть неглубокая и она может только кусать, но не рвать добычу, как бурый медведь. Адаме, однако, слышал совершенно противоположное и уверяет, что жители горных стран Индии не без основания очень боятся кумы. Кинлох подтверждает эти сведения собственными наблюдениями в Гималаях и видит в этом животном опасного противника, который погубил уже многих европейцев и еще больше — туземцев. Однако нужно допустить, что только раненые или поставленные в затруднительное положение животные этого вида решаются на нападение; то же может случиться, если нечаянно нарушить их покой. Блэнфорд, напротив, считает куму самым кровожадным из индийских медведей, который не только нападает на мелкую дичь и оленей, но и, кроме того, убивает быков, лошадей и ест даже падаль; но все же преимущественно кума питается растениями, особенно кореньями и плодами, из которых, кажется, предпочитает желуди; говорят также, что она очень любит мед**. Относительно зимней спячки сведения довольно разноречивы; можно, однако, допустить, что кума погружается в зимнюю спячку не так регулярно, как это делает наш обыкновенный медведь.

* * На юге ареала медведи нападают и на крупных копытных и способны убить взрослого домашнего буйвола. Есть сведения о нападении и на людей.

Во время своих ночных походов за добычей кума всегда бежит от человека. Как только почует его (а в этом отношении кума очень чутка), она останавливается обнюхивает воздух, обнаруживает сильное волнение, делает несколько шагов против ветра, поднимается на задние ноги и, убедившись в грозящей ей опасности, поворачивает назад, убегая со скоростью, которая показалась бы невероятной тому, кто видел куму только в клетке. Если во время спуска с крутизны она вдруг чего-нибудь испугается, то мгновенно свертывается клубком и скатывается с обрыва вниз, иногда преодолевая расстояние до трехсот метров, чему, как уверяет Адаме, он сам был свидетелем. Детеныши кумы, которых всегда бывает по два, родятся весной и остаются в течение всего лета (а в Индии еще дольше) при матери. Мясо ее как у японцев, так и у тунгусов считается более вкусным, чем мясо бурого медведя.

Белогрудый (гималайский) медведь (Ursus tibetanus )

По сообщениям Шейбе, у айносов, в северной Японии, это животное пользуется большим почетом, если, впрочем, предположить, что живущий там медведь принадлежит к этому виду. «Айны, — говорит Шейбе, — вполне основательно высоко ценят этого медведя. Он для них самое драгоценное животное: снабжает их пищей на долгое время, доставляет им одежду, наконец, желчь его высоко ценится благодаря ее целебным свойствам. С другой стороны, ни один зверь не может причинить им столько вреда, как этот медведь, когда он, все разрушая по дороге и убивая домашний скот, врывается в их жилища. Поэтому неудивительно, что айны стараются умилостивить медведя, величают его божеством и, убив его, считают своим долгом принести искупительную жертву. Она состоит в том, что череп убитого медведя они насаживают на так называемый «забор идолов», который находится перед каждой хижиной с восточной стороны. У этого «забора» поклоняются всем идолам, исключая бога огня и домового, которым приносят жертвы в самой хижине на определенном месте; с этого момента череп медведя становится священным предметом. По этому же поводу учреждено у айн празднество, называемое «Иомантэ». Это и есть то искупление, которое айны вместе с выкармливанием молодого медведя приносят всему медвежьему роду за убитого сородича». Шейбе описывает подробно, как ухаживают за этим избранным медвежонком, как его убивают с соблюдением определенных торжественных обрядов, причем много поют и пляшут, еще больше пьют и даже плачут, как сдирают шкуру, пьют его теплую кровь и съедают печень и мозг в сыром виде. Празднество оканчивается насаждением черепа на «забор идолов».

Во всех больших зоологических садах Европы можно найти куму, которая по своему нраву, свойствам и привычкам больше всего похожа на барибала.

От прочих видов этого семейства значительно отличается малайский медведь, или бируанг (Helarctos malayamts)*. Это животное с довольно длинным, но нескладным туловищем, толстой головой, широкой мордой, маленькими ушами, очень маленькими подслеповатыми глазками, несоразмерно большими лапами, длинными крепкими когтями и коротким мехом. Длина его достигает 1,4 м, высота у загривка 70 см. Короткий, но густой блестящий мех черного цвета, за исключением чало-желтых сторон морды и одного подковообразного или круглого пятна на груди, тоже желтого или рыжего цвета.

* Малайский медведь самый мелкий из собственно медведей: длина тела менее 1,5 м, вес 25-65 кг. Распространен в лесах Юго-Восточной Азии от южного Китая до Зондских островов.

Бируанг водится на Борнео, Яве, Суматре и на Малаккском полуострове и распространяется к северу через Тенассерим до Бирмы и через Аракан до Читтагонга. Его жизнь на свободе мало изучена. Во всяком случае, он лазает, может быть, искуснее всех своих сородичей и, кажется, столько же времени проводит на деревьях, как и на земле; питается он преимущественно растительными веществами и насекомыми, хотя, говорят, ест также млекопитающих и птиц**.

Малайский медведь, или бируанг (Helarсtos malayanus)

* * Основная пища малайского медведя различные плоды, а также пчелиные личинки и мед. Пчелиные соты он добывает взламывая дупла огромными когтями передних лап. Кроме того, бируанг ест мелких млекопитающих и птиц размером с курицу.

По словам Марседена, он причиняет иногда большой вред кокосовым плантациям на Суматре, влезает на кокосовые пальмы и съедает нежные побеги, но Розенберг в своем описании этого животного о подобных проделках бируанга не упоминает. Он пишет о нем следующее: «Бируанг проводит день в расщелинах скал и дуплах деревьев, иногда же делает себе на низких деревьях плоское гнездо из крестообразно расположенных прутьев. Бывали случаи, когда он, если его вынуждали, нападал на людей и убивал их». Вообще, на материке его не считают опасным, хотя он, как говорят, нападает иногда на людей. Стерндаль полагает, что на подобные нападения отваживаются только застигнутые врасплох матери, которые думают, что их детенышам грозит опасность. Ряд случаев, которые приводит Мазон как доказательство того, что малайский медведь опасен, по словам Блэнфорда, не подтвердились: злодеяния эти были совершены не малайским медведем, а кумой.

Говорят, что на родине бируанга нередко держат в неволе как забавного и доброго зверя, позволяют даже детям играть с ним и разрешают зверю свободно бегать по двору без присмотра.

Сердце, а в особенности желчь этого медведя высоко ценятся как лекарство; по словам Бока, китайские купцы дорого за них платят. На острове Борнео даяки из его меха шьют себе шапки.

Наиболее известным американским медведем следует считать барибала, или черного медведя (Ursus americanus). Это очень распространенное и относительно добродушное животное; по крайней мере, он гораздо безобиднее бурого медведя. Самая большая длина его — 2м при высоте в плечах 1 м. От обыкновенного медведя он отличается преимущественно тем, что голова его уже, морда острее и постепенно суживается от лба к носу; ступни очень короткие; но главное его отличие заключается в качестве и цвете меха, состоящего из длинных, жестких, гладких волос, которые только на лбу и морде становятся короче. Блестящий черный цвет меха только по бокам морды переходит в тускло-желтый; такого же цвета пятна встречаются часто под глазами. Реже встречаются барибалы с белыми краями губ и белыми полосами на груди и темени. Медвежата бывают светло-серого цвета и только ко второму году облекаются в темную одежду родителей, но мех еще долго остается коротким и отрастает довольно медленно. Барибал водится по всей Северной Америке. Встречается в лесистых местностях от восточного побережья до границ Калифорнии и от дальнего севера до Мексики. В лесах находит он все необходимое для жизни; однако он меняет свое местожительство в зависимости от тех удобств, какие предоставляют ему известные местности в различные времена года. Так, весной он отыскивает пищу в богатых растительностью долинах больших рек и озер, а летом удаляется в глубину лесов, где находит в изобилии всевозможные лесные плоды; зимой он роет себе в местах, по возможности скрытых от глаз, удобную берлогу, в которую залегает на время или погружается в настоящую зимнюю спячку. Относительно зимней спячки существуют разные мнения. Одни натуралисты говорят, что лишь некоторые медведи удаляются на несколько недель в берлогу для спячки, а остальные бродят и зимой, переходя с одного места на другое, и даже перекочевывают из северных стран в южные; другие думают, что это случается только в более теплые зимы, между тем как в суровые все черные медведи погружаются в зимнюю спячку*.

* По-видимому, все барибалы погружаются на зиму в спячку, которая длится, начиная с октября. 74-126 дней. Спячка, впрочем, регулярно прерывается; во время этих перерывов сна звери выходят наружу. Это происходит, как правило, в оттепели и в южных районах случается чаще, чем в северных.

Достоверно известно, что за барибалом охотятся чаще всего зимой и поднимают его из берлоги. Ричардсон говорит, что медведь обыкновенно выбирает место рядом с упавшим деревом, роет прямо около него углубление, в которое и ложится, едва только начинается метель; выпавший снег покрывает тогда и дерево, и медведя; но место логовища нетрудно обнаружить по небольшому отверстию, образовавшемуся от дыхания животного, и по большому количеству инея, окружающего это отверстие. Барибал даже летом устилает свое ложе сухими листьями и травой. Но это ложе очень трудно отыскать, так как оно устраивается в большинстве случаев в самых глухих лесных чащах, в расщелинах скал, низких пещерах или под деревьями, ветки которых спускаются до земли.

Несмотря на свой глупый, тяжелый и неуклюжий вид, барибал — чуткое, подвижное, сильное, ловкое и выносливое животное. Бег его такой быстрый, что ни один человек не может догнать его. Плавает он отлично и лазает мастерски. Во всяком случае, в движениях своих он показывает больше ловкости, чем бурый медведь, с которым он совершенно сходен всеми прочими свойствами. Он весьма редко нападает на человека, по большей части поспешно бежит при виде своего злейшего врага и, даже раненный, почти никогда не защищается; однако, доведенный до крайности, он может быть очень опасен.

Пища его преимущественно растительная: травы, листья, зрелые и незрелые злаки, ягоды и различные плоды. Однако он преследует домашний скот переселенцев и осмеливается нападать даже на самых сильных быков. Фермерам он приносит двоякий вред, уничтожая посевы и нападая на скот, поэтому к нему относятся точно так же, как к бурому, — преследуют без устали и истребляют всевозможными средствами, как только он осмелится показаться вблизи человеческого жилья.

О размножении барибала американские натуралисты еще не имеют, кажется, точных сведений. Ричардсон полагает, что беременность самки барибала продолжается примерно 15-16 недель, а Одюбон, судя по всему, списал у него это сведение, оба считают январь временем рождения детенышей. Число медвежат колеблется, по Ричардсону, между одним и пятью, а Одюбон ограничивает его двумя*.

* Барибалы, спариваются в первой половине лета. Однако оплодотворенные яйцеклетки как бы консервируются и начинают развиваться только осенью. В результате видимая беременность длится около 220 дней, реально же развитие эмбрионов продолжается всего 10 недель. Детеныши рождаются в январе-феврале, числом от 1 до 5 (обычно 2-3). Самка барибала участвует в размножении раз в 3-4 года.

Охота на черного медведя производится различными способами. Многих ловят большими капканами, но большая часть погибает от огнестрельного оружия. Хорошие собаки оказывают большие услуги в этих случаях: они пугают медведя сильным лаем или загоняют на дерево и дают охотнику возможность спокойно прицелиться в него и уложить на месте. Одюбон весьма живо описывает подобную охоту, во время которой было убито несколько медведей, но погибло и несколько собак и даже были ранены некоторые охотники. Одни собаки не могут справиться с медведем: даже самые сильные из них нередко умирают от ударов его страшных лап**.

* * Основной враг барибала в природе — гризли, который довольно часто убивает и даже ест черных медведей. Спасаясь от гризли, барибал обычно собирается на дерево это его обычная оборонитеяьная реакция.

Во многих местах с успехом применяют самопалы, которые стреляют, лишь только медведь дотронется до приманки. По рекам и озерам гонятся иногда за медведями, когда они добровольно переплывают их или загнаны туда собаками.

Очень оригинальны некоторые способы охоты индейцев, но еще оригинальнее торжественные обряды, которыми они стараются умилостивить дух умершего медведя, очень напоминающие религиозное поклонение. Александр Генри, который путешествовал по Северной Америке в областях, где охота на пушного зверя играет важную роль, рассказывает, как вели себя его хозяева по отношению к только что убитому ими медведю: «Тотчас после его смерти к нему подошли все индейцы, а во главе их «старуха мать», как мы ее звали. Она взяла голову зверя в свои руки, гладила и целовала ее и тысячу раз просила у медведя прощения за то, что его лишили жизни, и уверяла его, что преступление совершено не индейцем, а англичанином. Эта история, впрочем, не долго длилась. Скоро принялись за сдирание шкуры и дележ мяса. Каждый член семьи нагрузил себя какой-нибудь частью убитого зверя: кожей, мясом, жиром, и потом все общество направилось к жилищу. Войдя в дом, они украсили голову медведя серебряными браслетами и всеми блестящими украшениями, какие нашлись в семье. Потом положили голову на помост и под нос насыпали большое количество табака. На следующий день сделаны были все приготовления к пиру. Хижину почистили и вымели, голову медведя приподняли и покрыли платком, не бывшим еще в употреблении. Набили трубки, и индеец принялся усердно пускать табачный дым в ноздри медведя. Он упросил меня, как виновника его смерти, сделать то же, чтобы наверняка укротить его гнев. Я старался убедить моего доброго и ласкового хозяина, что в медведе ведь уже не было жизни, но слова мои были напрасны. Под конец мой хозяин произнес хвалебную речь, обращенную к убитому зверю, после которой все принялись есть мясо медведя».

Барибалы, которых я наблюдал, отличались от всех родичей незлобивостью и добродушием. Никогда не злоупотребляют они своей силой против сторожей; напротив того, вполне признают превосходство человека над собой и легко подчиняются его воле. Во всяком случае, они не только гораздо больше боятся сторожа, чем он их, но и еще питают непонятный страх ко всем прочим животным: когда мимо клетки жившего у меня барибала провели однажды небольшого слона, медведь так испугался, что поспешно вскарабкался на свое дерево, как бы надеясь найти там защиту.

Барибал, или черный медведь медведь (Ursus americanus)

Барибалы лазают по деревьям с необыкновенной легкостью и проворством. Испуганные чем-нибудь, они одним прыжком метра в два высотой вспрыгивают на первый сук гладкого дубового ствола и потом с величайшей быстротой и уверенностью достигают его верхушки. Одна старая медведица перепрыгнула даже через голову сторожа, который хотел загнать ее в другую клетку, и в одно мгновение очутилась на дереве. Целые семьи размещаются иногда по сучьям деревьев в различных, по-видимому, весьма неудобных позах. Некоторые даже спят на развилках деревьев. Голос барибала напоминает голос бурого медведя, но слабее и жалобнее. Рева в собственном смысле этого слова я от черного медведя никогда не слыхал. Возбужденное состояние выражается у него, как и у европейского его родича, сопением и щелканьем челюстей. В гневе он пригибает голову к земле, выдвигает вперед губы, фыркает и нерешительно озирается по сторонам.

Мех барибала, по словам Номера, ценится от 60 до 250 немецких марок. Из него-то и шьют шубы, известные у меховщиков под названием медвежьих. Мех этот идет также на дорогие санные полости.