Семейство медвежьи включает всего 8-9 видов, объединенных в 4-6 родов. Распространены практически во всей Евразии и Северной Америке, один вид живет в Южной Америке; в Африке это семейство отсутствует (кроме небольшого района Атласских гор). Для этих животных характерны массивное сложение, широкий мощный череп, бугорчатые, а не режущие коренные зубы, лапы с широкими ступнями и крупными когтями; причем при ходьбе задняя лапа опирается не на пальцы, как у большинства хищников, а на всю стопу. Зубов 40 (у одного вида) или 42 (а не 36-40, как пишет Брем).

Медведь такое оригинальное животное, что любой узнает его по первому взгляду.

У больших медведей туловище короткое и толстое, у маленьких — иногда стройное; голова овальная, несколько вытянутая, с заостренной, но в конце как бы обрубленной мордой; шея соразмерно короткая и толстая; уши короткие, а глаза сравнительно небольшие; ноги не очень длинные, ступни как передних, так и задних ног имеют по пять пальцев и снабжены длинными согнутыми неподвижными невтяжными когтями, концы которых вследствие этого бывают сильно притуплены. Ступни почти голые. Зубная система состоит из 36^0 зубов; в верхней и нижней челюсти по шесть резцов, по четыре клыка, от двух до четырех ложнокоренных зубов или два ложнокоренных вверху и три внизу и, наконец, два коренных вверху и от двух до трех внизу. Верхняя часть черепа вытянута в длину и отличается очень сильно развитыми гребнями; шейные позвонки короткие и широкие, так же как и спинные; ребра прикрепляются к 14 или 15 позвонкам. Крестец состоит из 3-5, а хвост из 7-34 позвонков. Язык у медведей гладкий; желудок представляет собой простой мешок; толстая и тонкая кишка почти не отличаются одна от другой; слепая кишка отсутствует.

Медведи были известны уже в самые древние времена. В настоящее время они водятся по всей Европе, в Азии и Америке и в некоторых местах северо-западной Африки. Они обитают как в самых холодных, так и в самых жарких странах, как на высоких горах, так и на берегах Ледовитого океана. Почти все виды живут в густых, обширных лесах или горных местностях, большей частью уединенно. Одни виды предпочитают сырые, изобилующие водой местности: болота, берега рек, озер, морей, между тем как другие водятся в сухих местностях. Только один вид постоянно живет на берегу моря и почти никогда не углубляется внутрь страны. Медведи этого вида предпринимают далекие путешествия на больших льдинах, переплывают огромные пространства, даже Северный Ледовитый океан, и перебираются из одной части света в другую. Все остальные виды бродят по менее обширным пространствам. Большая часть медведей живет одиноко и только на время случки соединяется парами, но некоторые виды живут целыми обществами. Одни роют норы в земле или песке, где и устраивают берлоги; другие прячутся в дуплах деревьев или в горных пещерах. Почти все виды медведей — ночные животные: они выходят на добычу после заката солнца и большую часть дня спят в своих берлогах.

Хотя медведей можно в полном смысле слова назвать животными всеядными, однако они более всех остальных хищников способны питаться одной растительной пищей. Они едят не только плоды и ягоды, но и зерна хлебных растений в зрелом и незрелом виде, коренья, сочные травы, почки деревьев и цветов и т. д. В юности питаются почти исключительно растительной пищей, но и в зрелом возрасте предпочитают в большинстве случаев эту пищу мясной. Вообще медведь ничем не брезгует и ест кроме вышеупомянутых растении и животных раков, улиток, червей, насекомых и их личинок, рыб, птиц и их яйца, млекопитающих и даже падаль, если она еще не очень тухлая. Появляясь вблизи человеческих жилищ, медведи могут причинить большой вред, особенно самые большие виды: мучимые голодом, они нападают даже на рогатый скот и производят большие опустошения среди домашних животных. Некоторые из них так смелы, что забираются в деревни. Для человека даже самые большие и сильные медведи только тогда опасны, когда их раздразнят, испугают или ранят — одним словом, если чем-нибудь потревожат*.

* Это в общем случае правда, однако сила медведя, особенно крупного, очень велика; если он отпугнет или случайно заденет человека, то может его покалечить или убить.

Движения медведей ошибочно называют неуклюжими и медленными. Большие медведи действительно двигаются обычно не особенно быстро и ловко, но зато они могут долго бежать; маленькие виды чрезвычайно быстры и проворны**.

* * На небольшой дистанции бурый медведь способен развивать скорость до 40 км/час. По наблюдениям в природе, крупный бурый медведь легко догоняет более мелкого барибала, который обычно спасается от своего сородича на дереве.

Медведи при ходьбе опираются на всю ступню и осторожно ставят одну ногу перед другой, но стоит им чего-то испугаться, как они пускаются бежать быстрым галопом. В таких случаях даже самые большие медведи демонстрируют необычайную быстроту и ловкость. На задние лапы могут становиться даже самые неуклюжие медведи, и в таком положении, правда не особенно ловко и покачиваясь, делают они несколько шагов. Лазают почти все довольно хорошо, хотя из-за своего веса им это довольно трудно; по крайней мере, большие виды в старости почти совсем не могут влезать на деревья. Некоторые виды избегают воды, другие, напротив, отлично плавают, могут нырять очень глубоко и долго оставаться под водой. Полярного медведя можно часто встретить плывущим в море на далеком расстоянии от берега; в таких случаях остается лишь удивляться его выносливости и искусству. Большая сила медведей дает им возможность преодолевать все препятствия и очень помогает при хищнических набегах: они могут тащить за собой крупную скотину.

Из внешних чувств у медведя лучше всего развито обоняние; слух у них хороший, у некоторых даже тонкий; зрение и вкус не особенно развиты, осязание почти совсем не развито; однако у некоторых видов кончик морды служит органом осязания. Некоторые виды понятливы и умны и поддаются известной дрессировке. Их можно приручить, но они никогда не выказывают большой привязанности к своему хозяину. Кроме того, к старости дурные свойства их природы все больше выступают наружу: они становятся коварными, раздражительными и злыми, вследствие чего держать у себя в доме взрослых медведей всегда опасно*. Свое настроение медведь выражает различными интонациями голоса — глухим ворчаньем, фырканьем или мурлыканьем, а иногда звуками, похожими на хрюканье, свист или даже лай.

* Тем более опасно, что даже играющий медведь сравнительно небольшого размера может легко покалечить человека. «Дружеский», с точки зрения стокилограммового мишки, игривый шлепок лапой вполне способен сломать человеку ребра или предплечье.

Все живущие на Севере большие виды медведей бродят только в течение лета, а с наступлением зимы удаляются в свою берлогу. Однако они вовсе не впадают в непробудный сон, а скорее дремлют в полусознательном состоянии. из которого тотчас же выходят, почуяв что-либо подозрительное**. Однако они почти никогда не выходят из берлоги и почти вовсе не едят. Достойно внимания, что только живущие на суше медведи впадают в зимнюю спячку, между тем как белые медведи бродят даже в самую сильную стужу и только в самую страшную снежную метель спокойно ложатся на землю, предоставляя снегу засыпать их с головой.

* * Зимняя спячка есть у трех видов медведей, живущих в областях с умеренным климатом: бурого, гималайского и барибала. Перед спячкой медведи жиреют, увеличивая свой вес иногда более чем в полтора раза. Во время спячки они не питаются, температура их тела падает на 5-6А. Однако они периодически просыпаются, даже не будучи потревоженными, особенно в оттепели, и бодрствуют по нескольку часов, прежде чем снова заснуть.

Беременная медведица удаляется в приготовленное ею заранее логовище и там родит от одного до шести детенышей, за которыми она ухаживает, которых кормит и защищает. Когда медвежата подрастают, становятся ласковыми, веселыми и игривыми зверьками.

Вред, причиняемый медведями, почти окупается приносимой ими пользой, тем более что они почти всегда живут в малонаселенных местностях, где не имеют возможности вредить людям. Шкуры почти всех видов идут в дело и ценятся как хорошие меха. Кроме того, их мясо едят, употребляют в дело кости, жилы и внутренности.

У самого известного вида медведей — обыкновенного бурого медведя (Ursus arctos)* мы замечаем большое разнообразие не только в окрасе и качестве шерсти, но и во внешнем виде и в форме черепа. Его обычно густая шерсть, которая на морде, животе и задней части ног длиннее, чем на остальном теле, может состоять из коротких или длинных, гладких или курчавых волос. Цвет ее переходит через все оттенки от черно-бурого до темно-рыжего или желто-бурого или от темно-серого и серебристо-серого до светло-рыжего; встречающийся у молодых животных белый ошейник сохраняется иногда до глубокой старости, иногда же появляется в старости вновь. Рыло бывает более или менее вытянуто, лоб иногда сплющен, иногда — нет, туловище или очень коренастое, или несколько вытянуто; лапы длинные или короткие.

* Бурый медведь самый широко распространенный из медведей, населяет разнообразные лесные ландшафты, лесостепи, горные тундры и лесотундру и горные степи Европы, Ближнего Востока, Средней, Северной и Восточной Азии и Северной Америки. Он крайне разнообразен по размерам и окрасу. Самые мелкие его расы (населяющие юг Европы и Центральную Азию) не превышают по размеру крупную собаку, самые крупные (с Камчатки и Аляски) достигают высоты в плечах 1,5 м и веса 700 кг. Окрас варьирует от песчано-палевого до почти черного, но чаще, как и следует из названия, представляет оттенки коричневого.

При 1-1,25 м в высоту в холке медведь достигает 2-2,2 м в длину, причем 8 см приходится на короткий хвост. Вес колеблется между 150-250 кг; впрочем, у больших и тучных он достигает 350 кг. В сытое время один только жир весит 50-100 кг; по уверению Кременца, в одном случае он весил более 140 кг.

Медведи распространены от Испании до Камчатки и от Лапландии и Сибири до Ливана и восточной части Гималаев. В Европе медведи населяют еще и поныне все высокие горы: Пиренеи, Альпы, Карпаты, Трансильванские Альпы, Балканские и Скандинавские горы, Кавказ и Урал, так же как и отроги этих гор и страны, к ним примыкающие; всю Россию, всю северную и среднюю Азию, за исключением голых степей, Сирию, Палестину, Персию, Афганистан, от Гималаев к востоку до Непала и, наконец, в Африке горы Атлас. Медведь часто встречается в России, Швеции, Норвегии, в Придунайских странах, в Турции, Греции; довольно часто — в горах Испании и Италии; почти не встречается в Швейцарии, Тироле, Франции и Австрии и, наконец, совершенно истреблен в Германии, Бельгии, Голландии, Дании и Великобритании. Единичные экземпляры появляются время от времени в горах Баварии, в Каринтии, Штирии, Моравии и, может быть, в Богемских горах**. Непременным условием жизни медведя служат высокие, сплошные и непроходимые или мало посещаемые людьми леса, изобилующие ягодами и другими плодами. От злейшего своего врага — человека он ищет спасения в логовищах, под корнями или в дуплах деревьев, горных пещерах, в темных непроходимых лесах и болотах с сухими островами.

* * Усиленная охота и уничтожение местообитаний привели к тому, что бурый медведь почти полностью исчез в большей части Европы, сохранившись там в виде маленьких изолированных популяций. Полностью исчез он в Атласских горах на северо-западе Африки, а также в Мексике, стал крайне редок в Тибете и некоторых других регионах.

Медведь — самый неуклюжий и косолапый хищник Европы и, как большая часть его ближайших родичей, неловкое и глуповатое животное. Однако неловкость его движений больше кажущаяся, чем действительная. Он иноходец, следовательно, при ходьбе и беге становится одновременно то на обе правые, то на обе левые лапы, поэтому все время тяжело переваливается из стороны в сторону; при ускоренном беге пускается в очень быстрый галоп, легко догоняет человека и во многих случаях выказывает проворство и ловкость, которые в нем едва ли можно было подозревать. В гору бежит еще быстрее, чем на ровном месте, чему способствует длина его задних ног; с горы он может спускаться только медленно, так как иначе легко перекувыркнулся бы через голову. Кроме того, он отлично плавает и искусно лазает; впрочем, в старости, когда становится очень жирным и тяжелым, избегает лазания по деревьям, особенно если ствол их гладкий и не имеет сучьев. Огромная сила и крепкие когти облегчают медведю лазанье: он может влезть даже на очень крутые склоны скал. Из пяти чувств у него лучше всего развиты обоняние и слух; зрение, напротив, довольно плохое; вкус, кажется, очень хорошо развит.

Кременц представил нам многие наблюдения, касающиеся тонкости чувств медведя. По его словам, медведь слышит в лесу при тихой погоде щелканье курка на расстоянии 70 шагов, треск ломающегося под ногами хвороста в палец толщиной за 135 и довольно тихий свист за 60 шагов. Медведь, лежавший в зимней берлоге, выглянул из своего убежища при приближении охотников уже за 210 шагов, хотя к нему подходили очень осторожно, на лыжах и против ветра. Ручные медведи этого наблюдателя узнавали своего хозяина за 50-70 шагов; но на 80-100 шагов их зрения уже не хватало; хлеб, намазанный медом, чуяли они в траве за 30 шагов, а когда это лакомство было спрятано в кротовой норе — за 20 шагов.

О характере медведя издавна получают самые благоприятные отзывы. «Ни одно хищное животное, — говорит Чуди, — не бывает таким забавным, таким добродушно веселым и любезным, как наш добрый мишка. У него честный, открытый характер, без коварства и фальши. Способность лукавить и хитрить у него весьма мало развита. Всего того, что лисица старается достигнуть умом, орел — стремительностью, медведь добивается прямой, открытой силой. Он не подстерегает долго добычу, не старается обойти охотника или напасть на него сзади, не пускает тотчас в ход свои страшные зубы, которыми может все легко разгрызть, но старается задушить свою добычу сильными лапами и кусает только в крайнем случае, не выказывая при этом большой кровожадности, так как вообще, будучи довольно кроткого нрава, охотно поедает растительную пищу. Внешний вид его более благороден, внушает доверие и более дружелюбен, чем внешний вид волка. Он не пожирает трупы людей, не ест себе подобных, не бродит ночью по деревне в надежде схватить и утащить ребенка, но остается в лесу, где охотится, не принося вреда человеку. Бытует весьма неверное представление и относительно его предполагаемой медлительности: во время опасности он приходит в бешенство и становится очень ловок и подвижен».

Я не могу согласиться с этой характеристикой. Медведь может, конечно, казаться смешным, но он вовсе не добродушен и не любезен: храбрость демонстрирует только тогда, когда нет другого средства к спасению; он скупо одарен умственными способностями, довольно глуп, равнодушен и ленив. Его добродушие обусловливается скорее неумением добывать добычу, а смешным он кажется нам из-за своей наружности. Кошка смела, собака смышлена, медведь же глуп, груб и неуклюж. Его зубы приспособлены не только для поедания мясной пищи, поэтому он редко нападает на животных.

Бурый медведь (Ursus arctos)

Осторожный наблюдатель не должен упускать из виду, что не только отдельные экземпляры, но и большинство населяющих различные местности медведей могут обладать совершенно различными свойствами в зависимости от того, какие обстоятельства влияют на его нрав и образ жизни. Это подтверждается как отдельными случаями, так и многочисленными опытами. Недавно старший лесничий Кременц издал весьма поучительное сочинение, в котором описал плоды своих многолетних наблюдений над медведями, живущими в болотах около местечка Ракитно в Киевской губернии, причем он подчеркивает, что его наблюдения не могут служить полной характеристикой всех медведей, живущих в разных местностях. «Вообще, — говорит Кременц, — медведя нельзя назвать жестоким или кровожадным. Если бы он был кровожаден, то имел бы возможность демонстрировать это ежедневно то тем, то другим способом, и тогда при его необыкновенной физической силе пришлось бы, вероятно, принимать гораздо более энергичные меры для его преследования. Мне ни разу не случалось видеть, чтобы медведь во время своих странствований и встреч с человеком сам напал на него. Напротив того, в подобных случаях он спешит обратиться в бегство или, сознавая свою силу, не обращает внимания на жалкое существо и выражает свое неудовольствие при встрече с ним притворным наступлением, сопровождаемым отрывистыми ворчливыми звуками. По своей натуре медведь скорее добродушен, хотя ему все-таки вполне доверять нельзя; он особенно не любит, чтобы его дразнили или внезапно нарушали его покой. Одна из главных черт его характера — флегматичность. Он очень любит покой, и в его нападениях видны некоторая откровенность, прямота и рыцарство — свойства, не имеющие ничего общего с кровожадностью волка или коварством рыси. В нем даже замечаются проявления чувства юмора.

«Недоверчивость никогда не покидает медведя и всегда руководит всеми его поступками. Тот, кто наблюдал медведей на свободе, кто воспитывал их, долгое время занимался ими, тот не мог не заметить, какими подозрительными взглядами медведи следят за каждым движением и действием человека: с виду безучастное, животное, однако, недоверчиво сторожит каждый шаг человека и при малейшем его приближении отступает в сторону или назад. Я могу еще сообщить следующее: часто случается, что медведь идет по следу лесного сторожа, который отыскивает его берлогу, и только тогда возвращается в нее, когда убедится, что с этой стороны опасность миновала. Вследствие этой сильной недоверчивости невозможно предвидеть действия и поступки медведя; в ней заключается и невозможность полностью его приручить; поэтому на медвежьей охоте следует соблюдать величайшую осторожность. Частые встречи медведя с людьми (пришедшими в лес за ягодами или грибами, дровосеками и т. д.) почти всегда оканчиваются довольно миролюбиво: медведь довольствуется ворчанием или, в крайнем случае, когда его раздразнят, несколькими не совсем нежными толчками и ударами лап. По большей части он обращается в бегство. Вообще мужества у медведя мало; только в затруднительных обстоятельствах, когда на охоте он загнан людьми и собаками, решается для своего спасения храбро напасть на человека, толкает его передними лапами в снег и наносит когтями незначительные раны. Замечено, что те медведи, которые зимой очень отощали, весной особенно смело нападают на домашний скот. Впрочем, я заметил, что эта склонность свойственна большей частью отдельным семействам медведей, а среди них у отдельных экземпляров передается потомству. Так, например, почти все медведи, живущие в Шитинской волости, отличаются большой свирепостью, в то время как в других местностях, несмотря на то что они ежегодно убивают несколько голов скота, эти хищники вообще гораздо благодушнее и менее кровожадны. Мне удалось в течение нескольких лет наблюдать жизнь медведей вышеупомянутого округа, и могу сказать, что единичные экземпляры этих животных отличались необычайной кровожадностью и усердно занимались хищничеством даже в те времена года, когда вовсе не страдали от недостатка в пище. Так, один медведь в июле 1871 года, пробираясь с юга на север этой области, зарезал в течение дня до 23 голов рогатого скота, а в августе того же года — еще 8 голов, причем не попользовался мясом ни одной из своих жертв».

Вот как описывает Стеллер в первой половине прошлого столетия образ жизни медведя на самой северной границе области его распространения: «На Камчатке медведи водятся в бесчисленном количестве; целыми стадами бродят они по пустыням. Не будь они там еще более, чем где-либо, смирны и миролюбивы, они опустошили бы давно всю Камчатку. Весной медведи группами спускаются с гор от истоков рек, куда переселились осенью для добывания пищи и для зимовки. Они появляются у устьев рек, стоя на берегах, ловят рыбу, выбрасывают ее на берег и во время обильного лова съедают, подобно собакам, только головы. Если находят поставленную кем-нибудь сеть, то вытаскивают ее из воды и вынимают рыбу. К осени, когда рыба поднимается вверх по течению, они вместе с ней так же медленно поднимаются в горы. Если человек заметит медведя, то окликает его издали и уговаривает вступить с ним в дружбу. Женщины и девушки не боятся присутствия медведей, когда собирают на торфянике ягоды. Если медведь и нападет на них, то разве для ягод, которые он отнимает и съедает. Вообще, в тех местностях медведи нападают на людей только в тех случаях, когда их внезапно разбудят. Редко случается, чтобы медведь напал на охотника даже после выстрела. Они там так смелы, что вламываются в дома, как воры, и обшаривают все, что попадется»*.

* Всеядность медведя делает его не таким зависимым от собственного физического здоровья, как прочих хищников. Даже раненый или больной медведь может долгое время успешно прокармливать себя, дожидаясь восстановления физических сил. Эта особенность позволяет медведю быть менее осторожным и во время охоты, и при контакте с потенциальной опасностью, что в описании Брема трактуется как «открытость» и «благородство».

Зубная система медведя свидетельствует о том, что он животное всеядное, но его рацион состоит преимущественно из растительной пищи. Разными насекомыми, такими, как жуки, слизни, он тоже при случае любит полакомиться. Месяцами довольствуется подобной пищей, наедается, как рогатый скот, всходами ржи или сочной травой, ест зреющие злаки, почки, овощи, желуди, лесные ягоды, грибы; разрывает муравейники, лакомится как личинками, так и муравьями, кислота которых, кажется, особенно ему по вкусу; выискивает пчелиные ульи, которые предоставляют ему лакомую и особенно вкусную пищу. В Сибири и Туркестане, так же как и в других местностях, он для пчеловодов очень опасный гость. Кременц говорит, что медведь безошибочно умеет находить те улья, в которых больше меду. Улья, которые прикреплены к деревьям, он сбрасывает на землю и уносит на далекое расстояние, прежде чем начать лакомиться медом. Очень часто доступ к тем ульям, которые прикреплены к деревьям, для медведя весьма затруднителен, потому что о п ытн ые крестья не стараются огол ить ствол дерева на большую высоту и окружить его крепким частоколом, который медведь должен или разрушить, или перелезть через него с большим искусством. Пойманный с поличным, он поспешно убегает, скатывается по стволу на землю, а если ему мешает забор, перелезает через него, не причинив себе при этом большого вреда. Нападения пчел для него весьма чувствительны: он ревет от боли, катается по земле, старается лапами сорвать своих мучительниц; если же ему становится совсем плохо, бежит без оглядки. Однако рано или поздно возвращается назад, чтобы добыть любимое лакомство. В лесах гор Малого Хингана медведь переворачивает в июне и июле, когда еще нет ягод, поваленные ветром деревья и ищет в их гниющей сердцевине жуков и личинок. По таким перевернутым стволам и разрытым муравейникам узнают о его присутствии. Только начинают поспевать ягоды, как он принимается за них, а также пригибает к земле молодые плодовые деревья и кустарники, чтобы достать их плоды. Когда хлеб, особенно овес и маис, начинает наливаться, медведь появляется на полях, садится на землю и в таком положении ползает туда и сюда, чтобы с большим удобством подносить ко рту колосья; таким образом в одну ночь он опустошает довольно большие пространства. В осенние месяцы отыскивает опавшие желуди или буковые орешки, а в сибирских лесах — кедровые орехи; по словам Радде, медведь влезает на кедровые деревья, отлам ы вает их верху ш ки, чтобы достать наполненные орехами шишки. Он не прочь предпринять и большое путешествие в то время, когда зреют особенно любимые им лесные ягоды и плоды. «Кроме овощей и орехов, — говорит Кременц, медведи любят еще желуди. В урожайные годы они составляют его любимую еду, для добывания которой медведь пускается в дальние странствования. Случается нередко, что ко времени созревания желудей в дубравах появляются целые группы медведей. Однажды в октябре в Бобруйском уезде удалось выследить во время одной облавы в большом дубовом лесу до одиннадцати медведей, и, кроме того, не меньшее их число прорвало цепь. От желудей и хлебных зерен медведи становятся жирными, между тем как мясо, ягоды, овощи и овес мало прибавляют ему сала. Но любимое лакомство медведя все-таки мед, который он без устали отыскивает осенью».

Пока у медведя растительная пища в изобилии, он довольствуется ею. Но, раз попробовав животной пищи, делается хищником в полном смысле этого слова. Добычу свою он высматривает и выслеживает, рогатый скот, как говорят, старается утомить преследованием, особенно когда тот пасется на высоких горах, загоняет его в пропасть, после чего осторожно сам спускается вслед за ним и наедается досыта. Успех увеличивает его смелость. На Урале медведь считается злейшим врагом лошадей. Извозчики и почтальоны отказываются иногда ехать ночью лесом, хотя почти не было случая, чтобы медведь нападал на запряженных в экипаж лошадей; те же лошади, которые пасутся на свободе в лесу, никогда не гарантированы от его нападений. Один знакомый охотник на медведей, Бекман, рассказывал мне, каким образом медведь нападает на свою добычу. Однажды несколько лошадей паслись в болотной чаще на виду у сидящего в засаде охотника. В это время появился медведь и стал осторожно подкрадываться к лошадям, пока они его не почуяли и не пустились поспешно в бегство. Медведь последовал за ними могучими прыжками, в удивительно короткое время настиг одну из лошадей, ударил ее одной лапой по затылку, другой схватил за морду, повалил на землю и растерзал ей грудь. Когда он увидел, что другая из бегущих лошадей хромает и не может спастись, он, бросив свою добычу, побежал за второй жертвой, быстро настиг ее и убил точно так же. Обе лошади громко ржали.

Раз осмелившись, медведь подходит к хлевам, старается взломать дверь или, как это случается иногда в Скандинавии, разбирает крышу. Необыкновенная сила позволяет ему даже уносить с собой больших животных. Несколько примеров этой страшной силы приводит Кременц. Один медведь в предсмертной схватке сломал сосновые колья от восьми до десяти сантиметров толщиной. Другой, взяв в передние лапы только что убитую и еще трепещущую корову и идя на задних лапах, перенес ее через ручей в лес. На сидевшего у огня полесовщика напал сзади неожиданно вышедший из зимнего логовища медведь и «раздробил ему сильным ударом передних лап череп, так что смерть последовала мгновенно». Наконец, четвертый медведь вытащил из ямы, в которую он свалился, еще живого взрослого лося, весившего 300 килограммов, и протащил его полкилометра по болоту*.

* Известен случай, когда медведь-гризли весом 360 кг убил и унес бизона весом 450 кг. Тупые зубы медведя — плохое орудие убийства, и убивает он жертву преимущественно передними лапами, действительно наделенными огромной силой. П окалечив добы чу при помощи лап, медведь может пустить в ход и клыки, хватая животное за горло, как многие крупные хищники.

Олени, косули и серны благодаря своей осторожности и быстроте бега довольно часто избегают медвежьих лап, но на севере Скандинавии он гоняется за лосем довольно усердно. Барсучьи норы иногда посещает и заглядывает в их отверстия. Бывает, что волки беспокоят медведя во время зимней спячки, преследуют подстреленных и даже осмеливаются нападать на медведицу, которая упорно и небезуспешно защищает своих детенышей. Ни одного четвероногого животного медведь не ненавидит и не боится так, как собаку. «Лошади, — говорит Кременц, — в наших местах редко становятся добычей медведя, свиньи же, овцы и козы — почти никогда, хотя я не могу утверждать, что несколько случаев исчезновения домашних животных, приписываемых волку, не могли быть делом медведя. Из дичи медведь убивает только лосей, кабанов и косуль, преследует также тетеревов и рябчиков и не брезгует даже яйцами последних. Медведь подкрадывается к своей жертве или ожидает ее в углублении, в засаде, прикрытый низкорастущей сосной, молодым ельником или густым ивняком и хворостом. Если одна из его жертв, особенно отделившаяся от стада, приближается к нему, он необыкновенно быстро набрасывается на нее и сильным ударом по спине старается свалить с ног и одолеть, причем вонзает острые и длинные когти своих передних конечностей глубоко в тело, нередко отрывая вместе с кожей куски мяса, и одновременно убивает свою добычу, прокусывая ей горло. У большей части убитых медведем коров и быков, которых я осматривал, были раны на боках и на шее». С приближением зимы медведь приготовляет себе берлогу между скалами или в пещерах, а также в дуплах деревьев, или в лесной чаще, или на сухих кочках среди болот. Князь Василий Радзивилл сообщает как свидетель, что в Минской губернии в 1887-1888 годах медведь устроил берлогу даже на дереве. Медведь покоился среди сплетенных сучьев раздвоенного ствола великолепной ели на высоте одиннадцати метров над землей. Впрочем, это животное не в первый раз выбирало себе такое ложе: уже в начале предшествующей зимы оно поселилось на другом, более низком дереве, но, вспугнутое любопытными наблюдателями, покинуло его. Логовище свое медведица тщательно устилает мхом, листьями, травой и ветками и таким образом приготовляет красивое и удобное ложе. В Галицийских Карпатах медведица предпочитает располагаться на зиму в дуплах очень толстых стволов деревьев, если отверстие не слишком широко. Еще до первого снега убирает она зимнее жилище, очищая дупло от земли, гнили и других нечистот.

При наступлении морозов медведь забирается в убежище и погружается в зимнюю спячку. Время, когда медведь осенью залегает в берлогу, весьма различно и зависит от климата и состояния погоды. Медведица удаляется в берлогу уже в начале ноября, а медведь продолжает бродить еще в декабре (в чем я сам убедился в Кроации посредством рассматривания следов), не обращая внимания на снег и мороз. По уверению русских охотников на медведей, это животное, прежде чем залечь в зимнее убежище, тщательно обходит окрестности и, если заметит следы человеческих ног, тотчас перебирается на другое место. Зимой во время оттепели он даже в России выходит из берлоги, чтобы напиться или поесть. «В начале зимней спячки, — говорит Левис, — им, по-видимому, гораздо легче оставлять берлогу, чем посреди зимы. Не подлежит сомнению, что медведи в Лифляндии лежат зарывшись в снег в течение трех-четырех месяцев, не принимая никакой пищи, в результате чего желудок их оказывается совершенно пустым».

Если зима теплая, то спячка медведя продолжается недолго, а в более теплом климате он, вероятно, и не думает об устройстве зимнего убежища. Об этом можно судить по медведям, содержащимся в зоологических садах. Там они вовсе не спят и ведут себя зимой почти так же, как и летом, а в теплые зимы спят разве что немного дольше, чем летом. Ко времени рождения детенышей медведица бывает вполне бодра; на воле она спит до и после родов так же крепко, как и медведь, в неволе, как я убедился из собственных наблюдений, не ест в это время ничего. Так как летом и осенью медведь обычно отлично питается, то ко времени зимней спячки бывает весьма жирен и этим жиром питается отчасти и в течение зимы. К весне он, как и все животные, подверженные зимней спячке, очень сильно худеет. Древние, которым это было известно, заметили, что лежащий медведь имеет обыкновение лизать свою лапу, и заключили из этого, что он высасывает из лапы жир. Этим сказкам верят и рассказывают их и по сие время. Совершенно справедливо, что медведь во время зимней спячки, когда на его ступнях линяет кожа, сосет их, причем ворчит и чмокает, что слышно и на дальнем расстоянии; вероятно, он это делает, чтобы ускорить линьку, а может быть, и облегчить боль.

* Беременность у бурой медведицы продолжается 180-266 дней, детеныши (от 1 до 4, обычно 2) рождаются в январе-марте. Детеныши покидают убежище в пятимесячном возрасте. Медведица вновь спаривается только на второй-третий год после рождения медвежат.

Наблюдения Кременца относятся не к одним только медведям, жившим в болотах Ракитно, хотя при большей области распространения этих животных могут случиться и отступления от общего правила.

По словам Кременца, течка у медведиц начинается в середине лета — с 15 июня по 15 августа. До настоящих битв между самцами дело, кажется, никогда не доходит, хотя к одной самке нередко сходятся по нескольку самцов. Однажды было замечено, что за одной медведицей следили три самца и самый юный и слабый из них был признан любимцем, по крайней мере он шел непосредственно за медведицей. По прекращении полового возбуждения самцы и самки расходятся в разные стороны, а медведица ходит опять с детенышами, которые и во время течки все-таки следуют за матерью на почтительном отдалении. Нельзя определить с достоверностью, достигает ли медведь половой зрелости раньше пяти-шестилетнего возраста, но Кременц по некоторым признакам считает, что это случается раньше. «Медведица родит обыкновенно между 1 декабря и 10 января; редко раньше, иногда немного позже. Из 31 случая родов 16 приходится на время от 1 декабря по 1 января: 13 — на время с 1 по 10 января, 2 — на время с 10 по 20 января. В первый раз медведица мечет от одного до двух детенышей, позже — до трех, а в последующие годы число детенышей колеблется между двумя и тремя и редко доходит до четырех. Зимой 1870/71 годов я сам нашел у убитой мной необыкновенно рослой медведицы пятерых медвежат, но это был второй в этой местности случай в течение 50 лет. Судя по зубам, матери было около 14 лет; она была чрезвычайно зла и поранила довольно серьезно несколько человек, прежде чем ее убили. Старые медведицы приносят меньшее число детенышей, доходят опять до одного, несколько лет вовсе не родят и в конце жизни совершенно прекращают деторождение».

Из своих наблюдений над убитыми медведицами я могу определить это время между 16-18 годами. Кременц, правда, не говорит определенно, что медведица родит ежегодно, но это само собой разумеется из многих его рассказов. Он пишет, между прочим: «Медведица, пока не беременна, живет совместно со своими годовалыми детенышами. Впрочем, я два раза наблюдал действительно редкий случай, когда мать прогнала двух годовалых медвежат, вероятно, вследствие новой беременности. В таких случаях она не терпит около себя старших медвежат, кусает и бьет их, пока они не оставят ту местность, где она живет. С этого времени детеныши становятся самостоятельными, не зависят больше ни от семьи, ни от матери и сами заботятся о своем пропитании».

Мать устраивает для своих детенышей настоящее гнездо; говорят, впрочем, что она их рожает иногда и в снегу. Если ее потомству грозит какая-нибудь опасность, она переносит медвежат в зубах на далекое расстояние. Достойно внимания, что мать в случае опасности храбро защищает своих уже почти взрослых и сильных детенышей. Медведица с медвежатами считает себя полной властительницей всей той местности, которую избрала для своего местопребывания, и всякое посягательство на свои права встречает нападением на нарушителя. Некоторые медведицы наводят ужас на всех, кому надо проходить по ее владениям, и ограждают даже дороги; смельчак, который пустился бы по этой местности без собаки, рисковал бы жизнью. Медвежата через четыре месяца уже настолько вырастают, что могут следовать за матерью; она учит их лазать по деревьям, находить пищу и вообще обучает всей медвежьей науке.

Покинутые матерью молодые медвежата, говорят, бродят в течение лета поблизости от старой берлоги, куда забираются в дурную погоду; если их не отгоняют старые медведи, они охотно сходятся с младшими братьями. Наблюдение русских крестьян, сообщенное нам впервые Эверсманом, проливает своеобразный свет на подобные слияния медвежьих семейств. Крестьяне эти имели случай видеть, что медведица поручает своим старшим детенышам присмотр за младшими, по этой причине двухлетние медвежата, гуляющие с матерью и братьями, называются «пестунами». Эверсман рассказывает следующее об одном медвежьем семействе, которое переправлялось через Каму: «Когда медведица перебралась уже на противоположный берег, то заметила, что пестун медленно крадется за ней, не обращая внимания на младших братьев, оставшихся на другой стороне реки; как только он приблизился, мать дала ему пощечину, после которой он, поняв в чем дело, тотчас повернул назад и вернулся к матери, держа в зубах одного из младших братьев. Мать наблюдала за ним, пока он вновь не переплыл реку за другим братцем, но, увидев, что пестун уронил свою ношу на самой середине реки, она бросилась в реку, опять побила его, после чего он поспешил исправить ошибку, и семейство спокойно продолжало свой путь». Среди русских крестьян и охотников ходят слухи, будто медведица к каждому младшему детенышу приставляет пестуна. В его обязанности входит присматривать за маленькими медвежатами, скрытыми в чаще, пока мать подстерегает добычу или насыщается убитым животным, которого не в силах утащить. Зимой пестун живет в ее берлоге и освобождается от своей обязанности только тогда, когда найдется на его место другой большой медвежонок. Поэтому можно при случае увидеть четырехлетнего пестуна при медвежьем семействе.

Пяти-шестимесячные медвежата чрезвычайно забавны. Они очень подвижны, но неуклюжи; поэтому понятно, что иногда они проделывают преуморительные штуки. Их детский нрав проявляется в каждом поступке. Они очень игривы, шаловливо лазают по деревьям, борются, как задорные мальчишки, прыгают в воду без всякой причины и повода, бегают взад и вперед и учиняют массу проказ. Своему сторожу они не выказывают особенной нежности, одинаково ласковы со всеми людьми и почти не отличают одного от другого. Кто их покормит — тот им и друг, кто их рассердит — тот враг, и они и обращаются с ним как с врагом. Медвежата раздражительны, как дети, любовь их приобретается легко, зато так же легко и утрачивается. Уже после шести месяцев они по характеру становятся похожими на старых медведей: делаются злыми и сварливыми, обижают слабейших животных, кусают и царапают даже своего хозяина, так что одни только побои могут укротить их. С годами медведи становятся еще свирепее, прожорливее, кровожаднее и опаснее. Их можно, конечно, воспитать, выучить каким-нибудь немудреным штукам, но доверять им вполне, как вообще всем глупым существам, невозможно: следует всегда опасаться их злобы и коварства, соединенных со страшной силой. Поэтому их можно еще держать в зоологических садах или водить на цепи для показывания различных фокусов, но никогда нельзя выдрессировать настолько, чтобы близкое сожительство с ними было безопасно для людей. Многие пытавшиеся воспитывать неукротимое и коварное животное испытали это на себе: некоторые из тех, кто производил подобные опыты, поплатились опасными ранами и даже жизнью.

Это мнение подтверждает и Кременц. «Никогда не дремлющее недоверие медведя, — говорит он, — делает его неспособным к искренней дружбе и любви к людям; приобрести его привязанность ласками — неосуществимая мечта».

Неизвестно еще наверняка, сколько лет длится рост медведя, но следует думать, что медвежонок к шести годам вырастает в настоящего медведя. По-видимому, медведи достигают довольно преклонных лет. Были случаи, что они выживали в неволе до 50 лет, а медведицы рожали 31 года от роду*.

* Эта цифра продолжительности жизни в неволе подтверждена и в современной литературе. Бурые медведи достигают половой зрелости в возрасте 4-6 лет, но продолжают расти и после этого, до 10-11 летнего возраста.

Охота на медведя — вещь опасная, но страшные истории, которые прежде рассказывали опытные охотники, считаются теперь вымыслом. Хорошие собаки, перед которыми все медведи испытывают необыкновенный страх, остаются при всех обстоятельствах лучшими помощниками охотника. В юго-восточной Европе на медведя охотятся большей частью облавой в тот период, когда он нагуляет жир, засадой — реже и в исключительных случаях — до или во время зимней спячки; в России же для охоты предпочитают именно это последнее время. Так как медведь бежит от охотников, то после того, как опытные охотники определили место его нахождения, можно как на облаве, так и в засаде почти всегда рассчитывать на полный успех, конечно только в том случае, если известны его излюбленные тропинки. Хладнокровие и верная рука, хорошее пристреленное оружие — необходимые условия для удачной медвежьей охоты.

«Очень распространенное мнение, — пишет Кременц, — что медведи при нападении всегда поднимаются на задние лапы, вполне ошибочно; в таком случае его нападения легче было бы отразить. Я собственноручно убил 29 медведей, видел, как стреляли в 65 других животных этого рода, присутствовал при том, как медведи всех сортов и величин встречали охотников, и сам не раз подвергался их нападениям; но при мне только один медведь и одна медведица при нападении поднимались на задние лапы и таким образом шли некоторое расстояние навстречу своему врагу. Я не хочу утверждать, что это явление, которое так часто описывалось во многих охотничьих рассказах и прежних научных исследованиях, никогда не случается, но мне кажется, что эти случаи чрезвычайно редки. Нападение медведя всегда внезапно и быстро, причем он или старается коротким и сильным ударом передней лапы поразить противника, или, подбежав быстрой рысью к охотнику, вдруг резким движением поднимается на задние лапы и мощным толчком валит его на землю или же наносит сильный удар и сразу кусает, но если люди и собаки недалеко, то медведь никогда не остается долго около своей жертвы и старается убежать». В Гималаях медведь, по словам Блэнфорда, слывет вполне безвредным, ибо он сам никогда не нападает на людей, редко даже ранит, если ему случится защищаться. Кинлох, который убил там много медведей, на основании своего большого опыта вывел такое же заключение: он никогда не видел, чтобы медведь бросался на человека, и никогда об этом не слыхал. По его словам, только совершенно загнанный медведь может, прорываясь сквозь цепь загонщиков, повалить человека, при случае даже ударить и укусить его, но все это с целью проложить себе путь к бегству. То, что он поднимается на задние лапы, чтобы обнять и задушить своего противника, следует считать басней.

Кроме обычной охоты на медведя его истребляют и разными другими способами в тех местностях, где он наносит большой вред. В Галиции и Семиградии ставят на его пути капканы, прикрепляют к ним цепь, а к ней посредством длинной крепкой веревки — большую колоду. Медведь ступает на капкан, тщетно старается от него освободиться или перегрызть цепь, в результате прикручивает себя к дереву, выбивается из сил и печально погибает. Охотник, который каждые два дня обходит медвежьи тропинки, узнает путь медведя по следу протащенного капкана, цепи и колоды. «Азиаты, — говорит Стеллер, — строят целое здание из бревен, которые лежат друг на друге и тотчас же валятся и убивают медведя, как только он ступит в ловушку. Они вырывают также ямы, в которых укрепляют острый гладкий обожженный кол, выступающий из земли на несколько футов, ямы же прикрывают травой».

Можно привести примеры и других остроумных ловушек для медведей. На землю кладут доски с торчащими вверх гвоздями и прикрывают их травой; медведь ступает ногой на гвоздь, начинает топтаться на месте, другие лапы также попадают на гвозди, и медведь ложится на спину, причем доски ему мешают видеть, и он делается легкой добычей охотника. Вешают также на дерево, где находится дупло с пчелами, тяжелую колоду; медведь борется с ней, подталкивая ее лапой, а она с размаху его бьет. Иногда устраивают ловушки из частокола в виде узкого кругового коридора, и медведь сам затворяет дверь, проходя вторично мимо нее. Все эти способы, однако, должны еще быть проверены достоверными очевидцами. В Норвегии, России, Испании против медведя выступают опытные, смелые люди, которые в сопровождении нескольких собак, вооруженные только вилами и ножом, борются с ним не на жизнь, а на смерть*.

* Охота на медведя с так называемой рогатиной (подобие короткого копья с длинным лезвием и поперечной перекладиной) была широко распространена по всей России еще в начале нашего века. Охота эта была весьма опасной и требовала от охотника большой физической силы и определенных навыков.

Выгода, приносимая медвежьей охотой, весьма значительна: мясо ценится довольно высоко; жир, который славится как хорошее средство от выпадения волос, тоже сбывается легко и дорого оплачивается; жир этот белый, не твердеет и не горкнет в закрытых сосудах; в свежем состоянии он имеет противный вкус, который исчезает, когда его сварят с луком. Мясо молодых медведей имеет нежный приятный вкус; жареные или копченые окорока взрослых жирных медведей считаются лакомством. Особенно ценятся гастрономами лапы, однако нужно прежде к ним привыкнуть, так как освобожденные от меха и приготовленные для жаркого они производят отвратительное впечатление своим необыкновенным сходством с огромной человеческой ногой. Медвежья голова слывет также превосходным блюдом. Мех медведя оценивается в зависимости от его размера: шкура мелких пород почти ничего не стоит, мех же больших медведей, по словам Ломмера, стоит от 60 до 250 марок.

На Урале крестьянки приписывают когтям, а остяки — клыкам медведя таинственную силу. Медвежий охотник на Урале должен тщательно караулить шкуру убитого им зверя, иначе девушки выкрадут у него когти, так как, по поверью, коготь четвертого пальца правой передней ноги имеет необыкновенную чудодейственную силу: если девушке удастся тайно царапнуть им любимого парня, он страстно полюбит ее. Медвежий зуб служит остяку талисманом, спасающим его от болезней и опасности; он также имеет свойство изобличать обман и коварство. Не нужно поэтому удивляться, что многие народности, живущие в весьма отдаленных друг от друга местностях, убив медведя, устраивают празднество с пирушкой. Обитатели обширных болот Полесья кроме медвежьего меха очень высоко ценят желчь, которой приписывают целебную силу: говорят, что она помогает от лихорадки. Поэтому после счастливой охоты участники ее обильно угощаются водкой, к которой примешивают немного желчи убитого животного. В начале прошлого столетия немецкие князья считали особым удовольствием травить содержащихся в неволе медведей большими собаками. С этой только целью они держали несколько медведей в особых огороженных местах. «У Августа Сильного, — рассказывает Флемминг, — жили два медведя, и случилось, что один из них однажды выбежал из сада в Августенбурге, схватил в мясной лавке целую четверть теленка и, когда жена мясника хотела его выгнать, растерзал ее и ее детей; тогда подоспели люди и застрелили его самого». Предназначенного для травли медведя привозили на место охоты в ящике, который можно было издали, дернув за веревки, открыть сразу со всех сторон и таким образом мгновенно освободить медведя. Тогда выпускали на него больших, тяжелых собак; если им удавалось схватить медведя, то одному человеку уже нетрудно было справиться с ним. На дворе Дрезденского замка в 1630 году в течение недели были устроены три медвежьи травли. На двух первых семь медведей должны были бороться с собаками, на третьей — с большими кабанами, из которых пятеро остались на месте; из убитых медведей один весил восемь центнеров. Как правило, знатные господа сами убивали охотничьим ножом задержанного собаками зверя, но Август Сильный имел обыкновение отрубать ему голову.

И в настоящее время устраиваются иногда подобные травли. На мадридских аренах медведей заставляют бороться с быками, а в Париже еще в начале нынешнего столетия травили собаками сидящих на цепи медведей. Кобелл, которому удалось присутствовать при подобном зрелище, рассказывает, что медведь яростно отбивался от нападающих собак направо и налево своими могучими лапами, причем страшно ревел; когда же собаки разгорячились, он некоторых сгреб под себя и раздавил, других же отшвырнул в сторону, тяжело израненных*.

* К счастью, можно надеяться, что практика подобных бесчеловечных «развлечении» полностью осталась в прошлом.

Римляне получали медведей преимущественно из Ливана, хотя рассказывают, что им случалось вывозить их из северной Африки и Ливии. Их рассказы о нравах медведей сильно смахивают на сказку. Аристотель описывает медведей, как и других животных, вернее всех. Плиний прибавляет от себя несколько басен; Оппиан дает подробный отчет о славных медвежьих охотах армян на берегу Тигра; Юлий Капитолии описывает общественные игры в цирке, при которых он присутствовал, и сообщает, между прочим, что при Гордиане Первом на арену доставлено было до тысячи медведей в один день.

Бл ижай ш и м родствен н и ком бурого медведя следует признать живущего по всей северо-восточной Америке гризли (Ursus arctos)**, которого американцы в шутку прозвали Старым Ефремом. Строением тела и видом он похож на нашего медведя, но больше, тяжелее, неуклюжее и сильнее его. Плечи, горло и брюхо покрыты темно-коричневыми, на концах более светлыми волосами, которые вообще на всем теле длиннее, пушистее и спутаннее, чем у бурого медведя; на голове же волосы более короткие и светлые. Радужная оболочка красновато- коричневая. Цвет меха переходит часто в железисто-серый или светло-бурый; в первом случае он часто отличается серебристым, а во втором — золотистым отливом, что зависит от того, имеют ли кончики серебристо-белый или желтоватый цвет.

* * Американские бурые медведи, известные под общим названием «гризли», относятся к тому же виду, что и их евразийские сородичи. Строго говоря, к этой группе рас бурого медведя следует причислять и популяции Камчатки и Приморья. Гризли весьма разнообразны по цвету шерсти и по размеру. Именно к ним относится крупнейший из бурых медведей — так называемый кодьяк с одноименного острова у берегов Аляски.

Американские охотники различают поэтому серого, бурого и коричневого медведя и считают последнего не только самым красивым, но и самым опасным из животных этого вида. От европейских медведей американский отличается коротким черепом, выпуклыми носовыми костями, широким, плоским лбом и короткими унтами. Хвост тоже короче, чем у нашего медведя, зато беловатые когти поразительной длины (13 см), они сильно изогнуты и слегка сужены к концам. Значительная величина гризли — один из отличительных признаков этого медведя: в то время как обыкновенный медведь только в исключительных случаях достигает 2,2 м в длину, величина гризли всегда составляет 2,3, а нередко 2,5 м в длину, и весит он до 450 кг. Область его распространения захватывает запад Северной Америки, южные части Соединенных Штатов от Скалистых гор, а на севере (Дакота) — начиная с Миссури. Чем ближе к западу, тем он встречается чаще, особенно в горах. Южнее появляется он еще в горных районах Мексики, по крайней мере до Ялиско, к северу доходит до полярного круга и даже еще севернее.

По образу жизни серый медведь очень сходен с нашим и также подвержен зимней спячке; только при ходьбе сильнее переваливается и покачивается, и все его движения более неуклюжи. Лишь в ранней молодости может влезать на деревья; в зрелом возрасте он уже не в состоянии заниматься подобными упражнениями. Зато с легкостью переплывает широкие потоки. Этот грозный хищник так силен, что может справиться с любым животным своей родины. В прежнее время его любили описывать как самое страшное и свирепое животное, говорили, что он не боится человека, напротив того, идет прямо на него, будь тот на лошади или пешком, вооружен или безоружен, обидел ли он его или не думал даже затрагивать. Рассказывают также, что он умеет притягивать к себе передними лапами туго натянутое лассо, как моряки тянут канат, даже в тех случаях, если сам попал в петлю или этим лассо привязана к колышку пасущаяся лошадь. У всех индейских племен владелец ожерелья из когтей и зубов медведя пользуется самым большим почетом. Только тот индеец имеет право носить подобное ожерелье, который добыл его сам, померившись силами с серым медведем. Еще рассказывают, что этот медведь, который, увидев человека, смело идет на него, тотчас бежит, если вдруг почует его запах в воздухе. В той же степени, в какой медведь боится человеческого запаха, другие животные пугаются его собственного. Домашние животные, почуяв его, мечутся в загоне или в хлеву, как будто к ним приближается лев или тигр. Они боятся даже трупа гризли и его шкуры.

Бурый медведь (гризли) (Ursus arctos)

В настоящее время доказано, что все эти сведения частью совершенно неверны, частью очень преувеличены. Их распространяли и им верили в то время, когда люди еще мало посещали запад Америки и когда, чтобы заинтересовать слушателей, непременно требовалось выдумать для Нового Света чудовище, которого можно было бы противопоставить самым страшным хищникам Старого Света. Из рассказов охотников об их приключениях выводилось общее правило; таким образом, гризли сделался пугалом Дальнего Запада. Конечно, бывали случаи, что люди погибали от серого медведя, как погибали и от нашего; раненые животные отчаянно защищались, а самки и сами нападали на людей, когда детенышам их грозила опасность; но из этого еще нельзя заключить, что американский медведь свирепее своего европейского родича или отважнее его; он скорее по нраву очень похож на него. Из всех серых медведей, с которыми приходилось сталкиваться Пехуель-Леше, ни один не выказал мужества, и даже раненный на охоте медведь не решился напасть на своего преследователя. Гораздо большее значение, чем все эти случайные наблюдения, имеют для нас результаты тридцатилетнего пребывания в американских пустынях знаменитого охотника генерала Марси.

«После всего того, что я слышал о сером медведе, я готов был видеть в нем одного из самых опасных и свирепых созданий в мире; я воображал поэтому, что человек, который его убивает, совершает геройский подвиг. Я в этом был так твердо убежден, что никогда бы не решился стрелять в такого зверя, если бы встретился с ним один и пеший. Гризли, конечно, хозяин американских лесов и по силе, может быть, превосходит всех других хищных зверей, но мой взгляд на его мужество и свирепость значительно изменился с тех пор, как я приобрел опыт в охотничьем деле. Когда я в 1858 году однажды ехал по равнине между рукавами реки Платы, то неожиданно наткнулся на большую медведицу с двумя детенышами, которая на расстоянии целой мили от какого-либо леса спокойно лежала на открытой прерии. Так как мне впервые случилось встретиться одному с этим страшным зверем, да еще с маткой, имеющей детенышей, то весьма понятно, что я почувствовал некоторое беспокойство. Однако я все же решился напасть на зверя. Лошадь моя была вполне надежна. Проверив еще раз, в порядке ли сбруя и оружие, я приблизился к медведице на расстояние ста шагов; только тогда заметила она меня, высоко приподнялась на задние лапы и внимательно стала меня рассматривать. Я воспользовался этой минутой, чтобы выстрелить в нее, но промахнулся, после чего медведица пустилась в бегство вместе с детенышами. Я выстрелил ей вслед и попал в заднюю часть туловища, тогда она побежала еще быстрее и малодушно бросила детенышей. Когда я настиг медвежат, они стали жалобно выть, но медведица только оглядывалась время от времени, не делая никаких попыток прийти к ним на помощь. Я преследовал ее на лошади на протяжении нескольких английских миль, послал ей вдогонку четыре пули, после чего она наконец упала. Хотя я в продолжение этой погони несколько раз подъезжал к ней очень близко, она ни разу не подумала защищаться. Заботясь единственно о собственном спасении, она предоставила медвежат их судьбе. В трех других случаях я встретил гризли в горах, но ни один из них не пытался защищаться, и все старались только спастись. Во время одного путешествия между Новой Мексикой и штатом Юта мне случилось на отличной лошади гнаться несколько английских миль за огромным серым медведем, которого мне удалось загнать, как одичалого быка, по направлению к моим людям, так что он был убит уже в лагере. На основании моего настоящего опыта я могу сказать об этом сильно оклеветанном животном, что в первую минуту испуга при нападении на его берлогу он действительно в состоянии броситься на противника; точно так же я считаю возможным, что особенно свирепый зверь иногда нападает посреди прерий на пешехода и даже всадника, но подобные случаи вообще редки. Я, по крайней мере, разделяю со многими другими наблюдателями мнение, что американский серый медведь вовсе не так страшен, как его описывают. Я вполне убежден, что каждый медведь, который почует человека или увидит его издалека, постарается вовремя убежать от него. Он имеет также обыкновение, когда хочет отдохнуть, запутывать свой след, делая обходы назад или в сторону, и улечься так, чтобы иметь возможность издали увидеть или почуять приближение своего преследователя»*.

* Американский бурый медведь легко привыкает к присутствию человека и при отсутствии беспокойства со стороны последнего приучается вовсе не обращать на него внимания. Однако огромные хищники во многих национальных парках еще в конце XIX в. стали привлекательным для туристов аттракционом. Приученные не бояться людей и знающие, что рядом с человеком всегда можно найти корм, медведи становятся потенциально опасны. Сверх того, многие посетители парков подкармливают медведей (в нарушение паркового режима) и могут невольно спровоцировать нападение, что несколько раз случалось.

Серый медведь питается растительной пищей, охотно ест ягоды, орехи, коренья, но убивает также и животных; кроме того, он, говорят, с особым искусством ловит рыбу. На Аляске, где он водится в большом количестве по берегам рек и по пустынным равнинам, по болотам и горам, постоянно встречаются протоптанные медведями тропинки; направление и протяжение этих тропинок так искусно выбрано, что стоит по ним идти, если вы хотите найти ближайший путь между двумя точками на местности. «На крутых скалистых откосах западной береговой полосы пролива Кука, — пишет Эллиот, — можно иногда видеть целые группы в 20-30 штук этих неуклюжих животных, отыскивающих там ягоды и коренья. Но их мех невысоко ценится, потому что он груб, неровен и редок. Из-за их свирепости за ними мало охотятся, исключая туземцев, которые выказывают им большое уважение и имеют обыкновение перед тем, как убить медведя, обращаться к нему с похвальной речью. Так как коренные жители боятся ходить по местам, где еще действуют вулканические силы, то окрестности кратеров, горячие источники, угасшие вулканы представляют для диких зверей, в особенности для медведей, самые безопасные убежища, так как они вполне уверены, что люди не станут их там беспокоить».

В молодости гризли приручается легко и, подобно нашему обыкновенному медведю, бывает, хоть на короткое время, кротким и веселым животным. Мех медвежонка, несмотря на длину и густоту, так нежен и красив, что придает маленькому животному весьма нарядный вид. Паллизер, который привез одного гризли в Европу, не мог нахвалиться своим пленником. Он ел, пил и играл с матросами, увеселял всех пассажиров, так что капитан корабля говорил впоследствии Паллизеру, что он был бы весьма рад иметь по медвежонку для каждого рейса. Этот же медвежонок удивительно привязался к маленькой антилопе, которую везли на том же корабле, и при случае защищал ее самым рыцарским образом. Когда антилопу спустили с корабля и повели по улице, на нее набросился огромный бульдог и запустил в нее зубы, не обращая внимания на крики и удары сопровождавших ее людей. К счастью, той же дорогой шел Паллизер со своим медвежонком, который, увидев опасность, грозившую антилопе, вырвался из рук хозяина, мгновенно схватил врага своего друга за горло и так искусал и истрепал его, что тот с жалобным воем бежал с поля битвы. Образ жизни и поведение гризли в неволе мало чем отличаются от нравов нашего медведя.

Польза от убитого гризли та же, что и от бурого: мех его, по словам Ломера, в зависимости от величины и красоты ценится до 250 марок.

Белый, или полярный, медведь (Ursus тагШтш)*.

* Белый медведь по своим размерам является, по-видимому, самым крупным современным наземным хищником, уступая только отдельным экземплярам кодьякского гризли. Длина тела составляет 2-2,5 м, взрослые самки весят 150-300 кг, самцы. — до 800 кг. По сравнению с бурым белый медведь относительно мелко- и узкоголовый. Упомянутые Бремом мореплаватели были не так уж далеки от истины: как теперь известно, белый медведь находится с бурым в большем родстве, чем какой-либо другой вид семейства.

Первые мореплаватели, которые о нем рассказывали, думали, что это разновидность обыкновенных медведей, мех которых на холодном Севере принял свойственную этим странам белоснежную окраску; это заблуждение продолжалось недолго, потому что очень скоро были замечены существенные различия между бурым и белым медведями. Белый отличается от рассмотренных выше видов более вытянутым телом, длинной шеей и короткими, толстыми и сильными лапами, ступни которых гораздо длиннее и шире, чем у других медведей, а пальцы почти на половину своей длины соединены толстой плавательной перепонкой. Он гораздо больше всех других медведей, так как при высоте 1,3-1,4 м достигает 2,5-2,8 м в длину и 600 кг веса, а при ожирении и 800 кг. Росс взвесил одного медведя, который, потеряв 12 кг крови, все-таки весил 513 кг, а Лайон указывает на одного медведя весом 725 кг. Из 17 медведей, убитых в Беринговом проливе и в окружающих его местностях во время путешествия Пехуель-Леше, пять достигали вышеупомянутого наибольшего веса; жир одного большого медведя может весить до 180 кг.

Туловище белого медведя гораздо неуклюжее, но вместе с тем более вытянуто, шея значительно тоньше и длиннее, чем у обыкновенного медведя; голова удлиненная, сверху плоская и относительно узкая, задняя часть головы очень удлинена, лоб плоский, широкая морда спереди заостряется, уши короткие и наверху закруглены, ноздри широко раскрыты, отверстие пасти не так глубоко прорезано, как у бурого медведя.

Белый медведь (Ursus maritirnus )

Пальцы на лапах заканчиваются средней величины толстыми и кривыми когтями; хвост очень короткий, толстый и тупой, едва виден из-под шерсти. Длинный, косматый и густой мех состоит из короткого подшерстка и гладких глянцевитых и довольно мягких волос, которые короче на голове, шее и спине и длиннее на задней части, брюхе, лапах и на нижних частях ступни. На губах и над глазами находится несколько щетин, на веках нет ресниц. За исключением темного кольца вокруг глаз, голого носа, краев губ и копей, белый медведь покрыт белоснежной одеждой, которая молодых серебристого цвета, а у старых из-за употребления жирной пищи приобретает желтый оттенок. Время года не влияет на цвет шерсти.

Белый медведь живет на Крайнем Севере земного шара, в настоящем ледяном поясе, и встречается только там, где вода большую часть года или совсем, или, по крайней мере, часто покрыта льдом. Предел области его распространения на Севере до сих пор еще не исследован; но как бы далеко ни проникал человек в этих негостеприимных местах, везде находил он белого медведя, который прекрасно освоился в этих безжизненных местностях, в то время как на юге, ниже 55 градуса северной широты, он попадается весьма редко. Он не принадлежит какому-нибудь одному из трех северных материков, но всем северным странам вообще. Белый медведь рыщет там по морю и по суше, не страшась никаких других существ и относясь равнодушно к леденящему холоду и страшным метелям и бурям; его не останавливает ни ледяная поверхность, покрывающая море, ни бурные волны Ледовитого океана, а в случае нужды снег служит ему покровом, защитой и берлогой. На восточном берегу Америки, близ Баффинова и Гудзонова заливов, в Гренландии и на Лабрадоре, на Шпицбергене и других островах можно видеть его на суше так же, как и на льдинах. В Азии Новая Земля — главное его местопребывание; но также и в Сибири и даже на берегах Европы и Азии можно его найти, впрочем, только тогда, когда его пригонит сюда на льдине. Так появляется он в Лапландии и Исландии. В Америке его находят чаще всего там, где у человека нет возможности его преследовать. По рассказам эскимосов, его главных врагов, он появляется на суше только в редких случаях по ту сторону реки Маккензи, следовательно, он распространен больше на востоке, чем на западе. В более южные страны попадает против своей воли, если его занесут туда большие льдины. Часто видели белых медведей, плывущих на льдине далеко от берега, по морю, уже очистившемуся ото льда. Вообще они возвращаются летом на север к остающимся ледяным массам, на которых в основном живут полярные животные. Часто соединяются в стаи, в двенадцать и более голов. Скоресби утверждает, что однажды встретил у берегов Гренландии около ста белых медведей, из которых двадцать легко были убиты.

* Долгое время считали, что белый медведь бродяга, не привязанный ни к какому конкретному месту. Однако, хотя эти звери способны в поисках добычи проходить огромные расстояния, в том числе проплывая проливы между островами и ледяными полями, их популяции в целом сохраняют более или менее постоянное положение в пространстве.

Он умеет нырять так же искусно, как и плавает на по верхности воды. Замечательно, что он вытаскивал из моря лососей, и уже даже поэтому нельзя не удивляться его способностям. Даже на суше он не так беспомощен и неловок, как это кажется с первого взгляда. Его обыкновенная походка медленна и осмотрительна, когда же он пускается в неуклюжую на вид рысь или галоп, то двигается по неровным льдинам или земле с поражающей быстротой и умеет при этом с большой осторожностью выбирать наиболее удобную дорогу. Его внешние чувства очень тонки, особенно зрение и обоняние. Когда он странствует по большим льдинам, то взбирается, по словам Скоресби, на высокие ледяные скалы и оттуда далеко замечает свою добычу. Мертвого кита или кусок сала, поджаренный на огне, он чует на очень большом расстоянии.

Пища белого медведя состоит из мяса почти всех тех животных, которые водятся в море и на бедных жизнью берегах его родины. Страшная сила, которой он превосходит всех других медведей, и упомянутая выше ловкость движений в воде позволяют ему легко добывать себе пропитание. Тюлени всех видов составляют главный предмет его охоты, и он достаточно хитер и ловок для того, чтобы поймать этих умных и проворных животных*.

* Белый медведь, по-видимому, единственный вид семейства, питающийся почти исключительно животной пищей.

Если он издалека видит лежащего на суше тюленя, то бесшумно погружается в воду, подплывает к нему против ветра, приближается с величайшей осторожностью и внезапно выплывает прямо перед животным, которое становится его добычей. Тюлени в этих холодных странах стараются лежать ближе к отверстиям и расщелинам льдин, которые дают им возможность спастись в море. Эти отверстия медведь, плавающий под льдинами, находит с необыкновенным искусством, и тогда вдруг страшная голова опасного врага появляется перед беспомощным тюленем, так сказать, в его собственном доме или в единственном убежище, которое могло бы его спасти. Рыбами белый медведь тоже умеет поживиться, причем он ловит их или ныряя, или загоняя в расщелины между льдинами. На наземных животных он нападает только тогда, когда ему не хватает пищи. Северные олени, песцы и птицы также не гарантированы от его нападений. Осборн видел медведицу, которая переворачивала каменные глыбы, чтобы достать своим детенышам спрятавшихся в норы пеструшек, а Броун, так же как и Кюкенталь, заметили, что медведь поедает в большом количестве яйца гагары. Он добирается даже до недоступных гнезд морских птиц, чтобы во время прилива собирать дань яйцами и птенцами, причем обнаруживает большое искусство в лазании. Падаль ест он так же охотно, как и свежее мясо, но никогда не дотронется до трупа другого белого медведя. В морях, которые часто посещают охотники на тюленей и китоловы, белый медведь с удовольствием поедает лишенные шкуры и жира тела тюленей и китов. Но он не питается исключительно мясной пищей и, где только можно, ест и растения, особенно ягоды и мох, как хорошо известно тем, кому часто приходилось встречаться с белым медведем. Многие старые медведи летом или в тех местностях, где много растительного корма, предпочитают питаться растительной пищей, что вполне доказывается содержимым их желудка.

Вполне вероятно, что большинство белых медведей не подвержено зимней спячке. Эти хищники не боятся даже сильных морозов, главное для них, чтобы море, около которого они живут, не было затянуто льдом. Некоторые наблюдатели говорят, что старые самцы и молодые небеременные самки совсем не спят зимой, а постоянно переходят с места на место. Верно и то, что они, за исключением беременных самок, всю зиму охотятся. Вообще зимой эти животные живут на море, большей частью на краях льдин. Беременные медведицы выходят зимой на сушу, и детеныши у них родятся в самое холодное время года. Вскоре после спаривания, которое происходит, говорят, в июле, медведица устраивает себе берлогу под скалами или под нависшими глыбами льда или же роет себе нору в снегу и целиком зарывается в него. При изобилии выпадающего там снега ей не приходится долго ждать, пока ее жилище покроется толстым и теплым покровом. Задолго до того как залечь в берлогу, она успевает нагулять себе достаточно жиру, который и расходует всю зиму, потому что оставляет свою берлогу только тогда, когда весеннее солнце уже довольно высоко всходит на небе. К этому времени детеныши уже родились. Известно, что беременность продолжается от шести до семи месяцев, а число детенышей колеблется между одним и тремя, чаще всего их бывает два; более точные наблюдения, впрочем, пока не проводились*.

* Беременность у белого медведя длится 195-265 дней. Детеныши рождаются в ноябре-январе, в марте-стреле покидают родильную берлогу. С матерью детеныши остаются около двух лет. Каждая самка участвует в размножении раз в 2-4 года.

По рассказам северных народов, новорожденные медвежата не больше, если не меньше, кроликов, но к концу марта или началу апреля они достигают уже роста маленького пуделя. Гораздо раньше, чем детеныши бурого медведя, начинают сопровождать свою мать. Она заботится о них самым нежным образом, кормит и защищает. Мать делит с ними все опасности даже тогда, когда они совсем вырастут; в самом раннем возрасте обучаются они всем искусствам: плавать и гоняться за рыбами. Эти маленькие симпатичные существа очень быстро привыкают плавать и нырять, но не забывают и о своих удобствах и отдыхают — например, даже тогда, когда станут довольно большими, — на спине своей матери.

Мореплаватели и китоловы рассказывали трогательные истории о самоотверженной материнской любви медведиц. «За медведицей, — рассказывает Скоресби, — у которой было двое детенышей, гнались несколько вооруженных матросов. Сначала, казалось, она хотела побудить детей к скорому бегу тем, что, забегая вперед, беспрестанно оглядывалась и старалась всеми своими движениями и особенным встревоженным тоном голоса сообщить об опасности; когда же она увидела, что ее враги близко, то погнала детей перед собой, толкая их изо всех сил, пока не спаслась вместе с ними». Другая медведица, поднятая людьми и собаками Кана, таскала своего медвежонка, прижав его головой к груди и держа зубами. Время от времени она поворачивалась и отгоняла от себя преследующих ее собак. Когда она была убита, медвежонок влез на ее труп и отбивался от собак, пока выстрел в голову не уложил его на месте, и только тогда он свалился вниз. Исследования новейшего времени подтверждают эти наблюдения; но что касается дикого нрава и свирепости белого медведя, которые прежде считались его отличительными свойствами, то здесь мнения несколько изменились.

Приводят массу примеров несчастных случаев с людьми и того, что многие китоловы платят жизнью за безумную смелость во время охоты на белых медведей. «Если медведя встречают на воде, — говорит Скоресби, — то можно на него с успехом напасть; когда же он находится на берегу или на снежном или гладком льду, по которому он на своих широких лапах может бегать так же быстро, как и человек, исход редко бывает счастливый. Впрочем, большая часть несчастных случаев — следствие неосторожности нападающих. Печальный факт случился с матросом одного корабля, затертого льдом в Девисовом проливе. Вероятно, привлеченный запахом съестных припасов, отважный медведь подошел совсем близко к кораблю. Экипаж был занят обедом, и даже вахтенные матросы ушли с палубы. Один смелый матрос случайно заметил медведя, вооружился дубиной и спрыгнул на лед, думая прославиться победой над незваным гостем. Но медведь мало обратил внимания на жалкое его оружие и, побуждаемый голодом, схватил своими страшными зубами врага за спину и понес его с такой быстротой, что успел далеко отбежать с матросом, раньше, чем товарищи несчастного бросились к нему на помощь». В другой раз один моряк, который хотел напасть на медведя с пикой, но под конец испугался, спасся от наступавшего животного тем, что по очереди бросил ему пику, перчатку и шапку, рассматривание которых так заняло медведя, что моряк тем временем успел догнать своих товарищей.

Подобные рассказы о действительных несчастьях или более-менее серьезных приключениях попадаются часто в описаниях старых путешествий и очень редко в новых. Чтобы объяснить хоть в какой-то мере это бросающееся в глаза противоречие, можно предположить, что опасность встреч с белым медведем была весьма преувеличена или что свирепый нрав медведей значительно изменился вследствие более близкого знакомства с людьми. Во всяком случае, неверно представление о его свирепости, составленное из чересчур поспешных обобщений отдельных, часто не вполне ясно описанных несчастных случаев, при этом, как правило, не принимаются во внимание и другие стороны его характера. По мнению всех тех, кто в последние десятилетия наблюдал и охотился за ним, белый медведь вовсе не так опасен. Ламон, который на яхте принимал участие в охотничьих экспедициях на Крайний Север, пишет по этому поводу следующее: «Я считаю белого медведя самым сильным хищником на Земле; но, подобно всем остальным диким животным, он, за редкими исключениями, сам не нападает на человека, если только может от него уйти, и мне кажется, что рассказы о его свирепости и отважности, сообщенные нам прежними мореплавателями, основываются на грубом преувеличении, если не на вымысле»*.

* Несмотря на справедливость этого замечания, белый медведь представляет для находящихся вблизи него людей не меньшую опасность, чем бурый. Особенно опасен он стал там, где его прикармливают намеренно или просто оставляя в досягаемости пищевые отбросы, в результате чего зверь привык связывать образ человека с едой.

Точно так же ведет себя этот зверь на далеком северо-западе, южнее и севернее Берингова пролива. Эллиот, один из немногих, кто достиг острова Святого Матфея и встречал сотни медведей, замечает по этому поводу: «В продолжение девятидневного исследования острова не было ни одного мгновения, чтобы мы не видели вокруг нас белых медведей. Оттого ли, что они были сыты, или потому, что летняя погода настраивала их так кротко, но мы не могли возбудить к враждебному нападению ни одного из этих животных. Они постоянно от нас бежали: самки, самцы, детеныши — все они, если только мы шли им навстречу, удирали по всем направлениям за холмы и как можно дальше. Убив с полдюжины их, мы оставили их в покое, потому что они были в периоде линьки и шкура их не имела никакой цены». Пехуель-Леше таким образом высказал свое окончательное мнение относительно нравов белых медведей на севере Тихого океана: «Где живут тюлени и моржи, там неизбежно есть и белые медведи. Нам доставляло всегда большое удовольствие следить за передвижениями этих хищников, как они среди неровностей ледяной поверхности показываются то тут, то там, то переплывают воду, то поднимаются на высоту, чтобы осмотреться, всегда рассчитывая, что простодушный тюлень позволит подкрасться к себе. Их находят вблизи берегов, а также и в открытом море на расстоянии древнего пути от берега, большей частью на льдинах. Неутомимо обходят они свое беспредельное царство, питаясь всем, что могут достать и осилить, и не одним только мясом, но на земле также ягодами и травой. Насытившись, они забавляются разными играми и борются друг с другом на льду. На местах, где они играют, снег вытоптан и смят, а склоны гор, кажется, служат им катками: широкие следы и клочки шерсти указывают, кто здесь возился.

Полярный медведь по своей громадной силе, величине и многосторонности хищнических способностей по праву может быть назван царем Ледовитого океана. Он обладает необыкновенной остротой чувств и при нападениях проявляет поразительную хитрость, но при близком знакомстве, как и все дикие звери, оказывается вовсе не таким страшным. С ним случилось то же, что с его сородичем — бурым медведем: рассказы о единичных страшных случаях набросили тень на весь вид. Он защищает свою шкуру, когда это действительно необходимо, но, если только можно, убегает от человека и, даже раздраженный и раненный, редко нападает на него. Но если его принуждают напасть, он действительно становится серьезным противником, в борьбе с которым только хладнокровие и надежное оружие помогут избежать опасности. Охота на воде, когда в лодке подъезжают к быстро плывущему и отлично ныряющему медведю, — это простая резня. Подстреленного медведя надо сейчас же поддержать, потому что нежи рн ые медведи поразительно быстро погружаются в воду. Я бы не хотел назвать белого медведя трусливым, он скорее осмотрителен и пуглив; вместе с тем он до глупости любопытен. Среди них может иногда появиться свирепый экземпляр, настоящий забияка или медведь, истерзанный собаками, который может иногда пересилить свой страх перед человеком и броситься на него; но большинство ужасных историй основываются на неверном понимании некоторых случаев. Медведи любопытны и большие лакомки; что-нибудь съестное побуждает их к исследованию. Тогда приближаются они к человеку, иногда даже поспешно подбегают прямо к нему. Кто не был охотником и не знает нрава медведя, может подумать, что он нападает; тот, кто бросается бежать, может и медведя побудить к преследованию; но серьезных опасностей на сто случаев едва бывает одна».

Животные с такими странными, забавными нравами не могут быть названы страшилищами Ледовитого океана и хищниками, опасными для человека; но я отнюдь не смею утверждать, что встречи и охота с печальным исходом никогда не случались и не случаются. Всегда, однако, можно сказать, что медведи ведут себя относительно добродушно — одним словом, по-медвежьи. Так, астроном Второй немецкой полярной экспедиции Берген двадцать лет назад убедился, к ужасу своему, что голодный медведь может кинуться на человека. Когда он шел к своим инструментам, медведь неожиданно схватил и поволок его. «Без четверти девять, — так описывает Берген свое приключение, — я вышел, чтобы наблюдать покрытие звезды планетой, которое должно было начаться почти в 9 часов, и заодно провести метеорологические наблюдения. Только я собрался идти назад, как пришел на льдину капитан Кольдовей. Мы поговорили несколько минут, после чего я пошел на землю, а он в каюту. Когда на обратном пути из обсерватории я дошел до термометра, то в пятидесяти шагах от корабля услышал какой-то шум и увидел идущего ко мне медведя; не было времени пустить в дело ружье, без которого мы никогда не выходили. Нападение было так внезапно и так быстро, что я до сих пор не могу сказать, как оно произошло: медведь или ударил меня лапами, или с разбегу наскочил на меня; оставшийся след (ушиб и шрам на левом ухе) заставляет предположить, что он меня ударил. Первое, что я почувствовал, было прикосновение зубов к коже моей головы, покрытой тонкой шапочкой, причем медведь старался, как он обыкновенно это делает с тюленями, взломать мой череп, на котором его зубы только скрипя скользили. Крики о помощи, поднятые мной, испугали медведя только на минуту, он убежал, но сейчас же возвратился и начал опять кусать мою голову. Крики мои были, однако, услышаны капитаном, который еще не успел исполнить своего намерения пойти спать; он поднялся на палубу, удостоверился в том, что это действительно крики о помощи, поднял на ноги весь экипаж и поспешил на льдину, чтобы помочь в беде товарищу. Медведя испугал поднявшийся шум, и он собрался бежать, чтобы унести в безопасное место свою жертву, которую он все еще держал за голову и которая бессильными толчками в медвежий бок старалась заставить выпустить ее. После выстрела, произведенного с намерением испугать медведя, зверь отпустил меня, отскочил шага на два, но потом снова схватил сначала за руку, затем за кисть правой руки, на которой была надета меховая перчатка. К счастью, эта заминка дала возможность преследователям сократить расстояние между нами и приблизиться к медведю. Зверь направился к суше, и ему удалось бы убежать со своей добычей, если бы он сумел взобраться на берег; но, подойдя к краю льдины, медведь двинулся параллельно берегу по острым, неровным, разбитым льдинам; при этом ему пришлось перейти на шаг, а преследователи в это время приближались к нему по гладкому полю. Протащив меня около трехсот шагов и чуть не задушив шалью, концы которой он крепко держал, медведь отпустил меня, и в ту же минуту Кольдовей наклонился надо мной со словами: «Слава Богу, он еще жив». В нескольких шагах стоял медведь, по-видимому раздумывая, что ему делать, пока пуля не показала ему, что давно пора было убираться. О преследовании никто не думал, так как прежде всего надо было доставить пострадавшего на берег; больше всего ран оказалось на голове, где кроме бесчисленных маленьких укусов кожу прорезали длинные, десять-пятнадцать сантиметров, шрамы, и при этом довольно глубокие. Остальные раны, которые были большей частью следствием ударов об острые края льдин, пока медведь тащил меня по неровной поверхности, были незначительны. Следует упомянуть, что я не чувствовал боли ни во время схватки, ни после, ни во время лечения моих ран, которое благодаря хорошему уходу и постоянному прикладыванию льда шло очень успешно».

За белым медведем охотятся ради его мяса, жира и меха всюду, где его встретят. Против него употребляют огнестрельное оружие, копья и капканы; некоторые охотники, по словам Земана, прибегают к следующей хитрости. Они сгибают китовый ус шириной 10 сантиметров и длиной 60, обкладывают его тюленьим жиром и обжаривают; потом отыскивают медведя, раздразнивают его стрелами, бросают ему кусок жира и убегают. Медведь обнюхивает приманку, решает, что она съедобна, проглатывает, но тут его настигает смерть, потому что жир в теплом желудке тает, китовый ус выпрямляется и разрывает ему кишки. Но сомнительно, чтобы недоверчивые звери проглатывали целиком подобные подозрительные куски жира. Правда, они едят, когда их не тревожат, самые разные и удивительные вещи и имеют весьма неприятную привычку отыскивать и присваивать запасы, которые северные путешественники прячут в известных местах в этих ледяных пустынях, чтобы потом ими воспользоваться. Лучшей защитой от их нападений оказывается песок: сначала им засыпают кладовые, затем его обливают водой; она замерзает, и запасы, таким образом, покрываются толстым слоем льда. Деревянные избы медведи разрушают, каменные кучи разбрасывают, бочки, сундуки взламывают и уничтожают все, что плохо лежит и что только они могут проглотить. Кан рассказывает, что эти грабители кроме мяса и морских сухарей сожрали кофе, паруса и американский флаг и только с железным сундуком не смогли справиться. По словам Тобизена, медведи опустошили две бочки с соленой рыбой, оставленные в зимнем помещении. У одного белого медведя, которого убили охотники Мак-Клурса во время его экспедиции для спасения Франклина, желудок был наполнен изюмом, ветчиной, табаком и пластырями; угощение это он мог получить только при разграблении какого-нибудь амбара путешественников на далеком Севере. У немецких полярных путешественников белые медведи утащили астрономические приборы и железные крючки, съели у них, когда они путешествовали на санях, сахар, стеариновые свечи, разжевали каучуковые фляжки, пакеты с табаком и вытянули пробку из водочной бутылки; важный дневник они, к счастью, успели только схватить зубами в тот момент, когда шум был услышан и их прогнали.

Мясо и сало белого медведя охотно употребляются в пищу жителями Крайнего Севера. Даже европейцы-китоловы едят его мясо, очистив от жира, и находят его вкусным; но они же утверждают, что от употребления этого мяса люди часто хворают. Печенка белого медведя, говорят, очень вредна и многими считается ядовитой*.

* Печень да и мясо медведя настолько жирны, что употребление их в большом количестве не может не сказаться отрицательно на работе печени. Даже при использовании в пищу мяса бурого медведя случаются сильные кишечные расстройства. Надо полагать, что к белому медведю. для которого характерно постоянное наличие большого количества жира, это относится в еще большей степени.

«Если матросы, — говорит Скоресби, — по неосторожности поедят печенки белого медведя, то почти всегда сейчас же заболевают и иногда даже умирают; на некоторых же она оказывает такое действие, что у них на всем теле трескается кожа». Кан также подтверждает это. Он велел приготовить себе печенку только что убитого белого медведя, хотя и слышал, что она ядовита; едва он попробовал ее, как серьезно заболел. По словам Пехуель-Леше, вскоре после употребления этой ядовитой печенки у человека начинаются сильные колики, рвота и понос; но не всякая печенка и не всякого человека приводит к болезням. От одного и того же куска один человек может просто насытиться, не испытав никаких дурных последствий, в то время как другой, едва попробовав ее, может серьезно заболеть. Поэтому следует посоветовать европейцам не есть печенку белого медведя. У матросов существует поверье, что от употребления мяса белого медведя, хотя оно и не вредно, люди рано седеют. Эскимосы придерживаются такого же мнения и тоже знают, что печенка вредна, поэтому кормят ею только своих собак. Сало употребляется ими и как топливо.

Мех этого животного превосходит по своей цене мех остальных медведей. По словам Ломера, за шкуру платят 200-500 марок, в зависимости от ее величины и красоты. В продажу поступает ежегодно от 1000 до 1200 шкур, которые употребляются на полости и ковры, а не на шубы*.

* В 70-х гг. XX в. цена за шкуру белого медведя составляла от 600 до 3000 долларов США. В результате охота значительно уменьшила популяции этого зверя, который теперь находится под охраной и включен в различные Красные книги.

Охота на медведя, которую едва ли можно назвать опасной и особенно интересной, тем не менее представляет некоторые трудности для неопытных охотников, так как осторожный зверь постоянно отступает перед человеком, если не прямо бежит от него. Спутники Норденшельда сначала тщетно охотились на белого медведя, мясо и жир которого были необходимы для их выживания. Они без опаски подходили к медведям, но результатом этого было только то, что осмотрительные животные быстро убегали. Наученные горьким опытом, они придумали другой способ охоты. «Как только показывался медведь и у нас было свободное время, — рассказывает Норденшельд, — все люди получали приказ спрятаться за палаткой или за санями. Вот приходит медведь, он сгорает от любопытства и хочет узнать, что за существа появились в его охотничьей области, не тюлени ли двигаются там? Он подбегает и, когда приблизится настолько, что может рассмотреть незнакомые предметы, получает ловко пущенную пулю».

Расставленные ловушки белый медведь умеет умно и удачно избегать. «Капитан одного китоловного судна, — рассказывает Скоресби, — которому очень хотелось достать медведя, не повредив его шкуры, попробовал поймать его в петлю, покрыв ее снегом, и в виде приманки положил кусок китового сала. Медведь скоро почуял запах жареного жира, увидел приманку, подошел, схватил ее зубами, но заметил, что нога его попала в лежащую петлю. Тогда он бросил мясо, осторожно другой лапой освободился от петли и медленно ушел со своей добычей. Съев спокойно первый кусок, он так же осторожно оттолкнул в сторону подозрительную веревку и во второй раз стащил приманку. Тогда петлю положили поглубже, а приманку — в углубление в самой середине петли. Медведь снова подошел, обнюхал все место кругом, разгреб лапами снег, в третий раз отодвинул петлю и, не раздумывая, еще раз завладел предложенным угощением».

Даже молодые медведи проявляют подобную осмотрительность и всеми возможными средствами стараются не попасться в ловушки, применяемые человеком.

Пойманные в ранней юности, белые медвежата делаются ручными и до известной степени дрессируются. Они позволяют своему хозяину посещать их в клетке, даже играют с ним, но неволя им не нравится. Что касается пищи, то здесь проблем не возникает. Молодым дают молоко и хлеб, взрослым — мясо, рыбу, а также хлеб, которого они съедают в день около трех килограммов. К старости медведи становятся раздражительными и вспыльчивыми. При хорошем уходе белого медведя можно держать в неволе несколько лет; известен пример, когда пойманный в молодости и воспитанный в средней Европе белый медведь прожил в неволе 22 года. В клетке он размножается реже, чем бурый медведь, и только тогда, когда ему создают необходимые удобства. В продолжение двадцати лет белые медведи Лондонского зоологического сада приносили детенышей три раза*.

* Известно несколько случаев, когда белые медведи жили в неволе более 30 лет. В зоопарке Детройта одна самка прожила более 38 лет, причем последнего медвежонка родила почти в 3 7-летнем возрасте.

Медведь-губач (Melursiis ursimis)** заметно отличается и наружностью, и образом жизни от всех настоящих медведей, поэтому его выделяют в особый род.

* * Медведь-губач населяет леса запада Индостана. Это средних размеров медведь длиной тела 140-180 см и весом до 150 кг. Его выделяют в особый род из-за видоизмененных губ и зубной системы, что связано с питанием преимущественно термитами.

Отличительные признаки его: короткое, толстое туловище, низкие лапы, довольно большие ступни, вооруженные огромными серповидными когтями, вытянутая вперед тупая морда с большими губами, которые могут сильно вытягиваться, и длинная мохнатая шерсть, которая на затылке образует гриву и низко спускается по сторонам. Все эти признаки придают ему такую своеобразную внешность, что он по праву считается представителем самостоятельного рода. Насколько своеобразно это животное, видно из того, что сначала оно было описано под названием «медведеобразный ленивец», а в одном сочинении названо даже «безымянным животным». В Европе губач известен с конца прошлого столетия; в начале этого столетия его привезли сюда живым. Тут, разумеется, увидели, что это настоящий большой медведь, и, таким образом, он получил надлежащее место в систематике животных.

Длина тела губача достигает 1,8 м, причем на хвост приходится лишь 10 или 12 см; высота в холке 85 см; весит он около 145 кг. Это животное трудно не узнать. Низкая, широкая, с плоским лбом голова переходит в длинную, узкую и хоботообразную морду, имеющую на редкость своеобразный вид. Носовой хрящ расширяется в плоский подвижный пятачок, на конце которого находятся две ноздри, расположенные поперек и разделенные узкой перегородкой. Наружная оболочка ноздрей очень подвижна, а длинные вытягивающиеся вперед губы могут совершать разнообразные движения. Даже в состоянии покоя вытягиваются они гораздо дальше челюстей, при случае же могут так удлиняться, двигаться, складываться вместе, загибаться, что образуют трубку, которая в случае необходимости играет роль хобота. Длинный, узкий, плоский язык помогает манипулировать этой трубкой, и, таким образом, животное может не только схватывать различные предметы, но даже прямо их всасывать. Уши этого медведя тупо срезанные, прямостоящие и маленькие, вроде свиных, маленькие глазки расположены косо. Но вообще морда почти не видна, потому что хотя она и покрыта короткими волосами, но закрывается длинными взъерошенными волосами, спускающимися с темени. Этот волосяной покров скрывает хвост и переходит на некоторых частях туловища, особенно на шее и на затылке, в густую курчавую растрепанную гриву. В середине спины образуются, как правило, два очень больших торчащих вихра из спутанных волос, так что кажется, будто губач имеет горб. Вследствие этого вся передняя часть тела медведя выглядит весьма непривлекательно, особенно если прибавить к этому неуклюжее, тяжелое туловище и короткие толстые лапы. Даже ступни его совсем особенные; а необыкновенно длинные, острые, крючковатые когти делают это животное действительно похожим на ленивца.

Медведь-губач (Meiursus ursinus )

Цвет жестких волос глянцевито-черный; морда кажется серой или грязно-белой; подково- образное пятно на груди тоже белое. Кроме того, пальцы имеют тоже очень светлую окраску. Когти обычно имеют цвет белого рога, но нижняя часть ступни черная.

Молодые губачи отличаются от старых более короткой гривой на голове и плечах и вследствие этого сильнее выступающими, относительно большими ушами; кроме того, у молодых морда обычно над глазами желто-бурая, а подкова на груди желтовато-белая.

Родина губача — весь Индостан, почти от отрогов Гималаев до южной оконечности полуострова, и Цейлон; на западе ареал его распространения ограничен Индом; встречается ли он на востоке дальше Бенгалии — еще не выяснено. Он любит холмистые местности и джунгли, и, хотя на него там регулярно охотятся, он все-таки до сих пор один из наиболее часто встречающихся крупных зверей Индии, который, однако, в некоторых местах уже совсем истреблен*.

* Численность медведя-губача в Индии и на Шри-Ланке составляет приблизительно 10000 особей.

На Цейлоне он скрывается, как говорит Теннент. в самых густых лесах холмистых местностей северного и юго-западного побережий, а на больших высотах его можно увидеть так же редко, как и в сырых низменностях. В области Каретчи во время продолжительной засухи он был так обыкновенен, что женщинам пришлось отказаться от купания в реках, так как медведи появлялись перед ними не только на земле, но и в воде, впрочем, часто против воли, потому что, утоляя свою жажду, они сваливались в поток и вследствие своей неловкости не умели из него вылезти. В продолжение самых жарких часов дня губачи лежат в естественных или в вырытых ими пещерах, обычно между обломками скал в холмистых местностях и в ущельях, иногда же просто на траве под густым кустарником. Несмотря на густую темную шубу, они не так чувствительны к жаре, как о них говорят, потому что замечали медведей спящими под прямыми лучами полуденного солнца. В большинстве случаев губач проводит жаркие часы дня, особенно в период дождей, когда его беспокоят паразиты, в прохладном убежище и появляется только ночью; впрочем, их можно видеть и в утренние, и в вечерние часы**.

* * Хотя основная активность губача приходится на ночные часы, он может быть активен в любое время суток.

Чаще всего они живут поодиночке или парами, а иногда самец ходит вместе с медведицей, у которой есть детеныши. Его внешние чувства, кроме обоняния, мало развиты; он видит и слышит так плохо, что нетрудно к нему подкрасться совсем близко. На наблюдателя он производит неизгладимое впечатление. «Благодаря длинной, косматой, жесткой шерсти, — пишет Блэнфорд, — и коротким передним ногам он — самое удивительное создание среди всех медведей, и его движения так же комичны, как и его внешний вид. Обычно он передвигается довольно быстрым шагом, когда же переходит на бег, то пускается в такой неуклюжий беспомощный галоп, что если он, спасая свою жизнь, бежит от охотника по прямому направлению, то создается впечатление, как будто его сзади подгоняют, а он кувыркается. Притом он лазает очень хорошо по скалам и нередко, когда испуган или подстрелен, скатывается с них свернувшись в клубок, как это делают другие медведи».

Губач питается в основном растениями и мелкими беспозвоночными животными, но, по словам Тиккеля, уничтожает при случае яйца птиц и птенцов. Наблюдатели сходятся во мнении, что он не нападает на больших животных, чтобы утолить голод, и только Сандерсон и Макмастер заметили один раз, что медведь потрошил маленького подстреленного оленя, а в другой раз убитого тигром быка. Медвежата, воспитанные в неволе, охотно едят сырое и вареное мясо. Различные коренья и всевозможные плоды, так же как любимые ими мясистые цветы дерева муа (Bassia lotifolia), гнезда диких пчел, соты и мед, который они тоже очень любят, гусеницы, улитки, муравьи — все это составляет главную пищу губача. Длинные загнутые когти оказывают ему хорошую услугу при отыскивании и разрывании скрытых корней или разорении муравейников*.

* Основную пищу губача составляют общественные насекомые, в первую очередь термиты, к добыванию которых и приспособлены его конечности и рот. Однако он поедает и других насекомых, мед, яйца птиц, не брезгует падалью, поедает и разнообразную растительную пищу.

Нижеследующие сообщения Теннента об образе жизни губача в новейшее время подтверждаются. «Один из моих друзей, — говорит Теннент, — шел лесом близ Яффеи и, услышав недовольное ворчание, заметил медведя, который, сидя на ветке, одной лапой совал в рот соты диких пчел, другой в то же время отгонял от своих губ и глазных впадин сильно рассерженных насекомых. Жители Бинтены, главное богатство которых составляют ульи, живут в постоянном страхе перед медведями-губачами, потому что те ничего не боятся и безжалостно опрокидывают ветхие жилища пасечников. Засеянным полям они тоже приносят значительный вред; на сахарных плантациях особенно нежеланные гости. В некоторых случаях губач бывает опасен и для больших млекопитающих и птиц, нападает даже на стада и на людей».

Не так страшны рассказы Жердона, Стерндаля, Сандерсона, Блэнфорда, Форзита и других, и их мнения кажутся достовернее, так как они тщательнее их проверяли. Официальные известия о людях, погибших от зверей в Индии, сообщают, что с 1878 по 1886 год в общей сложности было растерзано медведям и 95 7 человек, а 13 049 этих животных было убито, причем, конечно, виды медведей не обозначены. Сандерсон пишет: «Губачи не безопасны для невооруженных людей. Дровосеки и те, кому в силу необходимости часто случается бывать в лесу и джунглях, иногда становятся жертвами этих животных. Как и все дикие звери, они опаснее всего, когда встреча происходит неожиданно, потому что тогда они нападают от страха. При таких встречах, по всей вероятности, меньше несчастных случаев происходит при встрече человека с тиграми и пантерами, нежели с медведями, потому что первые обнаруживают большее присутствие духа и не так быстро теряют самообладание. Нападение испуганного медведя далеко не всегда свидетельствует о его агрессивных намерениях, потому что медведи, если их не трогать, настроены миролюбиво и, даже раненные и загнанные, не часто обнаруживают желание вступить в битву». Блэнфорд также называет губача трусливым, но способным защищаться и прибавляет, что чаще всего нападают самки, которые думают, что человек угрожает жизни их детенышей. По его словам, неудачно подстреленный медведь поспешно убегает, не думая о защите или мести. Очень распространенное мнение, что нападающий медведь становится на задние лапы, считается неосновательным, так же как и другое, что он обнимает противника и старается его задушить. Испуганный медведь поднимается иногда на задние лапы, но просто чтобы лучше рассмотреть противника, потом опять опускается вниз. Кто загораживает ему дорогу, того он по необходимости опрокидывает и ударяет лапой; в борьбе старается подмять противника под себя и может несколько раз сильно его укусить.*

* По современным сведениям, губачи не агрессивны и спокойно переносят присутствие человека. Однако губач обладает слабыми зрением и слухом и в результате иногда подпускает человека слишком близко, а затем пугается. В этой ситуации он может напасть, чтобы открыть себе путь к бегству, или просто случайно ударить человека лапой. Скорее всего, случаи, описанные как нападение губача на человека, происходили именно в таких ситуациях.

Зимой губачи не залегают в спячку. Время случки приходится обычно на июнь, иногда, кажется, растягивается на несколько месяцев; продолжительность беременности наверняка не определена, но считается около семи месяцев. Детеныши рождаются в период с октября по февраль, большей частью в декабре и январе; обыкновенно их двое, изредка, по словам Сандерсона, трое. Макмастер говорит, что они открывают глаза только через 18 дней. Через два-три месяца они уже следуют за матерью, и новейшие исследования несомненно подтверждают, что она носит их на спине. Этот род передвижения сохраняется даже тогда, когда детеныши уже достаточно подросли и не умещаются вдвоем на спине матери: они попеременно сидят на спине или бегут рядом. Эллиот рассказывает, как одна преследуемая медведица пронесла своих детенышей три мили, пока не была убита. По Сандерсону, в высшей степени интересно наблюдать, как удобно сидящие на спине матери медвежата соскакивают там, где находится корм, а при первой опасности поспешно стараются снова взобраться на свое сиденье.

Охотятся на губача различными способами: выслеживают его, когда он, идя по утрам по росистой траве и низкому кустарнику, оставляет за собой ясный след; иногда прячутся около логовища и поджидают его возвращения с ночных странствований; наконец, окружают то пространство джунглей, где предполагают или наверное знают, что здесь есть медведь, устраивают настоящую облаву и подстреливают его, когда он выбежит из своего убежища. Некоторые охотники, чтобы придать большую привлекательность охоте, держат особые своры собак, которые бросаются на медведя и держат, пока охотник убивает его кинжалом. Слоны в такой охоте почти никогда не принимают участия, потому что они большей частью обнаруживают поразительный страх перед медведем; даже те, кто смело ожидают нападения тигра, готовы бежать сломя голову при виде этого черного зверя. В неволе часто наблюдали губачей как в Индии, так и в Европе. На его родине скоморохи и поводыри эксплуатируют ученых медведей, которые, как и наши мишки, проделывают разные фокусы. Люди водят его так же, как и наши поводыри медведей, и зарабатывают себе этим на скудное пропитание. В Европе, особенно в Англии, губачи живут довольно долгое время, иногда даже до 19 лет; в Индии он может прожить до 40 лет в неволе. Его кормят молоком, хлебом, овощами и мясом, причем заметили, что он предпочитает овощи и хлеб всякой другой пище.

Я часто видел губачей в зверинцах и зоологических садах. Пленники лежат обычно как собаки, на брюхе, и по целым часам занимаются облизыванием своих лап. Ко всему, что происходит вне их клетки, они кажутся глубоко равнодушными. Большей частью мне попадались звери добродушные, но очень тупоумные. Когда им дают пищу, они вытягивают губы трубкой и хватают корм почти так же, как это делают жвачные животные.

Убитый губач не имеет особой цены. Из всех рассказов о нем не видно, что делают с добычей; Форзит считает, что шкура его не стоит выделки, а мясо несъедобно. Невал сообщает только, что в его время сало употреблялось английскими дамами для роста волос. Индусы употребляют сало как лекарство против ревматизма.

Большая, или гигантская, панда (Aihtropoda melanoleuca)*. Панда меньше нашего бурого медведя и от морды до конца хвоста имеет длину 1,5 м. Ее широкие, закругленные, волосатые в нижней части ступни коротки и при ходьбе не полностью опираются на землю, как у больших медведей. Голова с короткой мордой немного шире, чем у остальных хищников; хвост очень короток и едва виден. Из 40 зубов наверху расположено по четыре ложнокоренных и по два настоящих коренных, а внизу — по три ложнокоренных и по три настоящих коренных зуба. Панда покрыта густым мехом белого цвета, и лишь в отдельных местах у глазных впадин, около ушей, на передних конечностях до загривка, на задних ногах и на кончике хвоста — он переходит в черный.

* Во времена Брема этот зверь был известен как тибетский горный медведь. При внешнем сходстве с медведем анатомия гигантской панды столь необычна, что панду помещали то в семейство енотов, то в семейство медведей, то в свое особое семейство, И вопрос этот пока не решен. Возможно, гигантская панда живое ископаемое, родственник вымерших родичей медведей — агриотериев.

О жизни гигантской панды на свободе почти ничего не известно. Она обитает в недоступных горных лесах восточного Тибета, откуда время от времени предпринимает опустошительные набеги в долины, чтобы добыть пищу, состоящую из бамбуковых кореньев и других растений*.

* Основная пища гигантской панды побеги бамбука. Одна панда съедает за день до 12,5 кг бамбука, включая побеги до 1.3 см толщиной. Кроме бамбука этот зверь ест другие растения, в основном различные луковичные, изредка ловит рыбу и пищух.

Одним из представителей медведей в Азии может считаться гималайский, или белогрудый, медведь (Ursus tibetanus)**

* * Гималайский медведь населяет горные районы Азии от Ирана и Афганистана до Индокитая. Японии и Приморья.

Туловище его относительно тонкое, голова оканчивается остроконечной мордой, лоб образует с носом почти прямую линию; уши круглые и большие, ноги средней длины, ступни короткие, пальцы снабжены короткими, но крепкими когтями. Цвет и качество меха подвержены значительным изменениям. Кювье, который первым описал открытое Дювоселем животное, сообщает, что мех этого медведя гладкий, за исключением мохнатой гривы на шее, и равномерно черный, исключая белую полосу на губе, белый воротник на груди и рыжеватые полосы по обеим сторонам морды. Белая полоса на груди имеет очертания, похожие на Y; она образует по обеим сторонам ключиц по косой полосе, в середине же опускается вниз, на грудь, в виде мыса или полоски. Вагнер видел однажды в зверинце живого медведя, у которого морда была бурого цвета. Этот зверь при высоте в холке 80 см достигает в длину 1,7-1,8 м, его масса до 120 кг.

Весьма возможно, что медведь, называемый японцами «кума» — полулунно-пятнистый, должен быть выделен из живущих на материке в отдельный вид; но до сих пор мы не имеем еще достаточно наблюдений, чтобы можно было безошибочно решить этот вопрос. Пойманные в Японии медведи, которых я видел, довольно значительно отличались от своих родичей, привезенных с материка. Но это различие не более заметно, чем между некоторыми разновидностями нашего обыкновенного медведя, о разнородности или однородности которых мнения тоже разделяются. Этот вид очень распространен. Вскоре после открытия Дювоселя Валлих нашел подобного же медведя в Непале; Зибольд тоже сообщает в своем сочинении о фауне Японии, что кума часто встречается не только в Китае и Японии, но и в горных странах Азиатского материка и на южноазиатских островах; Радде встретил его в юго-восточной Сибири. Южная область его распространения охватывает, по словам Блэнфорда, не только Тибет, но и лесные пространства всего Гималайского хребта и горы до 4000 метров в высоту, горную страну Ассам и к западу часть Афганистана и Белуджистана до границы с Персией; водится он, может быть, также в Бенгалии и распространяется к юго-востоку до Пегу, где, по свидетельству Теобальда, он встречается довольно редко.

О жизни и нравах кумы сообщают нам Адаме, Кинлох, Радде и другие. На севере Индии и в Кашмирской долине кума живет преимущественно на опушках лесов и близ полей и виноградников, в юго-восточной Сибири, напротив, в самых густых лесах. Она отлично лазает и с большой легкостью взбирается на верхушки высочайших деревьев. Тунгусы даже уверяли Радде, что она вообще почти никогда не спускается на землю и что летом при помощи согнутых и сплетенных веток устраивает себе на деревьях что-то вроде беседок, зимой же спит сидя в дуплах деревьев. Радде несколько раз видел эти беседки, но некоторые туземцы уверяли его, что медведи строят их для забавы, а не для жилища*.

* Медведь хорошо и часто лазает по деревьям, однако большую часть времени он проводит на земле. Часто, сидя на развилке толстой ветки, медведь объедает листья. А чтобы ветки не мешали и за ними не надо было тянуться, зверь загребает их лапами и подминает под себя, придавливая седалищем. Так и возникают «беседки». На Дальнем Востоке устраивают зимовальные берлоги в дуплах больших деревьев. Такое расположение берлоги предохраняет спящего медведя от нападения тигра.

На Гималаях подобная любовь к постройкам, кажется, вовсе не известна, но Адаме согласен с Радде в том, что кума лазает лучше всех животных этого семейства, потому что она влезает на высочайшие деревья, когда созревают орехи или тутовые ягоды. Кроме того, она весьма нежелательный посетитель маисовых полей и виноградников и часто производит в них такие опустошения, что землевладельцы принуждены сооружать сторожки, сидя в которых они громкими криками стараются напугать приближающихся медведей. Тунгусы рассказывали Радде, что кума труслива и неопасна, потому что у нее пасть неглубокая и она может только кусать, но не рвать добычу, как бурый медведь. Адаме, однако, слышал совершенно противоположное и уверяет, что жители горных стран Индии не без основания очень боятся кумы. Кинлох подтверждает эти сведения собственными наблюдениями в Гималаях и видит в этом животном опасного противника, который погубил уже многих европейцев и еще больше — туземцев. Однако нужно допустить, что только раненые или поставленные в затруднительное положение животные этого вида решаются на нападение; то же может случиться, если нечаянно нарушить их покой. Блэнфорд, напротив, считает куму самым кровожадным из индийских медведей, который не только нападает на мелкую дичь и оленей, но и, кроме того, убивает быков, лошадей и ест даже падаль; но все же преимущественно кума питается растениями, особенно кореньями и плодами, из которых, кажется, предпочитает желуди; говорят также, что она очень любит мед**. Относительно зимней спячки сведения довольно разноречивы; можно, однако, допустить, что кума погружается в зимнюю спячку не так регулярно, как это делает наш обыкновенный медведь.

* * На юге ареала медведи нападают и на крупных копытных и способны убить взрослого домашнего буйвола. Есть сведения о нападении и на людей.

Во время своих ночных походов за добычей кума всегда бежит от человека. Как только почует его (а в этом отношении кума очень чутка), она останавливается обнюхивает воздух, обнаруживает сильное волнение, делает несколько шагов против ветра, поднимается на задние ноги и, убедившись в грозящей ей опасности, поворачивает назад, убегая со скоростью, которая показалась бы невероятной тому, кто видел куму только в клетке. Если во время спуска с крутизны она вдруг чего-нибудь испугается, то мгновенно свертывается клубком и скатывается с обрыва вниз, иногда преодолевая расстояние до трехсот метров, чему, как уверяет Адаме, он сам был свидетелем. Детеныши кумы, которых всегда бывает по два, родятся весной и остаются в течение всего лета (а в Индии еще дольше) при матери. Мясо ее как у японцев, так и у тунгусов считается более вкусным, чем мясо бурого медведя.

Белогрудый (гималайский) медведь (Ursus tibetanus )

По сообщениям Шейбе, у айносов, в северной Японии, это животное пользуется большим почетом, если, впрочем, предположить, что живущий там медведь принадлежит к этому виду. «Айны, — говорит Шейбе, — вполне основательно высоко ценят этого медведя. Он для них самое драгоценное животное: снабжает их пищей на долгое время, доставляет им одежду, наконец, желчь его высоко ценится благодаря ее целебным свойствам. С другой стороны, ни один зверь не может причинить им столько вреда, как этот медведь, когда он, все разрушая по дороге и убивая домашний скот, врывается в их жилища. Поэтому неудивительно, что айны стараются умилостивить медведя, величают его божеством и, убив его, считают своим долгом принести искупительную жертву. Она состоит в том, что череп убитого медведя они насаживают на так называемый «забор идолов», который находится перед каждой хижиной с восточной стороны. У этого «забора» поклоняются всем идолам, исключая бога огня и домового, которым приносят жертвы в самой хижине на определенном месте; с этого момента череп медведя становится священным предметом. По этому же поводу учреждено у айн празднество, называемое «Иомантэ». Это и есть то искупление, которое айны вместе с выкармливанием молодого медведя приносят всему медвежьему роду за убитого сородича». Шейбе описывает подробно, как ухаживают за этим избранным медвежонком, как его убивают с соблюдением определенных торжественных обрядов, причем много поют и пляшут, еще больше пьют и даже плачут, как сдирают шкуру, пьют его теплую кровь и съедают печень и мозг в сыром виде. Празднество оканчивается насаждением черепа на «забор идолов».

Во всех больших зоологических садах Европы можно найти куму, которая по своему нраву, свойствам и привычкам больше всего похожа на барибала.

От прочих видов этого семейства значительно отличается малайский медведь, или бируанг (Helarctos malayamts)*. Это животное с довольно длинным, но нескладным туловищем, толстой головой, широкой мордой, маленькими ушами, очень маленькими подслеповатыми глазками, несоразмерно большими лапами, длинными крепкими когтями и коротким мехом. Длина его достигает 1,4 м, высота у загривка 70 см. Короткий, но густой блестящий мех черного цвета, за исключением чало-желтых сторон морды и одного подковообразного или круглого пятна на груди, тоже желтого или рыжего цвета.

* Малайский медведь самый мелкий из собственно медведей: длина тела менее 1,5 м, вес 25-65 кг. Распространен в лесах Юго-Восточной Азии от южного Китая до Зондских островов.

Бируанг водится на Борнео, Яве, Суматре и на Малаккском полуострове и распространяется к северу через Тенассерим до Бирмы и через Аракан до Читтагонга. Его жизнь на свободе мало изучена. Во всяком случае, он лазает, может быть, искуснее всех своих сородичей и, кажется, столько же времени проводит на деревьях, как и на земле; питается он преимущественно растительными веществами и насекомыми, хотя, говорят, ест также млекопитающих и птиц**.

Малайский медведь, или бируанг (Helarсtos malayanus)

* * Основная пища малайского медведя различные плоды, а также пчелиные личинки и мед. Пчелиные соты он добывает взламывая дупла огромными когтями передних лап. Кроме того, бируанг ест мелких млекопитающих и птиц размером с курицу.

По словам Марседена, он причиняет иногда большой вред кокосовым плантациям на Суматре, влезает на кокосовые пальмы и съедает нежные побеги, но Розенберг в своем описании этого животного о подобных проделках бируанга не упоминает. Он пишет о нем следующее: «Бируанг проводит день в расщелинах скал и дуплах деревьев, иногда же делает себе на низких деревьях плоское гнездо из крестообразно расположенных прутьев. Бывали случаи, когда он, если его вынуждали, нападал на людей и убивал их». Вообще, на материке его не считают опасным, хотя он, как говорят, нападает иногда на людей. Стерндаль полагает, что на подобные нападения отваживаются только застигнутые врасплох матери, которые думают, что их детенышам грозит опасность. Ряд случаев, которые приводит Мазон как доказательство того, что малайский медведь опасен, по словам Блэнфорда, не подтвердились: злодеяния эти были совершены не малайским медведем, а кумой.

Говорят, что на родине бируанга нередко держат в неволе как забавного и доброго зверя, позволяют даже детям играть с ним и разрешают зверю свободно бегать по двору без присмотра.

Сердце, а в особенности желчь этого медведя высоко ценятся как лекарство; по словам Бока, китайские купцы дорого за них платят. На острове Борнео даяки из его меха шьют себе шапки.

Наиболее известным американским медведем следует считать барибала, или черного медведя (Ursus americanus). Это очень распространенное и относительно добродушное животное; по крайней мере, он гораздо безобиднее бурого медведя. Самая большая длина его — 2м при высоте в плечах 1 м. От обыкновенного медведя он отличается преимущественно тем, что голова его уже, морда острее и постепенно суживается от лба к носу; ступни очень короткие; но главное его отличие заключается в качестве и цвете меха, состоящего из длинных, жестких, гладких волос, которые только на лбу и морде становятся короче. Блестящий черный цвет меха только по бокам морды переходит в тускло-желтый; такого же цвета пятна встречаются часто под глазами. Реже встречаются барибалы с белыми краями губ и белыми полосами на груди и темени. Медвежата бывают светло-серого цвета и только ко второму году облекаются в темную одежду родителей, но мех еще долго остается коротким и отрастает довольно медленно. Барибал водится по всей Северной Америке. Встречается в лесистых местностях от восточного побережья до границ Калифорнии и от дальнего севера до Мексики. В лесах находит он все необходимое для жизни; однако он меняет свое местожительство в зависимости от тех удобств, какие предоставляют ему известные местности в различные времена года. Так, весной он отыскивает пищу в богатых растительностью долинах больших рек и озер, а летом удаляется в глубину лесов, где находит в изобилии всевозможные лесные плоды; зимой он роет себе в местах, по возможности скрытых от глаз, удобную берлогу, в которую залегает на время или погружается в настоящую зимнюю спячку. Относительно зимней спячки существуют разные мнения. Одни натуралисты говорят, что лишь некоторые медведи удаляются на несколько недель в берлогу для спячки, а остальные бродят и зимой, переходя с одного места на другое, и даже перекочевывают из северных стран в южные; другие думают, что это случается только в более теплые зимы, между тем как в суровые все черные медведи погружаются в зимнюю спячку*.

* По-видимому, все барибалы погружаются на зиму в спячку, которая длится, начиная с октября. 74-126 дней. Спячка, впрочем, регулярно прерывается; во время этих перерывов сна звери выходят наружу. Это происходит, как правило, в оттепели и в южных районах случается чаще, чем в северных.

Достоверно известно, что за барибалом охотятся чаще всего зимой и поднимают его из берлоги. Ричардсон говорит, что медведь обыкновенно выбирает место рядом с упавшим деревом, роет прямо около него углубление, в которое и ложится, едва только начинается метель; выпавший снег покрывает тогда и дерево, и медведя; но место логовища нетрудно обнаружить по небольшому отверстию, образовавшемуся от дыхания животного, и по большому количеству инея, окружающего это отверстие. Барибал даже летом устилает свое ложе сухими листьями и травой. Но это ложе очень трудно отыскать, так как оно устраивается в большинстве случаев в самых глухих лесных чащах, в расщелинах скал, низких пещерах или под деревьями, ветки которых спускаются до земли.

Несмотря на свой глупый, тяжелый и неуклюжий вид, барибал — чуткое, подвижное, сильное, ловкое и выносливое животное. Бег его такой быстрый, что ни один человек не может догнать его. Плавает он отлично и лазает мастерски. Во всяком случае, в движениях своих он показывает больше ловкости, чем бурый медведь, с которым он совершенно сходен всеми прочими свойствами. Он весьма редко нападает на человека, по большей части поспешно бежит при виде своего злейшего врага и, даже раненный, почти никогда не защищается; однако, доведенный до крайности, он может быть очень опасен.

Пища его преимущественно растительная: травы, листья, зрелые и незрелые злаки, ягоды и различные плоды. Однако он преследует домашний скот переселенцев и осмеливается нападать даже на самых сильных быков. Фермерам он приносит двоякий вред, уничтожая посевы и нападая на скот, поэтому к нему относятся точно так же, как к бурому, — преследуют без устали и истребляют всевозможными средствами, как только он осмелится показаться вблизи человеческого жилья.

О размножении барибала американские натуралисты еще не имеют, кажется, точных сведений. Ричардсон полагает, что беременность самки барибала продолжается примерно 15-16 недель, а Одюбон, судя по всему, списал у него это сведение, оба считают январь временем рождения детенышей. Число медвежат колеблется, по Ричардсону, между одним и пятью, а Одюбон ограничивает его двумя*.

* Барибалы, спариваются в первой половине лета. Однако оплодотворенные яйцеклетки как бы консервируются и начинают развиваться только осенью. В результате видимая беременность длится около 220 дней, реально же развитие эмбрионов продолжается всего 10 недель. Детеныши рождаются в январе-феврале, числом от 1 до 5 (обычно 2-3). Самка барибала участвует в размножении раз в 3-4 года.

Охота на черного медведя производится различными способами. Многих ловят большими капканами, но большая часть погибает от огнестрельного оружия. Хорошие собаки оказывают большие услуги в этих случаях: они пугают медведя сильным лаем или загоняют на дерево и дают охотнику возможность спокойно прицелиться в него и уложить на месте. Одюбон весьма живо описывает подобную охоту, во время которой было убито несколько медведей, но погибло и несколько собак и даже были ранены некоторые охотники. Одни собаки не могут справиться с медведем: даже самые сильные из них нередко умирают от ударов его страшных лап**.

* * Основной враг барибала в природе — гризли, который довольно часто убивает и даже ест черных медведей. Спасаясь от гризли, барибал обычно собирается на дерево это его обычная оборонитеяьная реакция.

Во многих местах с успехом применяют самопалы, которые стреляют, лишь только медведь дотронется до приманки. По рекам и озерам гонятся иногда за медведями, когда они добровольно переплывают их или загнаны туда собаками.

Очень оригинальны некоторые способы охоты индейцев, но еще оригинальнее торжественные обряды, которыми они стараются умилостивить дух умершего медведя, очень напоминающие религиозное поклонение. Александр Генри, который путешествовал по Северной Америке в областях, где охота на пушного зверя играет важную роль, рассказывает, как вели себя его хозяева по отношению к только что убитому ими медведю: «Тотчас после его смерти к нему подошли все индейцы, а во главе их «старуха мать», как мы ее звали. Она взяла голову зверя в свои руки, гладила и целовала ее и тысячу раз просила у медведя прощения за то, что его лишили жизни, и уверяла его, что преступление совершено не индейцем, а англичанином. Эта история, впрочем, не долго длилась. Скоро принялись за сдирание шкуры и дележ мяса. Каждый член семьи нагрузил себя какой-нибудь частью убитого зверя: кожей, мясом, жиром, и потом все общество направилось к жилищу. Войдя в дом, они украсили голову медведя серебряными браслетами и всеми блестящими украшениями, какие нашлись в семье. Потом положили голову на помост и под нос насыпали большое количество табака. На следующий день сделаны были все приготовления к пиру. Хижину почистили и вымели, голову медведя приподняли и покрыли платком, не бывшим еще в употреблении. Набили трубки, и индеец принялся усердно пускать табачный дым в ноздри медведя. Он упросил меня, как виновника его смерти, сделать то же, чтобы наверняка укротить его гнев. Я старался убедить моего доброго и ласкового хозяина, что в медведе ведь уже не было жизни, но слова мои были напрасны. Под конец мой хозяин произнес хвалебную речь, обращенную к убитому зверю, после которой все принялись есть мясо медведя».

Барибалы, которых я наблюдал, отличались от всех родичей незлобивостью и добродушием. Никогда не злоупотребляют они своей силой против сторожей; напротив того, вполне признают превосходство человека над собой и легко подчиняются его воле. Во всяком случае, они не только гораздо больше боятся сторожа, чем он их, но и еще питают непонятный страх ко всем прочим животным: когда мимо клетки жившего у меня барибала провели однажды небольшого слона, медведь так испугался, что поспешно вскарабкался на свое дерево, как бы надеясь найти там защиту.

Барибал, или черный медведь медведь (Ursus americanus)

Барибалы лазают по деревьям с необыкновенной легкостью и проворством. Испуганные чем-нибудь, они одним прыжком метра в два высотой вспрыгивают на первый сук гладкого дубового ствола и потом с величайшей быстротой и уверенностью достигают его верхушки. Одна старая медведица перепрыгнула даже через голову сторожа, который хотел загнать ее в другую клетку, и в одно мгновение очутилась на дереве. Целые семьи размещаются иногда по сучьям деревьев в различных, по-видимому, весьма неудобных позах. Некоторые даже спят на развилках деревьев. Голос барибала напоминает голос бурого медведя, но слабее и жалобнее. Рева в собственном смысле этого слова я от черного медведя никогда не слыхал. Возбужденное состояние выражается у него, как и у европейского его родича, сопением и щелканьем челюстей. В гневе он пригибает голову к земле, выдвигает вперед губы, фыркает и нерешительно озирается по сторонам.

Мех барибала, по словам Номера, ценится от 60 до 250 немецких марок. Из него-то и шьют шубы, известные у меховщиков под названием медвежьих. Мех этот идет также на дорогие санные полости.

Семейство объединяет 16 современных родов и 36 видов. Псовые широко распространены в Евразии, Африке, Северной и Южной Америке, на Новую Гвинею и в Австралию проникли с человеком. За исключением одного вида, имеют более или менее узнаваемый «собачий» облик: сравнительно легкое сложение, длинные или средней длины ноги, заостренную морду.

Довольно строго ограниченное семейство плотоядных млекопитающих образуют псовые, или волчьи (Canidae). Семейство это имеет много своеобразных признаков как во внутреннем строении тела, так и в особенностях образа жизни и привычек. Туловище большей частью у них худощавое, голова маленькая, морда острая, нос тупой и выдающийся вперед, шея довольно слабая, ноги тонкие и высокие, с небольшими лапами, хвост довольно короток и часто покрыт длинными волосами. На передних лапах обычно бывает пять пальцев, на задних — всегда четыре; пальцы с большими, но тупыми и невтяжными когтями. Глаза у всех довольно большие и всегда широко открыты в отличие от кошачьих. Уши больше и острее, чем у кошек; сосцы на груди и животе многочисленнее. Зубная система собак очень полная: у них от 36 до 48 зубов.

Образ жизни собак показывает, что они могут питаться не только животной пищей, а из этого следует, что в этом отношении они довольно резко отличаются от кошек. В настоящее время собаки встречаются во всех населенных местах земного шара и почти везде довольно обыкновенны. Местом жительства им чаще всего служат уединенные, спокойные пустоши как на равнинах, так и на горах, большие леса, степи и чащобы. Некоторые виды постоянно странствуют и остаются на месте до тех пор, пока их детеныши не подрастут. Другие роют себе норы в земле или пользуются норами, вырытыми другими животными. Некоторые виды собак принадлежат к ночным животным, другие ведут полуночный образ жизни, третьи охотятся за добычей только днем. Некоторые из них почти столь же деятельны днем, как и ночью. Немногие собаки живут одиноко или парами, и даже те виды, у которых самец и самка живут в известное время года вместе, собираются при случае в большие стаи, так что можно утверждать, что все вообще собаки принадлежат к общественным животным.

Истинно общественными мы можем считать животных с выраженной иерархической организацией группы, т.е. с разбитыми социальными отношениями. Среди псовых это в первую очередь волк (Canis lupus), красный волк (Сuоп alpinus) и гиеновая собака (Lycaon pictus).

Что касается способов передвижения, то здесь собаки мало уступают кошкам. Тупые когти не позволяют им лазать, и поэтому они больше кошек привязаны к земле. Кроме того, они не могут делать таких же высоких и длинных прыжков, как кошки, в других же отношениях они скорее превосходят кошек, нежели им уступают. Все собаки прекрасно бегают и при этом обнаруживают большую выносливость: они могут бежать быстро и очень долго. Все без исключения плавают, а некоторых из них можно даже назвать почти водными животными, так как они с большим искусством плавают и ныряют. При ходьбе собаки касаются земли лишь пальцами, так же как и кошки. Внешние чувства у собак развиты превосходно. Слух почти такой же хороший, как и у кошек, обоняние же достигает в высшей степени замечательного развития; что касается зрения, то можно с уверенностью сказать, что оно лучше кошачьего, потому что ночные животные из этого семейства видят в темноте не хуже кошек, а дневные в этом смысле даже превосходят их.

Еще более замечательны умственные способности собак. Низко стоящие виды выказывают значительную хитрость и коварство. Домашняя собака и дикая лисица совершенно с одинаковой обдуманностью приводят в исполнение заранее разработанные планы, результат которых они предварительно просчитывают с удивительной точностью. Эта понятливость и толковость самым тесным образом связала собак с человеком и поставила их в этом отношении выше всех других животных. Даже у тех видов, которые живут в природе, эти качества проявляются в большой осторожности и недоверчивости, которыми сопровождаются все их поступки. Только очень сильный голод иногда в состоянии победить эту недоверчивость, что заставляет их поступать не так, как они обычно поступают.

Пища их состоит преимущественно из животных веществ, чаще всего они питаются млекопитающими и птицами. Кроме того, собаки поедают пресмыкающихся, земноводных, рыб, моллюсков, раков, насекомых, а также мед, плоды и иногда даже почки, молодые побеги, корни, траву и мох. Некоторые из них очень прожорливы и убивают больше животных, чем могут съесть.

Плодовитость собак выше, чем кошек, и количество их детенышей иногда достигает самого большого числа, встречающегося у млекопитающих. В среднем они приносят от четырех до девяти щенят, но в исключительных случаях их число достигает 18 и даже 23. Иногда бывает, что отец или другой самец преследует молодое потомство с кровожадными намерениями и поедает их. Такие случаи наблюдаются, например, у волков и лисиц, которые часто не щадят себе подобных. У большинства же хищников вся семья живет дружно и долго не расстается. Матери заботятся о своем потомстве с истинным самопожертвованием.

Это происходит, когда самка, стоящая в иерархии выше, доминирующая, готовится принести потомство, а доступное подходящее логово занято более слабой, подчиненной самкой.

Вследствие многочисленности особей некоторых видов собак вред, который они причиняют человеку, довольно значителен, и потому эти вредные животные повсюду неутомимо преследуются, зато мелкие виды этого семейства приносят даже определенную пользу, поедая вредных грызунов, падаль, а кроме того, их мех, кожа и зубы также идут в дело. Если же мы сравним вред и пользу, приносимые собаками, то едва ли можно сомневаться в том, что от них пользы больше, чем вреда, так как один из видов, а именно наша домашняя собака, оказывает человеку так много неисчислимых и немыслимых услуг, что вред, причиняемый дикими видами, можно не принимать во внимание.

Волк (Canis lupus) похож на большую, высоконогую, худощавую собаку с хвостом, опущенным вниз, а не загнутым кверху. При более внимательном рассмотрении отличительными признаками волка оказываются следующие: худощавое туловище, брюхо подтянуто, ноги тонкие, хвост покрыт длинными волосами и висит до пяток. Морда кажется вытянутой и заостренной; широкий лоб спускается круто вниз, глаза расположены косо, уши всегда стоячие. Шерсть волка как по цвету, так и по длине волос довольно разнообразна, что зависит от климата той местности, где он живет. В северных странах у волка длинная, жесткая и густая шерсть; она всего длиннее на животе и на бедрах, хвост очень пушистый, шея и бока покрыты густой жесткой шерстью; в южных странах шерсть у волка значительно короче, но еще более жесткая. Цвет шерсти обыкновенно чалый или серо-желтый с примесью черных волос; на нижней части тела окрас этот светлее и переходит иногда в беловато-серый. Летом цвет животного принимает рыжеватый оттенок, а зимой — желтоватый; в северных странах преобладает белый оттенок, а в южных — черный. Лоб у волка серовато-белый, морда серовато-желтая с примесью черного, губы беловатые, щеки желтоватые, иногда с неясными черными полосками, густой подшерсток желтовато-серый.

Взрослый волк достигает 1,6 м в длину, из которых 45 см приходится на хвост; высота в холке — около 85 см. Крупные экземпляры весят 40, а иногда и 50 кг*. Волчица отличается от волка несколько более изящным телосложением, более острой мордой и тонким хвостом.

Волк очень изменчив и в размерах, и в окраске. Окраска разных подвидов варьирует от почти чисто-белой и песчано-желтой до почти черной. Самые мелкие волки, с длиной тела около I м, длиной хвоста 23-36 см и весом 10-16 кг, живут в Аравии и Египте. Самые большие волки, с длиной тела более 1,5 м и весом более 40 кг (до 80), населяют север Канады и Аляску.

Волк и поныне еще очень распространен, хотя все-таки встречается реже, чем в прежние времена. Он живет почти по всей Европе, но в самых населенных местах этой части света уже исчез. В Германии, а также в Великобритании он совсем истреблен. На востоке Европы очень обыкновенен. В Исландии и на островах Средиземного моря его, кажется, никогда не было, а в северной Африке он встречается. Кроме того, волк распространен по всей северо-восточной и Средней Азии, в Афганистане, в Белуджистане до Инда, даже до Синда, а может быть, до верхнего Пенджаба. В Северной Америке его можно рассматривать как разновидность нашего волка; то же можно сказать и о мексиканском волке.

Древние знали волка очень хорошо. Многие греческие и римские писатели говорят о нем не только с отвращением, которое волк всегда возбуждал в них, но также и с затаенным страхом перед воображаемыми таинственными и колдовскими свойствами этого животного. В древнегерманских сагах волк считается животным, посвященным Водану, и к нему относятся скорее с почтением, чем с отвращением; отвращение появилось уже гораздо позднее, когда христианское вероисповедание уничтожило мифологические воззрения древних германцев. Тогда Водан превратился в «дикого охотника», а его волки — в собак; затем появилось сказание о волке-оборотне — чудовище, которое может принимать облик то волка, то человека, наводя ужас на суеверных людей. Еще до сих пор на Западе у малообразованных людей сохранилось предание об этом волке-оборотне, и простые люди могут вам поведать о средствах, с помощью которых можно обезвредить это чудовище или хотя бы отогнать его прочь.

Волк понемногу вытесняется из населенных мест, но даже и западная Европа еще не скоро от него избавится. В прошлом столетии этот опасный хищник встречался во всех лесах Германии, но и в наше время, по официальным данным, их убивают тысячами. В 1817 году в Пруссии было убито 1080 волков. В Померании их было убито в 1800 году 118 штук, в 1801 году 109, в 1802 году — 102, в 1803 году — 186, в 1804 году — 112, в 1805 году — 85, в 1806 году — 76, в 1807 году — 12, в 1808 году-37, в 1809 году 43. После этого они стали встречаться реже, но при бегстве французской армии из России число их снова значительно увеличилось, так как трупы погибших солдат составляли их основную добычу. В Познани в 1814-1815 годах 28 детей было съедено волками, а в 1820 году — еще 19 детей и взрослых. Ныне волки в Германии стали очень редки, но ежегодно из России, Франции и Бельгии некоторые из них прибегают в восточную и западную Пруссию, Познань, Рейнские провинции, а в холодные зимы — даже в Верхнюю Силезию, причем в благоприятных условиях животные эти забегают далеко внутрь страны. В течение одиннадцати лет (1871-1882 годы) в землях, принадлежащих Германскому союзу, было убито 459 волков, и еще в 1885-1886 годах их было убито: в Лотарингии — 32, в Эльзасе — 7, в Рейнской провинции — 2, в восточной Пруссии и Бранденбурге — по одному. В конце 1886 года в одной местности восточной Пруссии появилась довольно большая стая волков. В юго-восточной части Австрийской империи, а именно в Венгрии и принадлежащих ей славянских землях, приходится ежегодно устраивать большие охоты на волков и истреблять их разными средствами, но в лесистых и малонаселенных местностях их до сих пор очень много. Число волков, убиваемых ежегодно в России, в точности не известно, хотя в некоторых губерниях за убитых волков платят премии; в Швеции и Норвегии также не собирают точных сведений о числе убитых волков, хотя они в этих странах причиняют значительный вред.

Волк живет как на значительной высоте в горах, так и в низменностях и держится преимущественно в малонаселенных и спокойных пустошах, иногда в густых лесах, иногда в болотистых местностях, где много кустарника, а на юге — в степях. Он устраивает логовище в кустарнике, чаще на краю леса, нежели в глубине его, на сухих кочках в болотах, в камыше, на кукурузных полях, а в Испании даже на хлебных полях, часто вблизи деревень. Вообще он избегает человеческих поселений гораздо меньше, чем обыкновенно думают, но очень осторожен, прячется и не показывается до тех пор, пока сильный голод не заставит его отправиться за добычей. Когда у волков нет маленьких детенышей, они редко живут постоянно на одном месте. Большей частью животные уходят довольно далеко и покидают обжитые места на несколько дней или недель, чтобы снова сюда вернуться, когда найдут добычу. Весной и летом волк живет одиноко или попарно, осенью — целой семьей, зимой же хищники эти собираются иногда в стаи, величина которых зависит от условий той местности, где они живут. Если волк и волчица образуют пару, то их союз практически никогда не распадается; весной же пары образуются обязательно; в больших стаях самцы преобладают.

Волк (Canis lupus)

Раз собравшись в большую стаю, волки держатся вместе, помогают друг другу при нападении на добычу и созывают других волков своим воем. Впрочем, волк предпринимает свои странствования как в стаях, так и в одиночку, пробирается по горным кряжам, проходит большие степи, переходит от одного леса к другому и в результате появляется иногда в местностях, где уже несколько лет кряду волков не видели. Доказано, что во время этих странствований волки пробегают за одну ночь от 40 до 70 километров. Зимой довольно часто, а при глубоком снеге почти всегда стаи волков идут гуськом, причем каждое животное, как индейцы на военной тропе, следуют друг за другом, ступая по возможности в тот же самый след (это делают и рыси), так что даже и опытному охотнику трудно бывает узнать, из какого количества волков состоит стая. Утром какая-нибудь лесная чаща служит убежищем стае хищников; на следующую ночь путешествие продолжается, иногда же волки возвращаются назад. Весной после течки стаи разъединяются, и беременная волчица отыскивает, по показаниям заслуживающих доверия охотников, вместе с волком свое прежнее логовище, где она родит и воспитывает волчат. Подвижность и сила волка приводят к усиленному обмену веществ в его организме, а следовательно, ему требуется большее количество пищи, в результате чего этот хищник везде, где он появляется, истребляет множество доступных ему животных. Самую любимую добычу волка составляют довольно крупные домашние и дикие животные, как млекопитающие, так и птицы, но он довольствуется иногда и мелкими животными, ест даже насекомых, не пренебрегает, как говорят, и растительными веществами, например кукурузой, дынями, тыквами, огурцами, картофелем. Хотя вред, приносимый волком, довольно значителен, он все же был бы сносен, если бы волк по своей кровожадности не истреблял гораздо больше животных, чем ему требуется для насыщения*. Из-за этого он считается бичом для пастухов и охотников и вообще врагом всех оседлых людей.

Такого свойства, как «кровожадность», у животных вообще не бывает, его придумал человек. В природе волки убивают столько добычи, сколько им необходимо для еды. Мнение о кровожадности волка возникло в связи с тем, что эти звери, оказавшись в овчарне или в стаде овец, действительно могут убить их довольно много. Домашние овцы настолько неспособны на адекватное оборонное поведение, что с «точки зрения» хищника все являются больными. Следует заметить, что охранные (не пастушеские) собаки, попав в стадо овец, тоже могут многих загрызть — срабатывает природная «программа».

Летом волк не приносит столько вреда, как зимой, так как летом в лесу кроме травоядных он находит много другой пищи: ловит лисиц, ежей, мышей, разных пресмыкающихся и ест некоторые растительные вещества; в это время он нападает разве что на мелкий домашний скот, который без должного надзора пасется вблизи его места жительства. Дичи истребляет он очень много: загрызает лосей, оленей, косуль, уничтожает зайцев своего района — и, если этой дичи много, редко нападает на крупный домашний скот. Иногда волк довольно долго охотится на мелких животных и, по словам Иславина, одолевает целые сотни верст, преследуя странствующих пеструшек (Lemmus norwegicus); тогда он только ими и питается, а на обратном пути ест ящериц, ужей, лягушек и даже майских жуков. Падаль ест особенно охотно и в тех местах, где живет вместе с рысью, подъедает за ней все объедки. Осенью и зимой становится гораздо опаснее, так как постоянно бродит вокруг пасущихся еще стад и нападает как на крупный, так и на мелкий скот, однако остерегается взрослых лошадей, коров и свиней, когда они идут стадом, а волки еще не собрались в стаи. В начале зимы он все ближе и ближе подходит к деревням и городам, а в маленьких местечках охотится за собаками, которых очень любит и которые часто составляют в некоторых местах единственную его добычу. Без сомнения, при случае хватает и других животных, без колебания проникает в хлев, если хозяин оставил двери открытыми, иногда даже вскакивает туда через открытое окно или чердак и при этом немилосердно загрызает всех овец или коз, находящихся в хлеву. Подобные смелые набеги совершает все-таки редко, но жители многих деревень в тех местах, где свирепствуют волки, ежегодно недосчитываются многих своих собак, да и охотники за волками часто теряют таким образом многих псов из своей своры. Когда волки бродят стаями, то нападают и на лошадей, и на коров, хотя те умеют защищаться. По словам Левиса, в России утверждают, что голодные стаи волков нападают на медведя и после продолжительного боя загрызают его. Наблюдения Кременца подтверждают, что волки иногда тревожат медведя в его зимнем логовище, преследуют раненых медведей и стараются захватить медвежат. Едва ли, однако, можно допустить, что в схватке с медведем волк всегда одерживает победу, но достоверно известно, что волк нападает на всех животных, с которыми надеется справиться. Однако везде он как можно дольше старается не вступать в схватку с человеком. Страшные рассказы, которые распространены о волке, и точно так же, как о тигре, бывают еще разукрашены фантазией досужих людей, почти все без исключения заключают в себе мало правды. Обезумевшая от голода стая волков при случае, конечно, может напасть на людей, даже взрослых и вооруженных; может случиться, что волки и загрызут, и сожрут при этом человека, но во всяком случае опасность от волков в тех странах, где их много, вовсе не так велика, как часто ее себе представляют. Одинокий волк редко нападает на взрослого человека, даже вооруженного одной только дубиной; подобное поведение может быть вызвано лишь особыми обстоятельствами, например если волк бешеный или волчица опасается за своих детенышей.

Волки нападают на человека в крайних и очень редких случаях, например при сильном голоде, хотя трупы замерзших людей (или солдат, погибших во время войны) волки поедают. Наиболее опасны для человека волчьи стаи, ведомые одичавшей собакой, поскольку у нее заметно притуплён страх перед человеком.

Во время поисков добычи волк выказывает такую же хитрость, как и лисица, от которой отличается главным образом нахальством. Он приближается к избранной жертве со всей возможной осторожностью, соблюдая, так сказать, все правила охоты; незаметно подкрадывается как можно ближе к животному, ловким прыжком хватает его за горло и валит на землю. На лесных тропинках он иногда по целым часам поджидает добычу, например оленя или косулю, а в степных местностях точно так же терпеливо подкарауливает скрывшегося в норку байбака. Он идет по следу зверя с безошибочной уверенностью. Когда волки охотятся стаями, то умеют очень хорошо распределять между собой обязанности: часть стаи гонится за добычей, а другая перерезает ей путь и загрызает. «Если волки, — пишет Левис, — встретят лисицу на равнине, то они стараются ее сейчас же окружить, а некоторые пускаются в погоню. Бедная лиса тогда пропала: ее скоро хватают и еще скорее разрывают на части и пожирают». Нападая на стадо, волки очень хитро стараются отвлечь от него собак, о чем знали уже древние народы. Геснер пишет: «Когда соберется много волков, а при стаде несколько собак и пастухов, то часть волков нападает на собак, а другая — на овец».

Как вреден бывает волк, видно из нижеследующих фактов. У кочевых народов и тех, которые занимаются главным образом скотоводством, не бывает врага хуже. В России волк ежегодно уничтожает до 180 тысяч голов крупного и в три раза больше мелкого скота. Лазаревский утверждает, что вред, причиняемый волками домашнему скоту, определяется в 15 миллионов рублей. Кроме того, волки часто болеют бешенством, и тогда они одинаково опасны как людям, так и животным. Говорят, что бешеные волки в России всегда стараются укусить встречающихся людей в лицо.

Цифра эта, как и другие сведения о масштабе урона, наносимого волками, скорее всего преувеличена. В местностях, где волки не редкость, на них списывали домашних животных, погибших от самых разных причин, в том числе незаконно забитых или украденных пастухами или сторожами стада.

Неудивительно, что столь опасные звери, особенно там, где они встречаются во множестве, наводят ужас не только на людей, но и на животных. Лошади становятся очень беспокойными, когда чуют волка, все прочие домашние животные, за исключением собак, обращаются в бегство, как только издали услышат приближение их главного врага. Для хороших же собак нет большего удовольствия, чем охота на волков, так как замечено, что собаки любят больше всего самую опасную охоту. Непонятна и вместе с тем удивительна эта ненависть между двумя столь близкородственными животными, такими, как волк и собака.

Во многих областях собаки чаще других домашних животных становятся добычей волков. Поэтому собаки, не приученные специально к охоте на волка, чаще всего прячутся при его появлении.

Хорошая собака, когда следит за волком, забывает в своем охотничьем задоре все остальное и успокаивается только тогда, когда вцепится в своего врага. Во время схватки она не обращает внимания на раны и не смущается смертью своих товарищей. Уже при смерти, она все еще старается впиться в волка зубами. Не все собаки, однако, одинаково хорошо охотятся на волков; некоторые из них, почуяв волка, прячутся. При этом величина собак не имеет такого значения, как порода, наследственность и приобретенный навык. Очень часто маленькие псы оказываются более ожесточенными врагами этого хищника, чем большие, но недостаточно смелые собаки.

И другие домашние животные умеют защищаться от волка. «В южнорусских степях, — говорит Коль, — волки бродят около пасущихся там стад и табунов. К лошадям приближаются они очень осторожно, стараются схватить жеребят, которые отдалились от других лошадей, иногда решаются напасть на одинокого коня, схватывают его за шею и таким образом валят. Когда прочие лошади увидят волка, они смело на него наступают, бьют передними копытами, если он тотчас не убежит, а жеребцы хватают его даже зубами. При этом часто волк бывает сразу убит, но случается, что он снова вскакивает, впивается зубами в горло нападающего коня и валит его на землю. Даже стая волков не в состоянии принудить к бегству табун лошадей, напротив того, они сами должны опасаться быть окруженными и избитыми, если не спасутся бегством». В подобном незавидном положении оказывается наш серый приятель, если он вздумает полакомиться свининой в лесах Испании и Хорватии. Отдельную свинью он одолеть конечно может, но большое стадо этих животных, по сообщенным мне достоверным сведениям, совершенно не боится волков, которые даже боязливо его избегают. Храбрые кабаны смело защищают все стадо от волков и так основательно обрабатывают их своими клыками, что те забывают о своих намерениях и думают лишь о спасении шкуры. Если волк вовремя не убежит, то сердитые кабаны безжалостно его убивают и съедают его мясо с таким же удовольствием, с каким бы он сам попользовался добычей. Этим объясняется, что в тех лесах, где пасутся свиньи, почти никогда не бывает волков, и поэтому так же понятно, что если охотник со своими собаками оказывается по соседству от стада свиней, то его псы подвергаются такой же опасности, как и волки. Свиньи видят в чужих, незнакомых им собаках только близкого родственника ненавистного волка и потому яростно на них бросаются и даже в этом случае не щадят охотника, который спешит на помощь своим верным товарищам по охоте. Даже одинокие свиньи храбро защищаются, и волк одолевает их с большим трудом. Одни лишь овцы безропотно покоряются неизбежному року. «Если волк заметит, — пишет Коль, — что пастухи и собаки несколько отошли от стада, то он бросается на первую попавшуюся овцу и загрызает ее. Прочие же овцы убегают на 200-300 шагов, собираются там в кучу и своими глупыми глазами смотрят на волка, пока он еще раз к ним не приблизится и не схватит еще овцу. Тогда они опять убегают на несколько сот шагов и снова его поджидают». К стаду крупного рогатого скота волк обычно не отваживается подойти, так как оно дружно отражает нападение и старается забодать хищника рогами. Он пытается только загрызть отставших коров или телят и хватает их за горло так же, как лошадей; более слабые домашние животные обыкновенно делаются жертвами волка, если вовремя не найдут безопасного убежища, так как этот хищник настойчиво преследует их, куда бы они ни бежали, причем не боится даже воды.

Волку свойственны многие качества собаки: он точно так же силен и настойчив, внешние чувства у него точно так же хорошо развиты, кроме того, он весьма умен. В сказках и баснях волк изображается дураковатым существом, которое постоянно дает себя перехитрить и обмануть лисице, но этот образ вовсе не соответствует действительности, так как в хитрости, лукавстве, умении притворяться и осторожности волк нисколько не уступает лисице и, скорее, во многом ее превосходит. В большинстве случаев он умеет прекрасно приноравливаться к обстоятельствам, свои поступки обдумывает и легко находит выход из затруднительного положения. Он старается обмануть свору собак, обнаруживая при этом большую осторожность и хитрость, и не теряет присутствия духа, даже когда за ним гонятся. Его зрение, слух и обоняние одинаково хорошо развиты. Утверждают, что он не только хорошо чует следы, но даже чувствует запах на большом расстоянии. Он очень хорошо различает следы разных животных, на которые случайно нападает во время своих странствований, и с большой уверенностью идет по тому следу, который избрал, не обращая внимания на остальные. Выслеживая добычу, он обычно проявляет большую осторожность, чтобы не попасть в какую-нибудь ловушку и не поплатиться жизнью.

Сейчас известно, что охота, особенно на крупную добычу, требует от хищника столь высокого напряжения всех сил, что любая, даже сравнительно легкая рана может повлиять на успешность ее исхода. Поэтому подавляющее большинство хищников действительно старается нападать лишь в случае. когда им самим ничего не угрожает. Это не «трусость», а необходимое условие их выживания.

Он никогда не выходит из засады, пока не удостоверится в том, что ему ничто не угрожает. Он приближается к своей жертве бесшумно и относится недоверчиво ко всякой веревке, к каждому отверстию и вообще ко всем незнакомым предметам, предполагая в них западни или ловушки; поэтому он по возможности старается не входить во двор через открытые двери или ворота, если может пробраться туда каким-нибудь иным способом. Замечено, что он только в крайнем случае схватывает привязанных животных, боясь, что они выставлены как приманка в какую-нибудь ловушку.

Старый писатель Геснер передает следующими словами рассказ своего современника Геблера: «Отец Геблера питал особое пристрастие к охоте и приготовил несколько ям для того, чтобы ловить туда разную дичь. В одну из этих ям однажды ночью попалось три живых существа: одним из них была старуха, которая вечером пробиралась из огорода, где крала капусту, репу и лук; кроме того, в той же яме оказались волк и лисица. Все трое сидели всю ночь очень смирно — очевидно, от страха; даже у волка, самого сильного из них, был вид кроткого ягненка, и он никому не причинил вреда; старуха же, как самое разумное существо, от страха сделалась совсем бессильной и бледной и была скорее похожа на мертвую, чем на живую. Когда рано утром отец по своему обыкновению пошел осматривать ямы и увидел эту странную картину, он очень испугался и заговорил со старухой, которая как будто ожила от человеческого голоса и немного пришла в себя. Как храбрый человек, отец вскочил в яму, заколол волка кинжалом, убил лисицу, на своих плечах по доставленной лестнице вытащил полумертвую старуху и отнес ее домой, очень удивляясь, что столь свирепое и прожорливое животное, как волк, не тронуло ночью ни старухи, ни лисицы». Совершенно иначе ведет себя волк, когда его мучает сильный голод; тогда он забывает всякую осторожность и становится не только смелым, но и нахальным. Для голодного волка больше не существует опасности; он ничего не боится и его ничем нельзя испугать.

У старых волчиц течка начинается в конце декабря и продолжается до середины января; у более молодых она начинается позже, в конце января, и продолжается до половины февраля. Возбужденные страстью самцы в это время грызутся между собой из-за любви самки. После 63-64 дней беременности, так же примерно, как у крупных пород собак, волчица мечет в уединенном месте леса от трех до девяти волчат, большей частью четыре-шесть. Волчица выбирает для своих щенят сухое лесистое место на болоте, куда люди и скот почти не имеют доступа; на юге Европы волчицы устраивают свое логово в специально выкопанных ямах, под корнями деревьев или в расширенных норах лисиц и барсуков. Волчата остаются слепыми необыкновенно долго, 21 день, растут сначала медленно, впоследствии очень быстро, ведут себя как молодые собаки, весело играют и дерутся между собой, как щенята, и их вой и лай слышны издалека. Волчица обращается с ними очень нежно, как хорошая сука, лижет и чистит их, очень долго кормит молоком, затем приносит им обильную пищу, соответствующую степени их развития, и старательно скрывает от посторонних глаз. Если семейству грозит какая-нибудь опасность, то волчица переносит в пасти поочередно своих детенышей в другое, более укромное место. Молодые волки растут до третьего года и тогда делаются способными к размножению. Вероятно, волки могут прожить 12-15 лет; многие из них умирают от голода, другие погибают от множества болезней, которым они подвержены точно так же, как и собаки.

«Вблизи своего гнезда, — пишет мне Каде, — волк никогда не охотится, именно поэтому молодые косули и волчата часто играют вместе на одной прогалине. Во время охоты за волками я часто сам убивал — и видел, как другие убивали, — на одних и тех же тропинках и молодых волков, и молодых косуль. Невозможно, чтобы эти последние, красивые животные, не знали о присутствии волков уже в конце июля». То, что волчица перетаскивает своих волчат в другое место, наблюдалось неоднократно, но многие утверждают, что и волк ей в этом помогает. Говорят, что волк иногда пожирает своих детенышей, но это, кажется, происходит только в исключительных случаях.

Не говоря о том, что волчице совершенно невозможно скрыть только что родившееся потомство от чуткого носа своего супруга и, следовательно, спасти детенышей от его зубов, я считаю своим долгом поставить вопрос: почему волки никогда не пожирают трупы убитых на охоте волков, с которых сняты шкуры?

Известны случаи, когда волки охотно поедали погибших сородичей (например, убитых кабаном).

Еще молодым человеком слыхал я ужасно жалобный вой старых волков, нашедших трупы своих детенышей, убитых охотниками. Вой этот возбудил во мне такую жалость, что я проклинал жестокость охотников и никогда не подражал им. Сообщение это опровергается другими наблюдениями: молодые волки, мать которых убита, пропадают часто бесследно, и, по всей вероятности, могилами их становятся желудки старых волков. Если волчат не тревожат в их гнезде, то это следует приписать скорее бдительности матери, чем любви отца. Каде полагает, что отец участвует в добывании пищи для детенышей, но не подтверждает своего мнения никакими убедительными доказательствами, так что вопрос об этом следует считать еще не решенным. Только впоследствии, когда молодые волки подрастут, мать приводит их к старым волкам, и те принимают малышей в свое общество, отвечают всегда воем на их визг, обучают, предупреждают об опасности и жалобно воют, если волчата погибают.

Мои собственные наблюдения над волками, которых я сам воспитывал или о которых слыхал, подтверждают вышеприведенные рассказы. Один из волков Бреславского зоологического сада был таким же ручным, как собака; самым любезным образом он здоровался с директором этого учреждения Шлегелем, лизал ему руку, которую тот безбоязненно просовывал в клетку, и относился дружелюбно ко всем знакомым. Другой волк, который жил в этой же клетке, относился к Шлегелю очень странно: по его приказанию он высовывал хвост наружу, но ворчал и сердился, когда хвост трогали; при этом он лязгал зубами, но звук этот не походил на пистолетный выстрел, как желает убедить своих доверчивых читателей немецкий писатель Мариус. Гнев этого волка был притворный: он яростно бросался на товарища, когда того ласкал Шлегель, и демонстративно высовывал свой хвост из клетки, чтобы быть замеченным, из чего видно, что он скорее готов был перенести дерганье хвоста, чем остаться незамеченным. Можно с уверенностью сказать, что волк способен к воспитанию и легко становится ручным, если за ним ухаживают люди без предубеждений. Тот, кто умеет с ним обращаться, может из него сделать животное, очень близкое к домашней собаке. Но при этом необходимо иметь в виду, что к дикому животному в период воспитания следует относиться иначе, чем к домашнему, которое с незапамятных времен находится в зависимости от человека.

«Хотя волк, — пишет Геснер, — и приносит некоторую пользу, когда его убивают или ловят, но вред от живого волка для людей и скота гораздо больше этой пользы, и поэтому когда найдут его след, то все мужчины преследуют его до тех пор, пока не поймают или не убьют каким-нибудь способом — капканом, ловушками, ядом, огнестрельным оружием и т. п.». То, что Геснер коротко и просто сказал более трехсот лет назад, остается верным и до сих пор.

«С волками и медведями никто не должен заключать мира» — так гласит древний закон Карла Великого, переведен на немецкий язык в сборнике, называемом «Sachsenspiegel». Там же говорится: «Кто держит у себя злую собаку или ручного волка, оленя или медведя, тот должен платить за вред, причиняемый этими животными».

Для истребления волков годны все средства: порох и свинец, точно так же как и коварно отравленная приманка, силки и ловушки. Большинство волков умирают от стрихнина. Когда зимой пищи волкам не хватает, им приготовляют отравленную приманку*.

Подобное отношение не могло не сказаться: популяции волка очень сильно пострадали, особенно в Западной Европе и Северной Америке, где ряд подвидов оказался под угрозой исчезновения. По-видимому, многочислен волк в настоящее время только в России и некоторых соседних странах.

В густонаселенных странах для охоты на волков собирается обычно очень много народу. Целые волости иногда поднимаются, когда найдут след волка. Швейцарская хроника повествует: «Как только заметят волка, все должны подняться, и целая область должна участвовать в охоте на него до тех пор, пока его не убьют или не прогонят». Каждый человек, способный носить оружие, был обязан принимать участие в этой охоте, и большинство исполняли эту обязанность с большой готовностью. В больших лесах Польши, Познани, восточной Пруссии и Литвы прорублены ради охоты на волка широкие просеки и весь лес разделен таким образом на четырехугольники. На трех сторонах такого четырехугольника, где предполагают присутствие волка, становятся охотники с ружьями, а на четвертую сторону посылаются загонщики. Волк появляется обыкновенно довольно быстро, тотчас после первого шума, и, не торопясь, бежит к охотникам, где его встречают выстрелами. На такой охоте только отличные стрелки стреляют пулями, большинство же заряжают свои двустволки очень крупной дробью или картечью. Мне случилось раз в Кроации присутствовать на охоте за волками, и я должен сказать, что зрелище было великолепное, но результат довольно плохой. Созвав жителей многих деревень, собрали их около леса, где должна была проходить охота. Загонщиков набралось несколько сот, и они под предводительством лесничих того помещика, которы й устраи вал охоту, был и расставлен ы вокруг леса огромной цепью, составлявшей около двух верст в длину. Против них на дороге была установлена цепь стрелков. Три выстрела послужили загонщикам сигналом для начала охоты, и сразу поднялся шум. Загонщики подвигались к нам с криками, они свистели в дудки и били в барабаны, что придавало охоте осбую оригинальность — казалось, целый полк идет на штурм. Вскоре я услышал шаги приближающегося ко мне животного, но это оказалась лисица, а не волк. Лишь один волк был убит, трое других прорвались сквозь цепь загонщиков, а четвертый был только ранен. Убитому волку связали лапы ивовыми прутьями, повесили на большую жердь и торжественно понесли в деревню.

Совершенно иначе охотятся жители русских степей. Они редко употребляют огнестрельное оружие. Там верхом гонятся за волком до тех пор, пока он не выбьется из сил, и тогда убивают. Уже через несколько часов он начинает уставать и на согнутых задних лапах возвращается к своим преследователям, которые слезают с лошадей и убивают его дубиной или суют ему в пасть какую-нибудь тряпку или старую шляпу, хватают за загривок, связывают и привозят живым домой. Коль рассказывает, что пастухи при табунах лошадей очень искусны в подобной охоте. Они бывают вооружены только палкой с железным набалдашником, которую очень ловко кидают в волка на всем скаку, при этом почти всегда попадают в цель, и волк часто валится от одного удара.

Лапландцы охотятся на волка очень оригинальным образом. Летом и среди зимы их северные олени часто подвергаются нападениям волков, и лапландцы почти ничего не могут с этим поделать; хотя у них есть ружья и они умеют с ними хорошо обращаться, но охота с ружьем им не так нравится, как та, которую мы сейчас опишем. Как только выпадет первый снег и на нем еще не успеет образоваться твердая корка, которая зимой выдерживает волка, лапландцы начинают готовиться к охоте. Единственным оружием им служит длинная палка, к концу которой приделан острый нож, так что орудие это похоже на копье. На ноги лапландцы надевают длинные лыжи, с помощью которых быстро двигаются по снегу. Тогда они отыскивают волка и преследуют его; он быстро бежать не может, так как до живота проваливается в снег и скоро устает, поэтому на лыжах его догнать нетрудно. Лапландцы все более и более к нему приближаются, и если преследование происходит в безлесной равнине, то волк погиб. Нож, привязанный к палке, обыкновенно покрывают роговыми ножнами, которые, однако, сидят так слабо, что падают от одного удара по шкуре волка; тогда на хищника начинают сыпаться удары острием ножа, пока он не протянет ноги. Большинство волчьих шкур, которые привозят из Норвегии, добыты лапландцами именно этим способом.

В Юрских горах кантона Ваад в Швейцарии существует, по словам Чуди, особое общество для волчьей охоты, которое имеет своих чиновников, заседания и особые суды. Трубный звук извещает об убиении волка; на деньги, полученные от продажи его шкуры, устраивается большой праздник, на котором не подчинившиеся приказу начальники пьют в наказание одну воду и опутываются соломенными цепями. Так как членом общества может стать только тот, кто присутствовал на трех удачных охотах на волков, то отцы часто берут с собой маленьких детей и держат их во время охоты на руках.

Волчьи шкуры пользуются большим спросом, из них, как известно, изготавливают ковры и полости. Самые большие и лучшие волчьи меха добывают на Скандинавском полуострове, в северной России (в Сибири) и северном Китае, и за них в Германии платят 10-25 марок. Шкуры из других стран стоят гораздо дешевле, 3-8 марок. Из Сибири привозят ежегодно в Европу 20-25 тысяч шкур. Кроме того, многие правительства платят премию за убитого волка, не обращая внимания на то, застрелен он, отравлен или пойман в ловушку. Из кожи волка в некоторых странах шьют перчатки и барабаны. Мясо волка, которое не едят даже собаки, употребляется, однако, как говорят, в пищу калмыками и тунгусами.

Истинная польза от волка состоит не в том, чтобы обеспечивать охотников шкурами. Волк — самый крупный хищник в европейских лесах, не считая медведя, и именно он обеспечивает регулирование численности крупных копытных и выбраковку из их стад больных или увечных особей. Из-за снижения численности волка во многих местах косули и лоси размножаются с такой скоростью, что уничтожают на больших площадях подлесок, а зимой погибают от бескормицы.

В Испании, где шкура волка не имеет большой цены, охотники получают выгоду от убитого волка другим способом. Охотник кладет убитого волка на мула и отправляется с ним из села в село, сначала к владельцам больших стад; когда нужно, с волка сдирают шкуру и делают из нее чучело, которое показывают в каждой деревне, к немалому удовольствию молодого поколения. Владельцы больших стад платят иногда крупные суммы за убитого зверя, и, таким образом, может случиться, что охотник, при хороших условиях, за показ убитого волка получит довольно много денег.

Североамериканский волк похож во всем на своего восточного родича: он так же силен, нахален и осторожен, как и восточный, и ведет себя вообще как наш волк.

Североамериканские волки относятся к тому же биологическому виду, что и евразийские. Они более разнообразны по окрасу меха и в среднем крупнее европейских сородичей. Кроме того, на юге США живет особый близкий вид — рыжий волк (Canis rufus), более мелкий и легче сложенный. Этот вид в настоящее бремя находится под угрозой исчезновения.

По Ломеру, дороже всего ценятся волчьи шкуры из Лабрадора — черные, черно-бурые и чисто белые; они стоят в Германии 60-100 марок, обычные серые — 20-25 марок. Шкуры из области Гудзонова залива — 10-25 марок. Ежегодно продается от 10 до 15 тысяч шкур американского волка, но в это число входят и шкуры других видов волков.

Полосатый шакал (Cams adustus) ростом меньше волка и иначе окрашен. Туловище у него вытянутое, голова конусообразно заостренная, очень острая морда, с боков только немного или вовсе не сужена, поэтому немного похожа на лисью. Глаза со светло-бурым райком и продолговато-круглым зрачком поставлены косо. Уши расставлены далеко друг от друга, и длина их почти равняется трети всей головы; на конце они несколько закруглены; ноги очень высокие и тонкие. Не очень пушистый хвост, несмотря на высокие ноги, висит до земли. Шерсть состоит из длинных, жестких, довольно редких волос ости, которые совершенно закрывают тонкий подшерсток.

Широко распространен в Африке южнее Сахары. Длина тела 65-81 см, длина хвоста 30-40 см. высота в плечах около 0,5 м, вес 7-14 кг. Он населяет саванны, кустарниковые заросли и опушки лесов, поднимаясь в горы до 2700 м.

Зундеваль, первым описавший полосатого шакала, определяет длину его тела в 1,1 м, длину хвоста в 33 см и высоту в холке в 45 см; цифры эти почти соответствуют измерениям одной самки этого вида, которая жила у меня. Общий окрас шерсти буровато-светло-серая, по бокам тела проходит продольная светлая полоса, которая внизу окаймлена черным; по задним бедрам проходит наклонная черная полоса; лапы ярко-ржаво-рыжего цвета, но на передних лапах заметна поперечная темная полоса. Хвост у основания серый, по сторонам чалый, сверху и снизу черный, а кончик совершенно белый. Разные особи этого вида имеют разный окрас шерсти, а также различную ее густоту и длину и отличаются друг от друга даже общим строением тела.

Полосатый шакал распространен почти по всей Африке до страны кафров на юге. Одну самку мне прислали из Занзибара, а другое похожее на нее животное живет в Лондонском зоологическом саду и получено с устья реки Огове в Нижней Гвинее. Очень похожий экземпляр привезен из окрестностей Лоанго в Берлинский зоологический сад, и там же живет теперь другой полосатый шакал, отличающийся от предыдущих.

Пехуель-Леше, который наблюдал это животное в Нижней Гвинее, особенно около Лоанго, как в диком, так и в прирученном состоянии, говорит о нем следующее: «Полосатый шакал больше и выше нашей лисицы, но имеет такое же хитрое выражение лица, как и она, хотя производит впечатление довольно добродушного животного. Трудно найти два экземпляра, которые были бы совершенно похожи по цвету и рисунку шерсти; детеныши по окрасу очень походят на нашу лисицу. Это очень живые и ловкие животные, на движения которых приятно смотреть. С 9 до 4 часов дня их редко видно; в другое же время их всегда можно встретить в саваннах, хотя и не слишком часто; они попадаются отдельно или парами, но никогда не встречаются в стаях.

Эти звери никогда не гонятся за крупными животными, но подкарауливают и хватают разных мелких зверьков, хотя, без всякого сомнения, при случае могут напасть и на большое, но больное или раненое животное. От голода, должно быть, они не страдают, так как не пренебрегают никакой пищей, вероятно, едят и падаль и с удовольствием гложут жирные плоды масличной пальмы.

Вечером и утром полосатые шакалы бродят по луговым степям своей характерной спокойной походкой и внимательно осматриваются кругом. От человека они не бегут сразу, а сначала с любопытством на него посматривают. Они приближаются и к жилищам, и домашние собаки с ними ссоры не заводят, а туземцы, которые называют их «мбулу», также оставляют их в покое. Если спугнуть полосатого шакала, то он сначала побежит, затем будет периодически останавливаться и спокойно ждать своего преследователя. Тогда вовсе не трудно застрелить его зарядом дроби, если не пожалеть это красивое и доверчивое животное. Протяжный и довольно пронзительный лай полосатого шакала слышен во всякое время года, утром и вечером. Он так громок, что вновь прибывший в эту местность человек непременно испугается, когда услышит его вблизи деревни или лагеря. Однажды, услышав жалобный крик, мы вовремя поспели на опушку леса, где бедное животное было уже схвачено огромной африканской змеей — питоном; мы освободили его выстрелом. Сначала он был очень удивлен, а затем с визгом убежал».

Жившие у меня полосатые шакалы были родом из Занзибара и из своей клетки с большим вниманием следили за всякими мелкими животными, которых они могли увидеть; летевшая мимо птичка или приближающаяся курица сильно их занимала.

Полосатый шакал (Cams adustus)

В другом отношении они по своему поведению мало отличались от других диких собак той же величины; они боялись людей и крупных животных, хотя при случае умели хорошо защищаться. Одна из самок сначала очень недоверчиво относилась к моим ласкам, но понемногу становилась все менее осторожной, а через несколько недель я вполне завоевал ее доверие. Она шла на мой зов и позволяла себя трогать; сначала, правда, подозрительно обнюхивала мою руку, так что приходилось соблюдать осторожность, но наконец я добился своего и мог ее безнаказанно гладить. Со своими сожителями по клетке она жила в мире, но близко их к себе не подпускала и решительно защищалась. Голоса ее я никогда не слыхал. Мелких животных и птиц, например крыс и воробьев, она пожирала с жадностью, но так же охотно ела плоды: сливы, вишни, груши, а булку с молоком ела с особенным удовольствием. Самка эта была очень чувствительна к нашему северному климату; в холодные дни она лежала, свернувшись по-собачьи, без движения и неохотно вставала, когда ее звали, между тем как в другое время, услышав зов, сейчас же подходила к решетке. Активнее всего она была в теплые летние вечера.

Обыкновенный шакал (Canis aureus) — это то животное, которое древние называли «фос» и «золотой волк», и, по всей вероятности, он под именем лисицы упоминается в Библии (Книга Судеб, XV, 4) в истории о Самсоне, который посредством этих животных сжег жатву филистимлян.

Обыкновенный, или золотистый, шакал населяет разнообразные (преимущественно сухие и открытые) местообитания Ближнего Востока, Балкан, Кавказа, Южной Азии и Африки на юг до Танзании. Длина тела 0,6-1 м, хвост 20-30 см. высота в плечах около 0,5 м, вес до 15 кг.

Название его происходит от персидского слова «сигал», которое турками переделано в «шикал», а русскими на Кавказе — в «чекалка». Животное это хорошо известно всем жителям Востока, и в народной литературе тех стран оно играет ту же роль, как у нас лисица.

Туловище шакала имеет 65-80 см в длину, хвост 22-30 см, высота в плечах 45-50 см. Туловище у него стройное, ноги высокие, морда острее, чем у волка, но тупее, чем у лисицы, пушистый хвост висит почти до земли. Уши короткие, достигают разве только четверти всей длины головы и расставлены далеко друг от друга; светло-бурые глаза имеют круглый зрачок; жесткая и не очень длинная шерсть довольно неопределенного окраса. Основной цвет серовато-желтый, который на спине и по бокам переходит в черный. Нижняя часть тела окрашена гораздо светлее верхней; конечности, шея и щеки имеют рыжевато-чалый цвет. Брюхо и горло желтовато-белого цвета, который на груди переходит постепенно в рыжевато-желтый, а на нижней части шеи — в серый. На плечах заметны неясные темные поперечные полосы. Вес шакала около 10 кг.

Родиной шакала следует считать Азию. Начиная от Индии, он встречается на всем западе и северо-западе этой части света: в Белуджистане, Афганистане, Персии, Закавказье, Малой Азии, Палестине, Аравии — и переходит в северную Африку. В Европе его находят в Турции, Греции и даже в некоторых местностях Далмации. Насколько далеко он распространен в Африке, еще пока не известно. В Индии и на Цейлоне* его можно встретить везде в лесистых и безлесных странах, на равнинах и высотах, а в Гималайских горах он поднимается на 1000 м над уровнем моря. На восток от Индии становится более редким, но встречается еще в западной Бирме до Теннасерима, может быть, и на Малаккском полуострове. По описаниям Диарда можно почти предположить, что шакал живет и на острове Борнео. На Борнео (Калимантан) и другие Зондские острова шакал не проникает, из рода Canis там могут быть встречены только одичавшие домашние собаки.

По образу жизни шакал занимает среднее место между волком и лисицей, но больше похож на первого. Днем он прячется, а вечером выходит на охоту и громким воем сзывает товарищей, с которыми вместе охотится. Он чаще встречается стаями, хотя иногда ищет добычу и в одиночку. Стая шакалов этого и других видов обычно состоит из взрослой пары и подросших щенков прошлого помета.

Его можно считать, может быть, самым нахальным и докучливым видом диких собак. Он вовсе не боится человеческих поселений, смело врывается в деревни, даже сильно населенные города, на скотные дворы, в хлевы и хватает там, что найдет. Его нахальство раздражает не меньше, чем войч который он издает каждую ночь. В местах, где встречается это животное, слышится многоголосый, очень жалобный вой, который немного похож на вой собак, но по тонам своим более разнообразен. Во всяком случае, звуки эти вовсе не означают на самом деле жалобу зверя, так как шакалы воют и при обильной пище, например около крупной падали, но даже и тогда голос их бывает так жалобен и печален, что можно подумать, будто они неделю ничего не ели. Как только один из них подает голос, все другие шакалы начинают ему вторить, так что, находясь в каком-нибудь уединенном жилище, можно слышать самую удивительную музыку, потому что вой шакалов раздается со всех сторон и на различном расстоянии. Новичку этот вой кажется очень страшным, потому что бывает похож на крик о помощи или жалобный стон человека. Продолжительный ночной крик шакалов часто не дает заснуть человеку, которому приходится провести ночь в лесу или пустыне, поэтому можно не удивляться, что восточные жители ненавидят это животное и осыпают его самыми страшными проклятьями.

Шакалы, как уже говорилось, заслуживают ненависть людей и своими делами. Малую пользу, которую они приносят, нельзя и сравнить с причиняемым ими вредом. Они полезны только уничтожением падали и разных мелких вредных животных, например крыс; вред же они наносят нахальными нападениями на человеческое имущество. Они не только пожирают все съедобное, но также воруют всевозможные несъедобные вещи, забираются в дома, дворы, палатки, комнаты, конюшни и кухни и тащат оттуда все, что попадется; стремление к воровству у них развито так же сильно, как и прожорливость. На птичьем дворе они умерщвляют кур с кровожадностью куницы и хищничают с меньшей хитростью, но с большим нахальством, чем лисицы. При случае они нападают на одиноких коров, загрызают ягнят и коз, гонятся за небольшими оленями и грабят плодовые сады и виноградники.

Корова слишком велика в качестве жертвы шакалов (разве что она находится при смерти). Реально же группа шакалов способна убить новорожденного ягненка или детеныша газели, обычно же их добыча гораздо мельче.

Стерндаль и Жердон уверяют, что шакалы в Индии вредят плантациям сахарного тростника и кукурузы; забираются они и на кофейные плантации и там съедают большое количество спелых ягод. Зерна кофе проходят непереваренными через их кишечник, и поэтому их усердно собирают, так как говорят, что они дают лучший кофе — конечно, не потому, что эти зерна побывали в желудке шакала, а потому, что эти животные выбирали себе самые спелые ягоды. На морском берегу шакалы питаются мертвыми рыбами, моллюсками и прочими животными. Они следуют целыми стаями за крупными хищниками, чтобы лакомиться остатками их добычи; за караванами путешественников следят они по целым дням, во время остановок врываются в лагерь и тут воруют, что только возможно. Если шакалы встречают человека, то разбегаются от него во все стороны, но тотчас опять соединяются и продолжают свое странствование. На Востоке говорят, что шакалы нападают и на людей — конечно, не на здоровых и взрослых, а в основном на детей и больных. По официальным сведениям, шакалами убито в Индии людей больше, чем волками, и даже, может быть, тиграми- людоедами. В трех провинциях этой страны за три года шакалы убили 527 человек, в одной лишь Бенгалии в 1882 году — 359 человек. Если эти цифры верны, то как велико должно быть во всей Индии количество людей, умерщвленных шакалами? Жертвами шакалов, если приведенные цифры хотя сколько-нибудь соответствуют действительности, могли становиться умирающие от дряхлости, истощения или болезней люди, вовсе не способные оказать сопротивление хищникам. Данные, приводимые Бремом, скорее свидетельствуют не о кровожадности шакалов, а о том, какое количество умирающих людей было доступно зверям в Индии того времени. Вообще, в той же Индии шакалы приносили и приносят большую пользу, уничтожая в окрестностях городов огромное количество отбросов.

В северных частях Цейлона, где на песчаной почве весьма скудно растут кустарник и небольшие группы деревьев, шакалы, по показаниям Теннента, очень обыкновенны. Они охотятся здесь всегда стаями под предводительством вожака и выказывают при этом большую храбрость.

Обыкновенный шакал (Canis aureus)

Они гоняются не только за зайцами и другими грызунами, но также и за крупными животными, например оленями. Если под вечер или с наступлением темноты они заметят, что заяц или другое животное спрячется в чащу кустарника, то они устраивают настоящую облаву. Шакалы окружают кустарник со всех сторон, не забывая занять все тропинки; вожак продолжительным воем дает сигнал к наступлению, товарищи ему вторят, и вот они все разом бросаются в чащу, чтобы выгнать животное на тропинку, где сидящие в засаде шакалы его и схватывают. Теннет говорит со слов лично наблюдавшего это, что первая забота шакалов, умертвивших какую-нибудь дичь, состоит в том, чтобы ее оттащить куда-нибудь в кусты, откуда они сейчас же выходят, чтобы осмотреть окрестности и убедиться, что никакой другой крупный хищник не может отнять у них добычу. Если опасности не предвидится, то они возвращаются к убитому животному и куда-нибудь его утаскивают или пожирают на месте. Наблюдатель, сообщивший это Тенненту, уверяет, что шакалы применяют следующую хитрость, чтобы отвлечь внимание человека или крупного хищника: они схватывают какой-нибудь предмет в пасть и с ним убегают, как будто хотят спасти добычу от преследователей, а когда за ними гонятся, они бросают этот предмет и тайком возвращаются к настоящей добыче. Во всяком случае, шакалы у сингалезцев считаются олицетворением хитрости и коварства, и потому им посвящено множество басен и рассказов.

На черепе некоторых шакалов встречается иногда костяной нарост, который снаружи обозначен пучком длинных волос*; нарост этот называется шакальим рогом, и индусы, и сингалезцы приписывают ему чудодейственную силу.

Видимо, имеется в виду какое-то болезненное образование, например, травматического происхождения.

Говорят, что этот нарост можно найти только на черепе вожака и потому его нелегко достать, но у счастливого обладателя рога исполнятся все его желания; вообще этот рог самый лучший талисман, который сам собой возвращается к обладателю его, если тот вдруг его потеряет. Издревле существует предание, что шакал служит проводником и разведчиком тигру и льву, что он их предостерегает об опасности, ведет к жертве и в награду за это получает часть добычи. В Индии утверждают, что шакалы только в присутствии тигра или леопарда издают своеобразный крик, который в другое время никогда не слышен. Этот крик очень хорошо известен охотникам и действительно всегда обозначает близость тигра или леопарда, но гораздо правильнее считать его криком, предостерегающим других шакалов, так как голодный тигр или леопард, конечно, без колебаний может напасть и на шакала. Более добросовестные наблюдатели утверждают, что голодные шакалы не идут впереди тигра, а следуют за ним, чтобы воспользоваться остатками его добычи, но при этом старательно избегают слишком близкого контакта с опасным сотоварищем по охоте.

Сандерсону однажды посчастливилось наблюдать за шакалами. Он спрятался около убитой тигром скотины, чтобы подкараулить этого хищника, когда он вторично вернется к своей добыче, но до появления тигра он смог увидеть проделки трех шакалов. «Двое из них, — рассказывает Сандерсон, — еще до заката солнца бродили около мертвой скотины, и забавно было видеть, с какой преувеличенной осторожностью они приближались к лакомой добыче, хотя должны были знать, что тигра вблизи нет. Подойдя наконец к падали, они вдруг, как бы испугавшись, отскакивали назад — очевидно, с намерением спровоцировать тигра, если он находился поблизости. Наконец у них хватило смелости подойти к мертвой добыче. Один из шакалов стал жадно есть и шумно откусывать куски то с одной стороны, то с другой, а второй вовсе не ел, а стоял на часах. Вдруг караульщик весь съежился, взъерошил шерсть, опустил хвост и принял позицию защищающейся собаки, при этом маленькими шагами, ворча, продвигался вперед, как индюк. Я подумал, что приближается тигр, но оказалось, что это был третий шакал, которого его родичи не хотели допустить к своей добыче. Вновь пришедший, видя, что место занято, спокойно улегся в некотором отдалении и стал ожидать своей очереди. Между тем первый шакал уже целых полчаса обжирался, а его товарищ не съел еще ни одного куска; вдруг оба вскочили и стали пристально вглядываться в какое-то место около того дерева, на котором я сидел; после этого они стали издавать очень странное хрюканье, без устали скакали взад и вперед, но все время смотрели на то же самое место. Теперь я понял, что они увидели тигра; хотя мне ни разу не случалось присутствовать при такой встрече, но движения шакалов были так характерны, что иного значения им было дать невозможно. Я, понятно, был очень возбужден, так как не мог повернуться, чтобы осмотреть то место, откуда должен был появиться тигр. Внезапно шакалы прекратили свое ворчание и стали громко визжать, надеясь, без сомнения, разжалобить крупного хищника, а затем убежали, и я почти под собой услышал шаги тихо приближающегося тигра. Вскоре я увидел при свете яркой луны полосатую голову и плечи; тигр немного постоял на месте, а затем подошел к добыче и стал смотреть вслед шакалам. Я прицелился в него и выстрелил, не теряя времени; с громким яростным воем раненый тигр пробежал еще шагов восемьдесят, а затем в ночной тишине раздался характерный предсмертный стон убитого мной животного». Течка у шакалов бывает весной и служит причиной очень громкого воя влюбленных самцов. По прошествии девяти недель самка шакала щенится пятью-восемью детенышами, которых она вскармливает в скрытом от людских взоров логовище. Мать храбро защищает своих щенят и точно так же, как волчица и лиса, обучает их своему ремеслу, а по прошествии двух-трех месяцев покидает логово и отправляется странствовать. Молодые шакалы к этому времени перенимают уже все привычки старых: умеют отлично выть и воровать. В Индии число детенышей, как правило, не превышает четырех; мать их рожает в норе, а иногда в сухой яме под нависшим берегом.

Молодые шакалы приручаются гораздо легче, чем лисицы. Они привыкают к своему господину, следуют за ним, позволяют себя ласкать и даже требуют ласки, идут на зов, виляют хвостом, когда их гладят, — одним словом, ведут себя как домашние собаки. По одной из теорий, домашняя собака происходит от шакала, а не от волка.

Даже старые шакалы в неволе постепенно привыкают к человеку, хотя вначале и пробуют кусаться. Шакалы довольно легко размножаются и в неволе, а также без труда спариваются с подходящими по величине домашними собаками.  Хотя, вопреки тому, что считалось ранее, между шакалом и собакой нет физиологических препятствий к спариванию, поведение их слишком различно. Чтобы в специальных экспериментах получить гибрид этих двух животных, их приходилось выращивать вместе, начиная с рождения. Кроме того, в отличие от собаки и волка самец-шакал бывает готов к спариванию очень недолгий промежуток времени в течение года. Таким образом, спонтанное появление гибридов собак с шакалами хотя и возможно, но случается, по-видимому, достаточно редко.

Адаме видел в Индии домашних собак, которые очень походили на шакалов, и полагает, что они произошли от скрещивания шакалов с домашними псами; Блэнфорд считает также подобное скрещивание возможным. Мех малоазиатского шакала стоит недорого.

Шакалы подвержены самой страшной болезни собак, а именно бешенству.

Во внутренней и южной Африке живет один вид шагала, которого можно часто видеть в больших зоологических садах и музеях.

Чепрачный шакал (Canis mesomelas) отличается от обыкновенного шакала тем, что ноги у него гораздо короче и голова очень напоминает голову лисицы, а уши имеют некоторое сходство с ушами фенека: они очень большие, у основания широкие и кверху заострены, так что образуют равносторонние, книзу несколько суженные треугольники; оба уха сидят совсем близко одно от другого. Большие коричневые глаза имеют круглый зрачок; хвост висит до земли. Мех густой и мягкий. Основной цвет желтовато- или рыжевато-серый, переходящий на нижней части тела в желтовато-белый. Вся спина покрыта как бы чепраком черного цвета, который сбоку резко отличается от прочего меха и посредине имеет белый поперечный рисунок. На шее этот чепрак окаймлен неясной белой полосой. По длине чепрачный шакал превосходит обыкновенного, а в высоту ниже его.

Распространен по всей Африке южнее Сахары, населяя саванны и редколесья. Длина тела 68-73 см, длина хвоста 30-38 см, высота в плечах 30-48 см. Вес 7-13 кг, самцы в среднем на 1 кг тяжелее самок. Беременность — 60 дней, рождается 1-8 (обычно 4) детенышей. Они начинают выходить из убежища в возрасте 8-9 недель, а в 6 месяцев уже охотятся вместе со взрослыми. Чепрачный шакал более активный охотник, чем два других, и чаще нападает на достаточно крупных животных, в том числе овец. Еще один африканский вид рода Canis, о котором Брем не упоминает, — абиссинский волк, или эфиопский шакал (Canis simensis). Этот очень редкий красивый зверь, похожий на высоконогую рыжую лисицу, живет только в сухих высокогорьях Эфиопии, на высоте 3000-4000 м над уровнем моря. Хотя он крупнее шакалов (длина до 1 м, высота в плечах 60 см), его основная добыча — мышевидные грызуны. В настоящее время абиссинский волк находится под угрозой исчезновения: его численность не превышает 600 особей.

Падаль всегда привлекает его, и он, кажется, предпочитает эту пищу всякой другой. Буртон говорит, что сомалийцы считают лай чепрачного шакала предвестником восхода солнца и по нему предсказывают хорошую или плохую погоду; в Абиссинии и Судане не обращают внимания на эту музыку, хотя она там часто раздается. Я должен признаться, что вой шакалов меня никогда не беспокоил и даже служил мне развлечением во время бессонных ночей.

Черпачный шакал (Canis mesomelas)

О размножении этого животного мы пока почти ничего не знаем. Мне рассказывали, что у них бывает от четырех до пяти детенышей, которые родятся в начале дождливого сезона. В Африке никому не приходит в голову приручить это очень миловидное животное, и потому мы очень редко получаем из Капской колонии живые экземпляры этого шакала. Если заняться воспитанием этих животных, то они очень скоро становятся ручными. По природе своей чепрачный шакал добродушное, непритязательное животное, которое более склонно к приручению, чем лисица.

Во время линьки, которая происходит в сентябре, наш шакал некоторое время очень странно выглядел: его черный чепрак почти совсем вылез, но новые волосы выросли довольно быстро, и через четыре недели у него образовался новый, еще более красивый мех. Чепрачные шакалы довольно легко размножаются в клетках. Отличается ли у них продолжительность беременности от других волков, я сказать не могу. В южной Африке очень любят мягкий мех чепрачного шакала; шкурки его сшивают по 10-20 вместе в виде большого ковра (каросс), который охотно покупают туземцы, чтобы использовать в качестве покрывала для постели. При искусном подборе шкурок разного окраса ковры получаются очень красивыми.

Если мы теперь обратимся к американским шакалам, то прежде всего должны упомянуть о двух видах, отличающихся очень длинной головой, тонкой мордой и коротким хвостом.

Гривистый волк, или гуар (Chrysocyon brachiurus) похож, по словам Бурмейстера, на нашего волка, но имеет более тонкое туловище, ноги у него выше, морда тоньше, грудь уже, хвост короче.

Гривистый волк не находится в очень тесном родстве с волками и шакалами и принадлежит к особому роду. Ноги гривистого волка самые длинные среди млекопитающих (по отношению к длине тела). Это позволяет зверю, населяющему преимущественно травянистые равнины, осматриваться поверх высокой травы. Челюсти гривистого волка слабые и не предназначены для умерщвления крупной добычи. Самое большое псовое Южной Америки питается мелкими грызунами, лягушками, ящерицами, крупными насекомыми, поедает птичьи яйца и птенцов, а также разнообразные фрукты.

По словам Гензеля, туловище его кажется неестественно коротким, а ноги из-за удлиненных костей кисти и ступни кажутся длинными. Мех у него также весьма своеобразный. На морде и на лапах, по описанию Бурмейстера, шерсть очень короткая, но длина волос постепенно увеличивается, и на затылке и спине они достигают наибольшей величины (около 13 см), образуя настоящую гриву, которая во время приступов гнева или при возбуждении взъерошивается. Грива эта ярко-коричневого цвета, к середине спины становится несколько темнее, а к животу — светлее и желтее. Морда бурого цвета, голый нос черный, верхняя часть головы светлее, уши снаружи рыжевато-бурые, а внутри желтовато-белые; на затылке заметно большое темно-бурое пятно, продолженное до спины; лапы спереди черные, а сзади бурые, ступни почти белые; хвост сверху красновато-бурый, а снизу желтоватый. Длина туловища и головы 1,25-1,3 м, хвост — 40 см, а высота в холке — 70 см.

До сих пор нам очень мало известно об образе жизни этого животного, которое и в музеях встречается довольно редко. Хотя гуар широко распространен в Южной Америке и поодиночке встречается во многих местностях Бразилии, Парагвая и Аргентинской республики, но из-за своей осторожности и боязливости держится далеко от человеческих жилищ, и потому его можно редко видеть и еще реже — убить. Бурмейстер считает особым счастливым случаем, что во время его пребывания в Лагоасанте ему принесли убитого гуара, так что он смог его описать. Этот волк с некоторым любопытством смотрит на человека издали, но вскоре убегает от него и никогда не бывает навязчив; он лишь в редких случаях нападает на домашнюю скотину и никогда — на человека; питается небольшими млекопитающими и разными плодами. Гензель говорит, что он практически ничего не смог узнать об образе жизни этого животного, но чаще всего о нем слыхал на плоскогорье Сьерра-Герал, где он нападает на стада овец и мог бы считаться вредным, если бы чаще встречался. По показаниям принца фон Вида, гуар днем прячется в мелких кустарниках степных местностей внутри страны; ночью же, а в ненаселенных местностях даже вечером он охотится за добычей и издает свой громкий, далеко слышный вой. Вечером он рыщет в болотистых местах в поисках диких морских свинок, которые с такой быстротой мелькают в высокой траве, что ни одна охотничья собака не может их поймать, но гуар их легко догоняет. Высокие ноги дают ему возможность обозревать большое пространство и делать такие большие прыжки, что мелким животным от него спастись трудно.

Второй вид, свойственный Америке, луговой волк, иначе — койот (Canis latram).

Койот населяет Северную Америку от Аляски до Панамы. Он похож на некрупного волка с более легкой заостренной головой. Длина тела до 1 м, вес 7-20 кг. Самцы весят немного больше самок; .животные из северных районов крупнее, чем из южных.

Коренастое туловище его благодаря длинному густому меху кажется еще толще. Шея короткая и толстая. Голова более вытянута, чем у волка, сверху широкая; морда острая. Уши довольно большие, снизу широкие, с незакругленными кончиками. Светло-бурые глаза имеют круглый зрачок. Шерсть грязного желтовато-серого цвета, переходящего на ушах и носу в ржаво-бурый, а на верхней части шеи и спины — в черноватый. Стороны шеи, лопатки, бедра и наружные стороны лап светло-рыжие или светло-желтые, а брюхо и задние стороны конечностей беловатого цвета, уши ржаво-бурого цвета. Края губ белые, окружность глаз буровато-серого цвета. Хвост у основания серовато-желтого цвета с примесью черных волос, а на конце совсем черный. Зимой шерсть на спине отрастает до 10 см. Встречаются некоторые видоизменения в цвете. Взрослые луговые волки достигают 1,4 м в длину, из них на долю хвоста приходится 40 см; высота в холке 55 см.

Луговой волк в Северной Америке встречается на обширной территории, а именно от реки Миссисипи на восток и от британских владений на север почти до Панамского перешейка; особенно часто он встречается около реки Миссури, в Калифорнии и Колумбии. Английские естествоиспытатели говорят, что он живет большими стаями и гоняется за крупными животными, а именно следует за стадами бизонов, причем очень храбро нападает на больных, измученных или раненых быков. Принц фон Вид и Одюбон, напротив, утверждают, что он живет поодиночке или парами и по образу жизни не отличается от нашего волка.

По-видимому, в разных ситуациях охотничья тактика койота, как, впрочем, и волка, может сильно различаться. Основная его добыча это различные грызуны и зайцы, однако стая койотов, вероятно, может справиться с больным или раненым оленем или другим копытным сходного размера.

Койот (Canis latrans)

Он хватает все, что может схватить, и по хитрости своей не уступает нашим волкам и лисицам. Ночью он забегает в индейские деревни. а зимой рыщет около жилищ даже днем, точно так же как волк в снежную зиму во время морозов. В апреле луговые волчицы живут в вырытых ими норах или в естественных пещерах, и там у них родится 6-10 детенышей. Течка бывает в январе и феврале, и в это время койоты, как и все собаки, сильно возбуждены. Тогда в прериях слышен их голос — своеобразный, в конце несколько протяжный лай. Многие индейские собаки по своему внешнему виду очень похожи на лугового волка, поэтому можно предположить, что они произошли от скрещивания лугового волка с собакой.

По одной из теорий, домашняя собака происходит от ныне вымершего волжского волка, которого можно считать евразийской разновидностью койота.

«Волки, — говорит Тильман, встречаются везде в прериях, но луговой волк, или койот, попадается гораздо чаще, чем крупный серый волк. Днем койоты бегают поодиночке или попарно по прерии, около падали или раненого животного их собирается большое количество, а ночью целые стаи задают концерты около стоянок путешественников. Я не могу сказать, чтобы этот вой был очень неприятен; часто, лежа в палатке и слушая его, я находил в нем некоторое сходство с отдаленным пением, точно так, как крик диких гусей издали напоминает колокольный звон. Койот вместе с грифом истребляет падаль в пустыне, но сильно разложившиеся трупы он не ест. Самой верной добычей койота следует считать пристреленного или раненного в борьбе с товарищами бизона. Как только такой бизон падает, обессилев от ран, острые зубы койотов быстро довершают дело. Для человека койот так же безопасен, как и большой серый волк, но нахальство его так велико, что на стоянках в пустыне нужно хорошо прятать всякий кусок мяса и даже намазанные салом сапоги. Только однажды днем я близко видел койота: он был так увлечен охотой за зайцем, что заметил меня только тогда, когда очутился почти под копытами моей лошади».

О жизни этого животного в неволе я могу сообщить из собственного опыта. Я некоторое время воспитывал лугового волка, который жил у меня в комнате и вел себя так же хорошо, как добродушная собака, но только со знакомыми. Он во всем походил на домашнюю собаку. При виде моего приятеля прыгал от радости, вилял хвостом и подходил, чтобы его поласкали; однако он никогда не лизал руки гладившего его, просто их обнюхивал. Когда его оставляли одного, он скучал и начинал жалобно выть.

Мех лугового волка находит такое же применение, как и шкуры других волков. По Ломеру, в зависимости от величины и качества шерсти за шкуру платят от 3 до 8 марок; следовательно, по цене этот мех равняется низшим сортам европейских волчьих шкур.

Виверровая, или енотовидная, собака (Nyctereutes procyonoides ). Енотовидная собака самое своеобразное евразийское псовое. Ее ближайший родственник южноамериканская саванная лисица. Длина тела енотовидной собаки 50-68 см, длина хвоста 13-25 см. Нормальный вес составляет 4-6 кг, но осенью может увеличиваться в полтора раза за счет накопленного жира. Енотовидная собака единственное псовое, которое проводит зиму в спячке.

Удлиненное, сзади расширенное тело покоится на слабых низких ногах; голова короткая, узкая; морда острая; хвост очень короткий и пушистый; уши короткие, широкие, с закругленными верхушками и почти спрятаны в очень длинном мехе. Окрас шерсти напоминает скорее куницу, чем собаку, и довольно изменчив, то светлее, то темнее, но по плечам и передним ногам всегда проходит темно-бурая полоса; лапы того же цвета. Голова и стороны шеи обычно светло-чалого цвета, прочие части тела бурые. Щеки и края ушей бурого цвета. Нижняя часть тела светло-бурая; хвост, начиная с середины до конца, черно-бурый, а на шее и боках видны светлые желтовато-серые пятна. Каждый волос на этих пятнах у основания бурый, а на конце серовато-желтый. Подшерсток, по словам Радде, развит сильнее, чем у всех других собак, и поэтому мех этот имел бы большую ценность, если бы остевые волосы не были взъерошены, как у барсука, и разнообразие окраса не затрудняло бы составления цельного красивого меха из отдельных шкурок.

Мех енотовидной собаки известен под торговым названием «уссурийский енот». Этот зверь неплохо приручается и активно разводится на зверофермах (в 1940 — 1950-х гг. ее даже рекомендовали для разведения в пришкольных хозяйствах).

Летом окрас шерсти заметно темнее, так как кончики волос после линьки не успевают еще выцвести. Длина животного, включая хвост в 10 см, — 75-80 см, а высота в холке всего 20 см.

Грей описал виверровую собаку по шкуре, доставленной ему, вероятно, из Китая; Темминг два года спустя описал то же животное под названием «енотовая собака» по чучелам, привезенным Зибольдом из Японии. Теперь нам известно, что этот вид собак встречается не только в Японии и Китае от города Кантона до реки Амур, но, по всей вероятности, живет во всей умеренной полосе Восточной Азии, причем на северо-востоке доходит до 51 градуса северной широты.

Енотовидная собака распространена от среднего течения Амура до северного Вьетнама. Кроме того, она была акклиматизирована в европейской части России, где хорошо прижилась, и к настоящему времени расселилась во многие страны Европы и на Кавказ.

В верхних частях бассейна Амура и его притоках виверровая собака встречается особенно часто, причем она предпочитает местности с богатыми рыбой реками и озерами и потому держится чаще всего в долинах рек. Однако Радде, который предоставил нам единственное хорошее описание образа жизни этого животного, встречал его на отлогих, покатых склонах Малого Хингана, покрытых редким лесом.

По наблюдениям, сделанным Радде над свободно живущими и пленными экземплярами, об образе жизни виверровой собаки мы можем сообщить следующее: так же как волк, шакал и корсак, собака эта не живет постоянно на одном месте, летом встречается повсюду, а зимой держится чаще всего около рек и ручьев. Днем она спит, свернувшись в клубок и спрятав голову и лапы в длинный мех. Логовище она устраивает в высоких камышах, которые покрывают берега речек, или в долинах, иногда для отдыха забирается в пустые норы лисиц и других животных, а ночью отправляется за добычей. Скорость во время бега развивает небольшую, и ее походка чем-то напоминает виверру. Точно так же как это животное, она сгибает спину дугой и внезапно отпрыгивает в сторону. Как и лисица, охотно ночью ходит по льду, старается держаться старого следа; шаги у нее маленькие, как и у лисицы; следы показывают, что она при ходьбе переваливается с боку на бок и чаще двигается прыжками, чем рысью. Обычно издаваемые ею звуки похожи на тихое мяуканье, а в гневе своеобразно ворчит, оканчивая этот звук протяжным жалобным визгом. Днем эта собака очень пуглива, а ночью храбро защищается при нападении даже очень сильных собак; она очень прожорлива, из-за чего легко попадается в ловушки и съедает отравленные приманки. Добычей ей чаще всего служат мыши и рыбы. Первых она преследует летом на равнинах и плоскогорьях, причем чаще всего для этой охоты собирается несколько виверровых собак — вероятно, целая семья; собаки разбегаются от одного пункта в разные стороны и, встретившись в другом месте, снова расходятся, чтобы продолжить охоту. Виверровая собака, как и лисица, очень охотно ловит рыбу и потому подолгу караулит ее на берегу рек и ручьев, и вообще она так любит рыбу, что, если может ее добыть, пренебрегает мясом всех прочих животных. Она съедает зараз от 8 до 10 рыб в ладонь величиной и, судя по всему, остается голодной: если ей предложить еще этот любимый корм, то она может съесть его в большом количестве. Живых рыб она сразу загрызает, раскусив им голову. Впрочем, виверровая собака ест и растительные вещества, например ягоды, плоды дикой яблони и, по уверению тунгусов, желуди: она более всеядна, чем прочие собаки. Зимой охотится только тогда, когда осенью не имела возможности хорошенько отъесться; если же достаточно нагуляла жира, то собирает себе запасы лесных яблок и залегает в пустой лисьей норе или другой яме на короткую зимнюю спячку; в этом отношении енотовидная собака больше походит на медведя, барсука и некоторых куниц, чем на собак. Радде находил ее зимой в горах очень редко и о зимней спячке этого животного узнал с некоторым удивлением от тунгусов, которые, как все народы, живущие охотой, очень наблюдательны, когда речь идет об образе жизни животных; тунгусы, кроме того, ему сообщили, что эта собака зимует только в таких норах, куда не проникает мороз.

Енотовидная собака (Nyctereutes procyonoides)

Резвые охотничьи собаки быстро догоняют это животное и справляются с ним без труда. Туземцы Сибири, китайцы и японцы едят его мясо, а из меха чаще всего делают шапки. Пойманные виверровые собаки легко привыкают к человеку, утрачивают свою дикость, но все-таки остаются очень недоверчивыми. Сначала они едят только тогда, когда на них не смотрят, но затем привыкают и начинают есть без опаски, особенно если им предлагают рыбу. После обильной еды они всегда долго спят. Эти животные очень чистоплотны.

Майконг (Dusicyon thous). Колонисты называют это животное саванновой собакой. Судя по виденному мной живому экземпляру, это животное похоже на шакала, имеет стройное тело, длинные ноги, короткую, широкую голову с тупой мордой; уши средней величины далеко отстоят одно от другого и наверху закруглены; глаза красно-бурого цвета, расположены несколько наклонно и имеют овальный зрачок; хвост висит почти до земли; длина тела 65 см, хвоста 28 см, а высота в холке 55 см. Мех состоит из не очень длинных жестких волос, прикрывающих редкий подшерсток. Цвет шерсти почти везде рыжевато-серый, а на спине, иногда и на плечах темнее.

Майконг населяет редколесья, кустарниковые заросли и саванны Южной Америки. Питается различной животной и растительной пищей. Размножается круглогодично, рождается 3-6 детенышей.

Говорят, уже испанцы обнаружили майконга на Антильских островах, где его использовали в качестве домашнего животного. С тех пор он там истреблен, но, по показаниям Шомбургка, многие индейские племена Южной Америки и до сих пор держат его в полуручном состоянии. «Гористые местности, — говорит этот естествоиспытатель, — перерезанные лесистыми долинами, и берега рек в саваннах должно считать, по-видимому, любимым местопребыванием этого хитрого и умного животного.

Майконг (Dusicyon thous)

Оно там живет и собирается целыми стаями. В открытых местностях майконги выслеживают добычу в основном глазами, а не носом; в лесу — наоборот: там они, очевидно, бегут по следам добычи и сопровождают свою охоту громким лаем. Если стае удастся пробраться незамеченной в поселение, то от них спасутся разве лишь немногие куры и попугаи, спящие на деревьях и крышах. Хищники эти никогда не поедают добычу тут же, на месте, но всегда уносят ее в лес или в другой скрытый уголок. Индейцы уверяют, что майконги гоняются за маленькими оленями и за стадами водосвинок, причем хватают отставших животных. Индейцы дорожат майконгом потому, что от скрещивания его с домашней собакой происходят отличные охотничьи собаки*, которые по наружности больше походят на собак, чем на майконгов.

Это утверждение крайне сомнительно в связи с большой генетической удаленностью собаки и майконга.

У них очень тонкое тело, уши стоячие, а по выносливости, ловкости и проворству при выслеживании и преследовании дичи они превосходят всех других собак. За таких ублюдков, дрессированных для охоты за оленями, водосвинками и тапирами, платят в колониях 10-12 талеров. Поэтому ручные майконги считаются у индейцев ценным имуществом. Однако это животное следует держать постоянно на привязи, так как его нельзя отучить от хищнических замашек. Если по небрежности хозяина майконг сумеет освободиться от веревки, он производит страшное смятение среди домашних птиц фермы. Индейцы кормят их вареным мясом, рыбой и плодами». Гензель сомневается в показаниях Шомбургка относительно того, что эти собаки происходят от скрещивания майконга и домашней собаки.

Другой представитель южноамериканских собак — бразильская лисица (Dusicyon vetulus).

Бразильская лисица обитает только в саваннах юга Бразилии. Длина тела 58-64 см, вес до 4 кг. Отличительная черта этой лисицы — очень мелкие зубы. Она питается преимущественно крупными насекомыми, но нападает и на мелких позвоночных птиц и мышевидных грызунов.

Длина тела — около 90-100 см, из которых 35 см приходятся на довольно длинный хвост. Окрас шерсти очень разнообразен: затылок и спина обыкновенно черного цвета, темя и стороны головы серые, бока темно-серые, грудь и живот грязновато-желтые, лапы спереди бурые, а сзади черные, ступни бурые. На голове выделяются белое пятно на морде, светло-желтые кольца вокруг глаз, буровато-желтое пятно около ушей и такого же цвета пятно на горле. Длинные усы, черточка за глазами и все не покрытые волосами части тела черного цвета. Шерсть состоит из довольно мягкого подшерстка и слегка волнистых жестких волос ости, окрашенных так, что они образуют разноцветные кольца и обусловливают цвет различных частей тела своими темными или светлыми кончиками. Различные изменения в цвете и рисунке шерсти очень затрудняют определение этого вида, и до сих пор многие натуралисты склоняются к выводу, что существует несколько разновидностей этого животного.

Родина этой лисицы — вся Южная Америка, от Тихого до Атлантического океана и от экватора до южного конца Патагонии. Она встречается как в горах, так и на равнинах, но, кажется, предпочитает умеренные страны жарким. В Андах поднимается до 5 тысяч метров над уровнем моря. В Парагвае живет в мелком кустарнике и избегает появляться в больших лесах и на безлесных равнинах, хотя и заходит туда во время своих охотничьих странствований. Повсюду довольно обычна, держится знакомой местности, летом и зимой живет одна, зимой и весной попарно, целый день спит, а по вечерам ищет добычу, которая состоит из агути, пака, кроликов, молодых оленей, диких и домашних птиц. Говорят, что она следует за ягуаром и поедает за ним остатки; не пренебрегает лягушками и ящерицами, ловит раков и крабов и из-за своей многочисленности, хищничества и вороватости считается очень вредным животным.

Судя по описанию, Брем смешивает этот вид с другими южноамериканскими лисами, в частности с широко распространенной к югу от Бразилии парагвайской лисицей (Psudalopex gymnocercus) и андийской лисицей (P. culpeatus). П оследняя самая крупная из южноамериканских лис, до 13 кг весом, и способна нападать даже на сравнительно крупных животных, в том числе овец (по крайней мере ягнят).

Азара, Ренггер и Чуди предоставили нам оразильскои лисицы, но лучшее описание принадлежит Ренггеру: «Мне случалось во время моих путешествий, ночуя под открытым небом, наблюдать иногда это животное при лунном свете. Если приходилось ночевать около хижины, где держали уток, то лисица осторожно приближалась, держась против ветра, чтобы издали почуять людей и собак. Тихими, едва слышными шагами кралась он вдоль забора или по траве, делая иногда большие обходы, пока не приближалась к уткам, затем внезапно бросалась на одну из них, схватывала ее за шею, так что она не могла и вскрикнуть, и быстро удалялась с добычей, высоко подняв морду, чтобы добыча не мешала при бегстве. Она поедала свою жертву всегда в некотором отдалении, где чувствовала себя в безопасности, как это можно было видеть по оставшимся костям и перьям. Если во время набега она была испугана каким-нибудь шумом, то тотчас спасалась в самую густую чащу кустарника, но через некоторое время появлялась с другой стороны и возобновляла нападение. Случалось, что она пять или шесть раз появлялась около хижины, пока не улучала удобной минуты, чтобы поймать утку. Если охота не удавалась в одну ночь, то она являлась в следующую. Однажды я приказал сторожить несколько ночей подряд одну лисицу, утащившую у меня утку; она, однако, не показывалась, хотя каждое утро мы находили ее свежие следы поблизости. Но в первую же ночь, когда никто не сторожил, животное забралось в птичник. В лесу или на открытой местности лисица не так осторожна в преследовании добычи, так как здесь у нее меньше врагов и ей легко догнать мелких млекопитающих, на которых не удается напасть неожиданно. Преследуя добычу, она, как собака, опускает морду к земле, отыскивая след, и время от времени поднимает нос и обнюхивает воздух. Лисица часто посещает плантации во время созревания сахарного тростника не только из-за множества грызунов, живущих там, но и из-за самого тростника, который она грызет с удовольствием. Она ест только небольшую часть растения, находящуюся около корня и содержащую больше всего сладкого сока, но таким образом портит до десяти и более кустов, нанося этим значительный вред».

Бразильская лисица (Dusicyon vetuius)

В менее населенных местностях эта лисица становятся иногда очень нахальной. Геринг мне рассказывал, что не раз видел это животное днем около птичьих дворов. У него отличная память, и он никогда не забывает тех мест, где однажды удачно поохотился. Если зверь побывал на птичьем дворе, то нужно его хорошенько сторожить, так как он будет возвращаться туда до тех пор, пока не утащит последнюю птицу. Там, где он чувствует себя в безопасности, рыщет как днем, так и ночью. Он очень искусно умеет находить тропинки даже на болотах. Тут он активно охотится за водяными и болотными птицами, а именно за утками, куликами, лысухами, причем ему всегда удается добыть или неопытного птенца, или даже взрослую птицу. Гаучо, которые его отлично знают, рассказывали Герингу, что этот зверь отправляется на болото тотчас после охотников, зная наверное, что найдет там несколько птиц, застреленных, но не найденных ими.

К одиноким всадникам лисица относится с большим любопытством: услыхав лошадиный топот, она выходит из кустов, становится иногда на самой середине дороги и смело осматривает коня и всадника, причем подпускает их шагов на пятьдесят и даже ближе, прежде чем удалиться. Уходит не спеша, шаг за шагом, оглядываясь много раз на интересующее ее явление и как бы смеясь над всадником и его лошадью. Однако если ее начинают преследовать, она быстро убегает и мгновенно скрывается в густом кустарнике. «Зимой, во время течки, продолжает Ренггер, — самцы и самки отыскивают друг друга, и тогда часто вечером и ночью слышится их вой, который можно передать слогами «а-гуа-а», между тем как в другое время этот звук слышен только перед переменой погоды. Самка и самец устраивают себе общее логовище в кустарнике, под высокими корнями деревьев, в оставленных норах броненосцев и в тому подобных местах, сами же никогда не роют себе норы. Весной южного полушария, то есть в октябре, самка приносит в этом логовище от трех до пяти детенышей, которых в первые месяцы редко оставляет одних. Самец в это время приносит им добычу. Когда детеныши уже могут есть сами, оба родителя уходят на охоту и вместе заботятся об их пропитании. В конце декабря уже можно встретить молодых лисиц, которые охотятся с матерью. В это время самец бросает свое семейство, а несколько позже и самка оставляет детенышей. В Парагвае часто берут очень молодых щенков и приручают; если воспитывать их с некоторым старанием, то они вскоре становятся вполне домашними животными. Я видел двоих таких детенышей, которые вели себя как собаки, но не были так же послушны. Неволя мало изменила их образ жизни: они спали большую часть дня, к вечеру просыпались, бегали некоторое время по дому, ища себе пищи, или играли с хозяином. С наступлением ночи они выбегали из дому и охотились, как дикие, в лесу и по полям или таскали кур и уток на соседних дворах, к утру же возвращались домой. Но и здесь домашние птицы не могли считать себя в безопасности: они загрызали их, если могли это сделать незаметно; когда за ними наблюдали, то они не только не трогали кур, но даже и не смотрели на них».

Шкура бразильской лисицы в дело употребляется редко, а мясо из-за противного запаха и вкуса никогда не служит пищей жителям Парагвая. Но из-за причиняемого ею вреда на нее часто охотятся, ловят в капканы, стреляют вечером, когда она приближается к жилищам, или травят собаками. Во время такой охоты прежде всего стараются выгнать ее из кустов, где она прячется, для того чтобы охотники на конях могли ее преследовать вместе с собакой. Сначала она бежит очень быстро, так что всадники почти теряют ее из виду, но через четверть часа начинает уставать, и тогда ее легко догнать. Она пробует защищаться от собак, но они всегда ее одолевают. Впрочем, выгнать зверя из кустов не очень легко, так как собаки в значительной степени уступают ему в искусстве пробираться сквозь перепутанные колючие ветви бромелии. В Перу землевладельцы платят за каждого убитого по овце. Поэтому индейцы усердно охотятся за этим зверем, и владельцы стад считают особенной честью украсить свои жилища возможно большим числом чучел. У лисицы нет, однако, других врагов, кроме человека. Тонкий слух и чрезвычайно хорошо развитое чутье защищают ее от любого нападения, а быстрота бега спасает от преследования.

Гиеновая собака, или пестрый волк (Lycaon pietm), достигает величины 1,35-1,5 м, из которых 35-40 см приходится на хвост, высота в холке — 70-75 см, а вес животного составляет 30-35 кг, следовательно, по величине она равняется небольшому волку или крупной овчарке, а по виду своему больше напоминает последнюю. Гиеновая собака — самое крупное псовое Африки. Длина тела 76-110 см, хвоста 30-41 см, высота в плечах до 78 см. Весит взрослая гиеновая собака до 36 кг. Череп гиеновой собаки мощный, с несколько укороченным лицевым отделом, широкими скулами и прочными, массивными челюстями, позволяющими разгрызать сравнительно большие кости.

При всей стройности и легкости тела она, однако, производит впечатление сильного животного. Едва ли можно найти двух животных этого вида, шерсть которых имела бы совершенно одинаковую окраску: только на голове и на затылке похожий рисунок встречается достаточно часто. Окрас шерсти состоит из соединения белого, черного и буровато-желтого цветов. У одних преобладает белый цвет, у других — черный; эти цвета образуют основной фон, на котором ярко выделяются более темные или более светлые пятна. Пятна бывают очень неправильной формы, отличаясь также по размеру, и часто распространены по всему телу; белые и желтые пятна всегда окаймлены желтым. Морда до глаз всегда черная, и этот цвет продолжается длинными полосами между глазами и ушами по темени, затылку и спине. Уши черные, глаза бурого цвета. Основание хвоста буровато-желтого цвета, середина черная, а кончик белый с желтым.

Гиеновая собака может считаться замечательным и вместе с тем красивым животным. Голова ее похожа на небольшую, короткую и широкую собачью голову, у которой носовые каналы очень длинные, имеют широкие боковые полости, способствующие свободному поступлению воздуха. По числу и расположению позвонков это животное походит на других собак. Туловище его стройное, но довольно сильное; голова невелика; морда тупая; слух и зрение чрезвычайно развиты; уши большие, широкие и почти голые; большие глаза имеют круглый зрачок. Ноги не очень высокие; на сильных лапах спереди только четыре пальца, между тем как у других собак их бывает пять; хвост средней величины и не очень пушистый, а шерсть короткая, гладкая и весьма своеобразно окрашена.

Гиеновая собака (Lycaon р ictus)

Гиеновая собака живет в Африке, но область распространения ее в этой части света еще окончательно не определена. Она встречается в южной Африке; в восточной Африке Бем видел ее на востоке и на западе озера Танганьика; Рюппель нашел ее в Нубии; по словам Швейнфурта, она очень обыкновенна в стране Бонго; Нахтигаль говорит то же об окрестностях озера Чад, но севернее, кажется, она не встречается. В странах, лежащих на самом экваторе, например в Конго, похоже, ее нет совсем. По указаниям Цукелли можно заключить, что в конце XVII столетия эта собака встречалась во внутренней части береговой полосы, южнее реки Конго, но новейшие путешественники ее там не замечали, и даже тамошним туземцам она неизвестна. Ее встречали только в южной части Бенгуэлы, в немецких африканских юго-западных колониях, в области Нгами и в восточной части бассейна Замбези. Известия о ней доходят до нас, однако, очень редко, и это тем более странно, что гиеновая собака должна была бы обратить на себя внимание всех наблюдателей как из-за своей подвижности и крикливости, так и из-за окраса, который своей пестротой отличает ее от всех диких животных. В некоторых местностях гиеновая собака встречается постоянно, между тем как в соседних ее видят редко, что можно объяснить непоседливым образом жизни этой собаки, так как она следует за странствующими животными и собирается в стаи то в одном месте, то в другом. Она, без всякого сомнения, уходит из тех мест, где дичь становится редкой, и выгоняет многих животных из той местности, где встречается в большом количестве. Это настоящее степное животное, и по образу жизни и повадкам оно похоже на домашнюю собаку. Гиеновая собака отыскивает себе добычу и днем, и ночью и любит многочисленное общество себе подобных, поэтому часто встречается в стаях от 30 до 40 штук. В прежние времена она в большом количестве встречалась в Капской колонии, и многие путешественники о ней упоминают. При этом, конечно, встречаются различные преувеличения при описании ее образа жизни, и до сих пор нам очень трудно отделить в этих рассказах истину от вымысла. Католический монах Цукелли в своем «Описании путешествия миссионера в Конго», написанном в начале прошлого столетия, дает довольно подробные сведения о гиеновой собаке. «Не лишним будет упомянуть, — говорит он, — о том животном, которое питает инстинктивную ненависть ко всем другим лесным животным и всех их преследует. Это особый вид диких собак, которые гоняются за дичью, но от наших волков сильно отличаются. Они скорее имеют свойства охотничьих собак и, по-видимому, природой предназначены к тому, чтобы прогонять других вредных животных. Если они находятся в каком-нибудь лесу, то путник может не бояться встретить здесь других хищных животных. Когда один из наших братьев собирался из Бамбы предпринять путешествие через пустыню, то он сначала спросил князя, не следует ли в этой местности опасаться нападения львов и пантер. Князь же ему ответил, что он может отправляться в путь без всякого опасения, так как несколько дней назад в этой местности видели много гиеновых собак, которые наверняка очистили территорию от всех больших хищников. Следовательно, они прогоняют диких зверей, хотя сами к ним принадлежат; к человеку же относятся дружелюбно и не наносят ему никакого вреда, поэтому их спокойно допускают в деревни и даже на дворы. Ненависть гиеновых собак к хищным зверям так велика, что они нападают даже на самых больших, например на львов и пантер, и побеждают их своей многочисленностью. Убитую днем добычу они вечером делят между собой, а если от нее что-нибудь останется, то тащат это в деревни, чтобы и людям от них что-нибудь досталось. Они продолжают свою деятельность в течение нескольких дней, пока совершенно не очистят данную местность от диких зверей; тогда они отправляются дальше и там продолжают свою охоту».

По этому описанию видно, что оно составлено много лет назад и наблюдения поэтому не очень точны. Кольбе уже иначе описывает этих животных, которых встречал в Капской колонии. Там их называют дикими собаками. Они часто забегают в готтентотские деревни и даже в дома европейцев, но на человека не нападают, зато причиняют большой вред стадам овец: если их вовремя не прогнать, они часто загрызают 60-100 овец, прокусывают им животы, съедают внутренности и затем убегают. Следующие наблюдения проводились уже более ста лет спустя. Бурчел видел это животное в южной Африке и привез даже живой экземпляр с собой в Англию. Этот наблюдатель называет животное охотничьей гиеной и подтверждает, что оно охотится днем стаями и лаем своим напоминает собак. Он говорит о смелости этой собаки, сравнивая ее с гиеной, которая рыщет только ночью, как трусливый вор. Рюппель из своего первого африканского путешествия привез в Европу семь гиеновых собак, которых поймал в пустыне Баюда в Нубии. Они известны там под именем «симр» и считаются очень вредными животными: говорили даже, что они нападают на человека, но обыкновенно они прячутся около источников, чтобы подкараулить антилоп и других небольших животных.

Гордон Кемминг также описывает гиеновых собак, живущих в южной Африке. Когда он однажды спрятался около ключа, чтобы подкараулить дичь, то увидел быстро бегущего окровавленного гну, за которым гнались четыре гиеновые собаки. Гну бросился в воду, обернулся и стал грозить собакам рогами. Все четыре собаки были покрыты кровью, глаза их блестели от кровожадности, и они собирались броситься на свою жертву, но Кемминг одним выстрелом из своей двустволки убил гну, а другим — одну из собак. Три остальные собаки не поняли, откуда раздался выстрел, и стали бегать кругами, осматривая и обнюхивая местность. Кемминг ранил еще одну собаку, и тогда все три убежали. «Эти собаки, — рассказывает он, — охотятся стаями до 60 штук и очень долго гонятся за добычей, благодаря чему загоняют до изнеможения и осиливают самую большую антилопу. На буйволов, однако, они нападать не осмеливаются и гонятся за животным до тех пор, пока оно больше бежать уже не может, валят его на землю и съедают в несколько минут. Человека они боятся меньше, чем другие хищные звери. Самки воспитывают своих детенышей в больших норах, которые они вырывают в пустынных местностях. Когда к этим норам приближается человек, мать убегает, не защищая своего потомства. Опустошения, которые они производят в стадах, очень значительны, так как собаки эти загрызают и калечат гораздо больше овец, чем им требуется для утоления голода. Они относятся к домашним собакам с большим презрением, смело ожидают их нападения, бросаются на них соединенными силами и обычно убивают своих противников. Домашние собаки со своей стороны так же враждебно к ним относятся и лают по целым часам, когда даже вдалеке слышат голоса диких собак». Если оставлять упряжных волов без присмотра, то гиеновые собаки при случае объедают им хвосты. «Утром, — рассказывает Бурчел, — прибыл Филипп с нашими волами, но так как он не был предупрежден и не обращал внимания на отдыхавших волов, то гиеновые собаки объели хвосты у трех из них; у одного они отъели только кончик, а у двух других хвосты были съедены целиком. Нужно иметь в виду, что потеря хвоста для волов довольно чувствительна, так как только посредством его они могут отгонять докучливых мух. Овцы и крупный рогатый скот очень страдают от нападений этих собак: первых гиеновые собаки хватают открыто, а на вторых бросаются из какой-нибудь засады».

По-видимому, племена, кочующие по степи Баюда, справедливо утверждают, что гиеновые собаки иногда нападают и на человека. По всей вероятности, смелость гиеновых собак зависит от местных условий так же, как и у других хищных зверей. Спек рассказывает о пестрой гиене, под именем которой он, очевидно, подразумевает гиеновую собаку: «По величине и внешнему виду она похожа на большого волка, имеет длинные уши, бегает быстро, охотится стаями и лает, как собака, из-за чего ее и называют «лесной собакой». Трое таких животных однажды выбежали из лесу и бросились с громким лаем на одного из наших служителей, но убежали обратно, когда увидели, что он собирается в них стрелять». Гейглин считает гиеновую собаку, несмотря на ее красивую окраску, скверным, вонючим и злым животным, которое кроме всего прочего наделено коварством и хитростью, и утверждает, что раненые животные этого вида смело нападают на человека.

Что бы ни говорили некоторые путешественники, гиеновую собаку следует все-таки считать привлекательным хищником. Должно быть, очень интересно наблюдать, как охотятся эти красивые, ловкие и громко лающие животные. Они выделяют из стада большую и сильную антилопу, которая, зная своих врагов, тут же поспешно обращается в бегство. Вся стая собак гонится за нею с лаем, воем, визгом — одним словом, производит очень много шума, который издали напоминает звон колокольчиков. Охота продолжается долго; антилопа из-за главной опасности забывает обо всех остальных. Не обращая внимания на людей, которых антилопа обычно избегает, она несется мимо них; вслед за ней, не отставая, спешит вся стая собак. Они бегут большими прыжками, галопом, все время сохраняя известный порядок. Когда устают передние собаки, их место занимают задние, которые берегли свои силы тем, что бежали кратчайшими путями. Таким образом собаки чередуются, пока продолжается охота. Наконец антилопа устает, и охота приближается к концу. Надеясь на свою силу, она оборачивается к врагам и грозит им рогами. Длинные острые рога описывают дуги на уровне земли. Случается, что одна или несколько собак при этом получают смертельные ранения, но в большинстве случаев через несколько минут антилопа лежит на земле, издавая последние стоны под острыми зубами собак; впрочем, иногда она вскакивает и пытается бежать. Тогда начинается новая травля, и гиеновые собаки с окровавленными мордами снова бегут за измученным животным. Их кровожадность как будто еще увеличивается после смерти жертвы; они большей частью поедают только внутренности животного, пренебрегая остальными частями тела. Бурчел однажды нашел только что убитую ими крупную, так называемую лосевую антилопу, которую собаки только выпотрошили; он воспользовался остальными частями тела этого животного для собственной кухни. В большинстве мест гиеновые собаки охотятся стаей, в которой существует жесткая иерархия и, по-видимому, наиболее строгая организованность совместных действий из встречающихся у хищных животных. Это позволяет гиеновым собакам убивать животных более крупных, чем стая могла бы съесть за один раз. В первую очередь хищники выедают внутренности, более богатые разными питательными веществами, чем мясо как таковое. Под лосевой антилопой Бурчел имел в виду, вероятно. канну (Taurotragus oryx), очень крупную антилопу высотой в плечах более 1,5 м и весом около I т.

Из описаний Селуса видно, что этот хищник не всегда охотится стаями, иногда он и в одиночку нападает на довольно крупных животных. Во время путешествия по стране Машуна Селус заметил на расстоянии примерно семисот шагов большую антилопу, которая паслась около кустов. Вдруг статное животное испугалось и бросилось бежать по степи прямо на Селуса и его спутников; за ней гналась на некотором расстоянии гиеновая собака. Могучая антилопа на минуту остановилась и посмотрела на своего в сравнении с ней небольшого врага. «Но, — продолжает этот писатель, — вместо того, чтобы вступить в борьбу, как я ожидал, она собрала все свои силы и обратилась в бегство, пронесясь мимо нас. Гиеновая собака гналась за ней как гончая, вытянув в струнку свой пушистый хвост, и вскоре ее догнала. Подпрыгнув, она укусила антилопу в бок, но тотчас отскочила на несколько шагов. Получив укус, антилопа изменила направление и кинулась в нашу сторону, а от второго укуса, произведенного в то же самое место, еще больше приблизилась к нам, так что оба животных описали около нас почти полукруг, имеющий в радиусе около трехсот шагов. Когда собака в третий раз захотела укусить антилопу, заметила нас и остановилась; антилопа тоже остановилась, пробежав шагов сто. Оба животных после этого разбежались в разные стороны. Это был единственный случай, когда я видел, как гиеновая собака преследовала добычу, да еще такую, как взрослая крупная антилопа, которая умеет отлично защищаться при помощи сильных рогов. Если бы гиеновая собака нападала спереди, как гончая, то, наверное, была бы пронзена насквозь рогами антилопы. Не могу с уверенностью сказать, удалось ли бы хищнику разорвать бок у антилопы и выпустить внутренности, как, очевидно, он намеревался, но упоминаю об этом факте в доказательство того, что гиеновая собака иногда в одиночку отваживается охотиться за очень крупным животным. Если учесть, что об индейских диких собаках рассказывают почти то же самое, можно предположить, что африканская гиеновая собака часто справляется с довольно крупной добычей».

При подробном рассмотрении живой гиеновой собаки сходство ее с гиеной почти совсем пропадает. Умное, веселое и хитрое выражение морды этого необыкновенно подвижного создания не имело ни малейшего сходства с выражением морды гиены; еще поразительнее было это различие, когда можно было сравнить легкие красивые движения этой собаки с движениями гиены, которые имеют совершенно другой характер. С первого взгляда можно было видеть, что гиеновую собаку следует считать как бы олицетворением светлого дня. между тем как гиена олицетворяет собой темную ночь. Позже я видел многих животных этого вида, и некоторые из них даже жили у меня. Характерными особенностями этого животного следует считать неудержимую живость нрава и постоянное стремление кусаться, может быть, без намерения принести вред, но только из желания дать выход необыкновенной живости характера. Когда гиеновая собака приходит в возбуждение, то каждая жилка у нее дрожит и напрягается. Ее невероятная подвижность сначала кажется результатом веселого характера, но вскоре обнаруживаются ее дикость, хищнические наклонности и стремление кусаться. Гранвил в своих известных юмористических очерках о различных животных заставляет волка говорить: «Тут лаем не поможешь, нужно укусить». Если бы он знал гиеновую собаку, то наверняка, приписал бы эти слова ей.

Следует еще заметить, что гиеновые собаки в неволе размножаются и, что особенно важно, приносят до десяти щенят за раз; по крайней мере, в одном зоологическом саду наблюдалось именно такое количество щенят. К сожалению, животные эти, как и многие другие привезенные из жарких стран, даже при очень внимательном уходе рано или поздно заболевают чахоткой, этой неизлечимой болезнью, которая уносит много жизней в зоологических садах, точно так же как и среди людей.

В зоопарках бремен Брема животных держали в тесных, душных, плохо вентилируемых клетках, как правило, на неподходящем корме. Неудивительно, что туберкулез («чахотка») было бы чным явлением в таких зверинцах.

Сайке описал красного волка — колзуна (Cion alpinus).

Красный волк из-за наличия только 40 зубов был выделен в особое подсемейство. Теперь ученые приходят к выводу о его близости к настоящим собакам. Зверь размером с некрупного волка: длина тела до 110 см, хвоста до 0,5 м, высота в плечах 42-55 см. Вес 10-20 кг, самцы на 1-2 кг тяжелее самок. Распространен этот зверь от гор Южной Сибири и Центральной Азии до Индии, Малайи, островов Ява и Суматра.

Это животное, по его словам, составляет особую группу волков, отличающуюся тем, что у них только 40 зубов. Область распространения животного странным образом совпадает с областью распространения тигра; величина его примерно соответствует величине не очень большой гончей собаки, общая длина тела около 1 м, собственно хвост имеет в длину 20 см, но из-за длинных волос кажется длиннее — от 35 до 37 см, высота в холке от 45 до 50 см. Шерсть почти на всем теле довольно короткая, только хвост покрыт длинными волосами; цвет шерсти буровато-рыжий или рыжевато-серый; нижняя часть тела светлее, а морда, уши, лапы и кончик хвоста более темного цвета. Ходжсон определяет вес кобеля в 12,3 кг.

Описываемое животное живет в Индии, начиная от Гималайских гор и истоков Инда до Ассама, а также на Тибете, где его нашел Ходжсон; в Индии он чаще встречается в лесистых местностях.

Красный волк (Сion atpinits) (южные подвиды, Индостан)

Как настоящий житель лесов, колзун встречается чаще всего на обширных лесистых участках, а также в джунглях; но в северных высоколежащих областях своего распро- странения, где нет лесов, он довольствуется голыми пустынями и скалистыми местностями. Насколько известно, он нигде не встречается в очень большом количестве, и поскольку он очень беспокоит и разгоняет дичь, то долго в одном месте оставаться не может. Колзун гоняется за добычей стаями, причем число животных одной стаи прежде определялось в 50-60 особей, но, по новым исследованиям, редко доходит до 20, а чаще бывает от 2 до 15. Преследует он молча, лишь изредка издает звук, похожий на жалобный визг. Все наблюдатели согласны в том, что это животное охотится с большим искусством. Вильямсон, который часто наблюдал за его охотой, говорит, что при продолжительном преследовании ни одно животное не может от него спастись, и Сандерсон подтверждает это. По способу охоты колзун походит на вышеописанную гиеновую собаку. Как только стая выследила зверя, она гонится за ним безостановочно и очень долго, разделяясь иногда на несколько групп, чтобы загородить добыче дорогу. Говорят, что даже быстроногий олень становится их жертвой. Они не нападают спереди и не хватают за горло, а впиваются в бок. причем стараются прокусить мягкие части живота, и в результате быстро следующих один за другим укусов внутренности жертвы вываливаются, и преследуемое животное падает в изнеможении.

Так как колзуны довольно боязливы и избегают плотно населенных местностей, то они редко приносят вред домашним животным; однако Жердон, Мак-Мастер и Блэнфорд приводят случаи, что даже столь хорошо вооруженное животное, как домашний буйвол, иногда становится добычей этих волков. Чаще всего они гоняются за оленями, антилопами и свиньями, но, говорят, преследуют также медведей, леопардов и тигров. Хотя эти сведения получены от туземцев, однако опытные охотники, такие, как Бальдвин, Стерндаль и Сандерсон, склонны думать, что это верно. Блэнфорд, напротив, полагает, что мнение о преследовании колзунами хищных зверей произошло оттого, что эти животные часто ссорятся с тиграми и леопардами из-за добычи и при этом происходят ожесточенные схватки, заканчивающиеся иногда смертью как жертвы, так и охотников. Едва ли можно верить туземцам, утверждающим, что эти дикие собаки пускают сильно пахнущую мочу на кустарники, чтобы оттуда выгнать добычу, или, обмочив мочой хвост, прыскают ею в глаза жертвы, чтобы ее ослепить.

Хотя колзун очень смел и хищен, однако о нападении его на человека еще ни разу не сообщалось. Сандерсон неоднократно наблюдал, как они преследуют добычу. Он пишет: «При преследовании колзуны руководствуются как зрением, так и обонянием, и настойчивость их так велика, что их охота редко бывает неудачна. Однажды утром два колзуна гнали оленя мимо моей палатки; один из них вернулся, увидев наш лагерь, но другой, который бежал рядом с оленем, еще два раза укусил его за нижнюю часть живота и только тогда убежал. Олень свалился после нескольких прыжков с вывалившимися наружу внутренностями. В другой раз я видел, как оленя преследовали три колзуна на полянке среди леса. Волки успели всего несколько раз вцепиться в бока жертвы, так как мы их отогнали, но олень также очень скоро свалился и был заколот одним из моих людей. У него была разорвана нижняя часть живота и на внутренней стороне задней ноги оторван кусок мяса около двух килограммов весом. Подобные раны могли бы быть нанесены и тигром. Размножение у этих волков происходит зимой, а продолжительность беременности точно неизвестна, но, по Блэнфорду, продолжается около двух месяцев. Самка мечет в январе или марте в яме или пещере шестерых, а иногда и более щенят, но Ходжсон утверждает, что среднее их число составляет от 2 до 4*. Этот натуралист сообщает, что однажды ему удалось до некоторой степени приручить молодого колзуна, но другие в продолжение нескольких лет оставались в неволе дикими и пугливыми. Из всех наблюдений видно, что эти собаки совсем не способны к приручению или оно удается лишь с большим трудом.

 Беременность у красного волка (по данным наблюдении в Московском зоопарке) продолжается 60-62 дня. Детенышей обычно 4-6.

Восточная граница области распространения только что описанного колзуна предположительно проходит в Бирме, в местностях между Ассамом и Тенассеримом.

Второй вид красных волков — южноазиатские дикие собаки, которые встречаются на Малаккском полуострове, на Суматре, Яве, а может быть, и на Борнео, — малайская дикая собака, или адьяг (Сyоп alpinus).

В настоящее время красных волков из Индокитая, Малайи и с Зондских островов относят к тому же виду — Сyоп alpinus.

Она меньше и слабее индийской и покрыта рыжевато-желтым или рыжевато-красным мехом, который на нижней стороне тела светлее. Кончик хвоста черный.

По образу жизни и способу преследования добычи адьяг, по-видимому, мало отличается от колзуна, только больших и сильных животных он, кажется, не преследует, хотя, по словам Форбеса, по крайней мере на Суматре и Яве о его способе охотиться рассказывают то же самое, что и о колзуне. По существующим сведениям, на только что названных островах он живет повсюду, начиная от морского берега и кончая местностями, лежащими на тысячу футов над уровнем моря. Юнгхун рассказывает, что на морском берегу адьяг охотится за весьма своеобразной добычей. «Когда я 14 мая 1846 года, — говорит он, — из кустарника, находящегося в местности Тандюнг-Содонг, вышел на песчаное прибрежье, то увидел перед собой точно поле битвы: тысячи скелетов огромных черепах, разбросанных на песке. Некоторые из них были уже выбелены солнцем и состояли из гладких костей, другие еще покрыты гниющими, смрадными внутренностями, третьи совсем свежи, со следами крови; но все эти скелеты лежали на спине. Очевидно, на этом месте адьяги нападали на черепах во время их перехода из моря к дюнам для кладки яиц. Адьяги собираются в стаи от 20 до 30 особей и принимаются грызть черепах во всех доступных местах покрытого панцирем тела, хватают их за голову, за ноги, у заднего прохода и умеют перевернуть совместными силами этих пресмыкающихся, несмотря на их огромную величину. Тогда они начинают грызть их со всех сторон, срывают брюшной щит и едят внутренности, мясо и яйца, как в огромном корыте. Многие черепахи пытаются спастись от преследования этих волков и достигают моря, часто таща за собой крепко вцепившихся в них адьягов. Не всегда этим хищникам удается спокойно съесть свою добычу. Иногда случается, что королевский тигр, властелин лесов, ночью выходит из чащи, на минуту останавливается, гневным взором осматривает берег, тихо подкрадывается и, наконец, одним прыжком со страшным ревом оказывается среди волков, которые мгновенно разбегаются и скрываются в лесу, издавая отрывистый крик, больше похожий на свист, чем на ворчанье. Для подобного рода охоты адьяги выбирают пустынную и мало посещаемую туземцами местность, но внимательный наблюдатель довольно легко отыскивает эти места благодаря большому числу кружащихся над ними хищных птиц».

Адьяг охотится и в населенных местностях, лежащих довольно высоко над уровнем моря. По показаниям Юнгхуна, который в 1844 году путешествовал по острову Ява, адьяги стаями от 10 до 12 штук появляются на обработанных высоких равнинах, расположенных на высоте до тысячи метров над уровнем моря, и там нападают на коз и даже на лошадей, которые ночью оставлены на пастбище или привязаны к дереву недалеко от деревень. Волки нападают на свою жертву сообща, хватают ее преимущественно за мягкие части живота около задних ног и таким образом заедают до смерти. По уверению яванцев, подобные нападения повторяются в какой-нибудь местности только через несколько лет, в течение которых об адьягах ничего не слышно, а это доказывает, что адьяги, как и другие виды волков, предпринимают очень дальние странствования. По наблюдениям Форбеса видно, что это животное в отличие от своего индийского родича при преследовании добычи лает. «Лай адьягов, — пишет этот натуралист, — слышен очень часто на Яве по ночам, но все мои старания наблюдать их во время охоты были напрасны; они так пугливы и осторожны, что очень трудно к ним подойти на расстояние выстрела, и я смог там получить только один и то плохой экземпляр».

Относительно приручения этого вида волков нет никаких сведений. В Амстердамском зоологическом саду я видел адьяга, привезенного с острова Ява, и пришел к выводу, что по внешнему виду это животное очень похоже на домашнюю собаку. Оно бегает, сидит и лежит совсем как собака, но с первого взгляда видно, что оно резко от нее отличается.

Третьим видом азиатских красных волков следует считать горного волка (Сuоп alpinus)*, которого буряты называют «зубри», а тунгусы «джеркуль» и который водится в восточной и средней частях Азии.

* Горные красные волки из Средней Азии и Сибири относятся к тому же виду, что индийские и малайские. От своих более южных сороди чей северный красны й волк отличается более длинной и лохматой шерстью и менее яркой и контрастной окраской.

Грей сравнивал черепа горного волка и колзуна и обнаружил между ними большое сходство, но Скюлли указывает, что он отличается от колзуна более крупными верхними коренными зубами. Прекрасный экземпляр этого животного в Берлинском музее похож на очень большую мохнатую овчарку. У него широкая голова с тупой мордой, не очень большие глаза и средней величины уши, которые сверху округлены и густо обросли волосами как снаружи, так и внутри; ноги довольно толстые и сильные; хвост висит до земли, общая длина тела 1,3 м, из которых на хвост приходится 35 см, высота в холке 45 см. Шерсть у горного волка очень длинная и жесткая, подшерсток мягкий и густой. Хвост покрыт длинными мягкими волосами. Волосы на верхней части тела у основания имеют рыжевато-серый, в середине ржаво-красный, а на конце черный или белый цвет, что в сочетании дает бледно-рыжеватый окрас; нижняя часть тела, внутренние стороны конечностей и кончики лап бледно-чалого цвета. Хвост заметно темнее верхней части тела и имеет желтовато-серую окраску. Уши покрыты снаружи рыжими, а внутри белыми волосами.

О распространении и образе жизни этого животного довольно подробно повествует Радде. В некоторых горных местностях, в верхних частях восточных притоков Енисея горный волк встречается довольно часто, но за ним не охотятся регулярно ни буряты, ни русские охотники; причину этого следует искать не столько в низкой цене его грубого меха, сколько в страхе, который он вызывает. Он, по-видимому, в основном водится в малонаселенных горных местностях, которые служат пристанищем и оленям. На восток от среднего течения Оки, в охотничьем районе Карагашей, этот волк встречается еще стаями в 10-15 штук и охотится там за оленями, преимущественно за самками и молодыми.

Красный волк (Суon alpinus) (горные подвиды)

По течению реки Иркут горный волк встречается единичными экземплярами и там охотится за горными баранами. В верхних частях долины Иркута горный волк так разогнал оленей, что охота на них потеряла всякий смысл. В южных частях Яблоневого хребта, по показаниям Радде, его совсем не знают, но на Даурском плоскогорье он иногда встречается и известен под именем «джеркуль». В горах, окружающих нижнее течение Амура, он обыкновенен*.

* Сейчас в России красный волк крайне редок: в малопосещаемых горных районах юга Алтая, Забайкалья и Приморья сохранилось не более 40-50 особей.

В Амурской области охотники боятся горного волка. Стаи этих животных окружают свою жертву и всегда убивают ее. Если охотник встретит этих животных в большом количестве, то ему не остается другого средства к спасению, как влезть на дерево. Эти животные часто загоняют оленей и горных баранов на край глубокой пропасти, куда они не решаются спрыгнуть; раненых животных они очень скоро догоняют и повергают на землю. Во время преследования горные волки издают звук, похожий на шипение и свист, и с такой жадностью бросаются на добычу, что подпускают тогда к себе охотников очень близко. Один тунгус, по словам Радде, из четырех горных волков, которые пожирали убитого ими оленя, застрелил одного за другим трех, причем оставшиеся в живых и не думали бросать свою добычу. Местные охотники считают их очень хитрыми и быстрыми животными. Во главе стаи всегда бегут несколько старых сильных самцов. Опытные охотничьи собаки отказываются от преследования этих волков и возвращаются со взъерошенной от страха шерстью к охотнику, точно так же, как они это делают, когда выследят тигра. Мясо этого животного не едят, и русские купцы его шкуру не покупают. От Радде требовали, правда, за подобную шкуру от 6 до 8 рублей, но только потому, что заметили, что он очень хотел получить цельную шкуру этого животного.

Домашние собаки (Canis familiaris). «Умом собаки держится мир» — так сказано в Вендидаде (Книга законов), древнейшей и достовернейшей части Зенд-Авесты, одной из самых древних книг человечества.

Для низшей ступени цивилизации человечества слова эти были (и являются еще и поныне) несомненной истиной. Дикий, грубый и необразованный человек немыслим без собаки, но так же трудно представить себе благовоспитанного и образованного человека, живущего в цивилизованных государствах, без этого животного. Человек и собака дополняют друг друга в сотнях и тысячах случаев и потому могут считаться самыми верными товарищами. Никакое другое животное на земном шаре не пользуется таким уважением, дружбой и любовью, какие издавна заслужила себе собака со стороны человека. Она так необходима для благосостояния человека, что сама как бы составляет часть человечества. «Собака, — говорит Кювье, — самое замечательное, совершенное и полезное из всех приобретений, какие когда-либо сделал человек. Все собаки сделались нашей собственностью, а каждая отдельная собака вполне принадлежит своему хозяину, человеку, сообразуется с его привычками, знает и защищает его имущество и остается ему верной до самой смерти. При этом следует иметь в виду, что эти качества собак зависят не от принуждения и боязни, а от бескорыстной любви и привязанности. Быстрота движений и тонкость обоняния сделали из собаки прекрасного помощника человека, и можно сказать, что ныне животное это необходимо для благоустройства человеческого общества. Собака есть единственное животное, которое вместе с человеком расселилось по всему земному шару. Хотя, по-видимому, собака известна каждому, но ее стоит описать подробнее, что мы и сделаем с особенным удовольствием.

Ее находят повсюду, где только поселился человек. Она встречается даже у самых жалких, диких и необразованных народов и стала их другом, товарищем и защитником.

Домашняя собака (Canis familiaris)

Но ни предание, ни исследование не могут нам дать до сих пор точных указаний о прародителях этого домашнего животного: мнения о происхождении домашней собаки до сих пор еще очень разноречивы. Нет ни одного животного, в отношении которого сделано было бы столько предположений и догадок, как о собаке. История происхождения собаки очень похожа на историю человека. Полное подчинение собаки человеку имело для нее такие последствия, какие мы не встречаем ни у какого другого животного. Жизнь собаки на Земле, так тесно связанная с жизнью человека, должна была вместе с ним подвергнуться столь разнообразным и взаимоисключающим местным условиям, что о первобытном ее состоянии, точно так же как о первобытном состоянии человека, могут существовать лишь довольно произвольные предположения. Впрочем, все это относится только к ее физическим свойствам, так как о душевных и умственных ее качествах все судят одинаково. По своему скелету, черепу и зубной системе собака, очевидно, принадлежит к волкам, однако ни по черепу, ни по зубам ее нельзя причислить ни к одному из ныне существующих видов волков, точно так же, как нельзя найти резких различий между домашней собакой и ее дикими родичами. Наши европейские собаки по особенностям своего черепа занимают среднее положение между волками и шакалами, но особенности эти в высшей степени разнообразны у различных пород*.

«Американцы уже имели домашних собак до того, как испанцы привезли туда европейскую породу. В Мексике испанцы нашли немых собак. А. Гумбольдт сообщает, что у индейцев в Иоуха и Хуанка собакам воздавали божеские почести, пока инка Пачакутек не заставил этих индейцев почитать в качестве божества солнце. Их жрецы во время жертвоприношений дули в собачьи черепа, а в древнейших перуанских могилах находили собачьи мумии. Чуди исследовал черепа этих мумий и считает, что они принадлежат особому виду собак, отличающемуся от европейских.

Весьма удивителен тот факт, что местные породы собак по строению черепа очень близки к волкам, но еще удивительнее, что одичавшие собаки даже по внешнему своему виду понемногу возвращаются к первобытным формам. Это относится не только к окраске, но и ко всему строению животного, например к ушам, которые постепенно становятся прямостоящими и остроконечными, а также и к свойству шерсти. Уже Оливье заметил, что собаки в окрестностях Константинополя очень похожи на шакалов. На юге и востоке России встречается большое количество полуодичавших собак, которые странствуют целыми стаями и по цвету шерсти и внешнему виду туловища и ушей сильно напоминают шакалов. Наблюдения Палласа, что собаки часто живут в дружбе с шакалами, становятся понятными при таком сходстве внешнего вида. Положительно доказано, что волк и собака между собой спариваются и производят живучих ублюдков. То же замечается при скрещивании собаки и шакала.

Вопрос о том, составляет ли собака самостоятельный и отдельный вид, как волк, шакал и лисица, трудно разрешим, и на него едва ли можно отвечать утвердительно. Ни одно дикое животное не имеет стольких различий в строении черепа, скелете и величине, как разные породы собак. Даже домашние животные, которых нужно считать отдельными видам и, только измененными приручением и подбором, например лошадь, осел, бык, коза и свинья, не представляют такого разнообразия форм. Однако еще менее справедливо было бы рассматривать разные породы собак в качестве отдельных видов. Несомненно, что нельзя считать ни один из известных нам диких видов этого рода прародителем домашней собаки, и точно так же едва ли можно предположить, что первобытная форма существует на земном шаре, но еще не открыта или не замечена натуралистами.

Поэтому, если хотят настаивать на решении вышеприведенного вопроса, приходится согласиться с мнением Палласа, что п роисхожден ие домаш ней собаки следует объяснить приручением и скрещиванием местных диких видов этого рода. Взгляд этот, конечно, как и всякий другой, относящийся к происхождению домашних животных, следует считать гипотезой, но в справедливости этого взгляда можно убедиться при сравнении черепов собак с черепами различных видов волка. Вышеизложенное предположение Палласа вполне объясняет беспрепятственное скрещивание домашней собаки с волком и шакалом. Гипотеза эта находит некоторое подтверждение в других фактах из животного и растительного царства, например в строении некоторых растений, происходящих от скрещивания сходных видов, а также в разнообразии некоторых пород куриных птиц. Сходство одичавших собак и дружба их с шакалами имеют здесь также большое значение. Мы знаем, что одичавшие лошади со временем начинают походить на диких. Козы, которые большую часть года скитаются по горам без всякого присмотра, как, например, в Далмации и в некоторых местностях Италии, приобретают сходство с дикими, так называемыми безоаровыми козами; пестрые кролики, выпущенные на свободу, через несколько лет рождают детенышей, которые по цвету ничем не отличаются от диких».

Тибетская собака

Дарвин приходит к тем же предположениям, что и Блазиус. «Некоторые зоологи, — говорит он, — полагают, что все породы домашних собак происходят от волка, шакала или какого-то неизвестного вымершего вида; другие думают, что собаки происходят от скрещивания многих ныне живущих и вымерших видов. По всей вероятности, нам никогда не удастся достоверно выяснить родословную наших домашних собак. Палеонтология не дает разъяснений по этому вопросу, что происходит, с одной стороны, от большого сходства черепов вымерших и живых шакалов и волков, с другой — от большого различия черепов ныне живущих пород собак. В пластах третичной формации найдены, кажется, черепа, которые больше похожи на собачьи, чем на волчьи, что, может быть, поддерживает мнение Блэнвилля, что домашнюю собаку следует считать потомком одного вымершего вида. Некоторые натуралисты высказывают предположение, что каждая из ныне существующих пород собак имела уже вымершего отдельного представителя; но это мнение в высшей степени невероятно. Если остановиться на последнем предположении, то трудно объяснить большое разнообразие пород и почти уродливый вид некоторых из них. Кроме того, тогда нужно предположить, что многие виды диких собак вымерли после того, как человек уже приручил домашнюю собаку, а подобное вымирание довольно крупных хищных животных маловероятно. Кстати, следует вспомнить, что еще в 1710 году на таком относительно маленьком острове, как Ирландия, волк еще не был истреблен.

Русская борзая

Причины, по которым многие писатели пришли к предположению, что домашние собаки происходят от нескольких различных диких видов, состоят, во-первых, в большом разнообразии внешнего вида отдельных пород, а во-вторых, в том, что уже в самые древние исторические времена существовало несколько разновидностей домашней собаки, которые между собой были мало сходны, но очень похожи на ныне существующие породы. Начиная от Рождества Христова и до XIV столетия осталось очень мало сведений о породах домашних собак, но нам известно, что в более древние времена уже существовало несколько пород домашних собак, причем, однако, невозможно с точностью определить их и сравнить с нынешними. На одном рисунке, изображающем виллу императора Антония, мы видим двух молодых борзых. На одном ассирийском памятнике, относящемся к VII веку до Рождества Христова, изображен очень большой дог, порода которого, по Раулинсону, и поныне там сохранилась. На египетских памятниках IV — XII династии, то есть от 3400 до 2100 года до Рождества Христова, как видно по прекрасным рисункам сочинений Лепсиуса и Розеллини, изображено несколько пород собак, из которых большинство также похоже на борзых. На более поздних памятниках мы находим собаку, похожую на гончую, с висячими ушами, но очень длинной спиной и острой мордой, а также маленькую собачку с кривыми ногами, которая напоминает наших такс. Самое древнее изображение собаки на египетских памятниках имеет очень странный вид: собака похожа на борзую, но с длинными острыми ушами и коротким крючковатым хвостом. Сходная с этой собакой разновидность живет и ныне в северной Африке — это арабская кабанья собака, которую Гаркурт считает очень древней, так сказать иероглифической породой, с которой охотился еще Хеопс; она несколько похожа на шотландскую мохнатую оленью собаку. Вместе с этой древнейшей породой жила в Египте еще другая собака, по наружности похожая на нынешнюю индейскую бродячую собаку. Из вышесказанного мы видим, что уже четыре или пять тысяч лет назад существовало несколько пород собак, а именно: борзые, гончие, доги, таксы и дворняжки, которые имели некоторое сходство с нынешними разновидностями. Однако у нас нет возможности с полной достоверностью доказать, что эти древние породы были вполне тождественны нынешним. До тех пор пока думали, что человек живет на земле около шести тысяч лет, это различие пород в столь раннее время могло служить доказательством того, что у каждой из них был свой отдельный прародитель, но так как теперь известно, что люди появились на земном шаре гораздо раньше, и, принимая во внимание, что даже совсем необразованные народы имеют домашних собак, доказательство это в значительной мере потеряло свою силу*.

* Одомашнивание собаки произошло, по-видимому, в позднем каменном веке, 10-15 тысяч лет назад, когда человек начал активно охотиться с помощью лука и метательных дротиков, результатом чего стало появление большого количества подранков. Древнейшая известная собака определенно считающаяся домашней, была похожа на примитивного шпица. Древнейшими породами считают грейхаунда и так называемую фараонову собаку; обе они были известны уже в Древнем Египте.

Такса

Ручные собаки встречались в Европе гораздо раньше начала исторических времен. В датских кухонных остатках каменного периода нашли кости собаки, которая, по Стэнструпу, была уже, по всей вероятности, домашней. Во время бронзового периода люди имели более крупных собак, а в железном веке попадаются собаки еще гораздо крупнее. Жившая в конце каменного периода в Швейцарии домашняя собака средней величины, по мнению Рютимейера, отличалась как от волка, так и от шакала по своему черепу, а по некоторым признакам приближалась к нашим охотничьим и легавым собакам. Во время бронзового периода появилась большая собака, которая, судя по челюстям, походила на датскую. В одной древней пещере Шерлинг нашел останки двух пород собак, возраст которых невозможно было определить.

Из всего вышесказанного ясно, что можно с большой достоверностью сделать следующее предположение: человек в различных странах обратил в домашнее состояние различные виды диких собак. Довольно странно поэтому было бы считать, что по всему земному шару распространились потомки одного первоначально дикого вида собаки».

Новейшие изыскания показали, что время беременности собак, волков и шакалов почти одинаково; если и замечаются незначительные изменения в продолжительности беременности, то они большого значения не имеют, так как даже у домашних собак беременность бывает или дольше, или короче на три-четыре дня. Кювье полагал, что шакала не приручают из-за его противного запаха, но дикие народы к этому мало чувствительны, да и запах шакалов в различных странах бывает не одинаково силен, к тому же у домашних собак он также иногда очень неприятен. Жоффруа Сент-Илер кормил одну домашнюю собаку только сырым мясом и довел ее до того, что от нее воняло, как от шакала.

Померанский шпиц

Большинство фактов заставляет нас склониться в пользу предположения о происхождении домашних собак от многих диких видов. Трудно предположить, чтобы люди, распространившись по всей Земле, ограничились приручением лишь одного вида столь легко воспитываемых и столь полезных для него животных, как разные виды диких собак. Кроме того, не следует упускать из виду, что различие пород собак произошло уже очень давно и домашние собаки разных стран обнаруживают большое сходство с местными дикими видами.

Итак, можно сказать, что домашняя собака, по-видимому, есть искусственный продукт человека.

Прекрасным примером в пользу только что высказанного предположения, что домашние собаки могут вполне одичать, служит динго (Canis familiaris), живущий в диком состоянии в Австралии. Ввиду этого я сам сначала считал его особым видом диких собак, но ныне, при внимательном рассмотрении многих экземпляров этого животного, пришел к выводу, что это просто одичавшая домашняя собака. Подтверждением только что высказанного мнения может служить тот факт, что, за исключением некоторых рукокрылых и мелких грызунов, динго — единственное австралийское млекопитающее, не принадлежащее к отрядам сумчатых и птицезверей. Когда и каким образом он одичал, нельзя определить с точностью, что, впрочем, не имеет большого значения для решения главного вопроса о происхождении этого животного. Внешний вид, или, как натуралисты выражаются habitus, динго, несомненно, указывает в нем домашнюю, а не дикую собаку.

Грейхаунд

Динго достигает величины овчарки среднего роста. Тело его довольно приземисто, голова большая и довольно толстая, морда на конце тупая и широкая, стоячие уши у основания широкие, а на конце закруглены, пушистый хвост свисает до пяток, конечности довольно короткие. Не очень густой, но и не очень редкий мех почти на всем теле одинаковой длины. Почти все экземпляры, которых я видел, были бледного желтовато-рыжего цвета, переходящего в более или менее серый и даже иногда в черный. Подбородок, горло, нижняя часть тела и хвост более светлого цвета, а спина темнее, так как здесь кончики волос черные. Хотя вышеуказанная окраска встречается чаще всего, но попадаются и совсем черные динго, а некоторые имеют белые лапы и т. д.

Еще ныне динго живет во всех густых лесах Австралии*, в ущельях, покрытых кустарником, в рощах, рассеянных по тамошним степям, и даже в самих степях. Он встречается на всем материке и везде довольно обыкновенен. Его там считают очень вредным животным для стад и потому усердно преследуют. В некоторых местностях, по показаниям Ленденфельда, платят по 20 марок премии за его убийство, а в Новом Южном Валлисе ежегодно употребляют, говорят, несколько бочек стрихнину для приготовления отравленных приманок.

* Динго обычно относят к тому же виду, что и домашнюю собаку, однако происхождение его до конца не выяснено. Вероятно, динго попал в Австралию с людьми около 5 тысяч лет назад, т.е. гораздо позже, чем собака была приручена человеком.

Прежде чем колонисты начали регулярную охоту на этого врага их стад, они теряли вследствие хищничества динго очень много овец. Уверяют, что в одной большой овчарне в течение трех месяцев было похищено этими животными не менее 1200 овец.

Динго (canis familiaris)

Но самый страшный вред от динго заключается в том, что они наводят на овец панический страх: при появлении динго овцы, как безумные, бросаются бежать в пустыню, где становятся жертвами других динго или погибают от жажды. Взрослые коровы и быки, по показаниям Ленденфельда, не подвергаются нападениям динго, но отдельные телята часто делаются их жертвами. Они пожирают также кенгуру всех видов и разных других больших и мелких лесных животных. Динго нападают на всех туземных животных и боятся только домашних собак. С пастушьими и охотничьими собаками динго живут в вечной вражде и яростно преследуют друг друга. Когда несколько домашних собак увидят динго, они разом на него бросаются и рвут на куски, то же случается, если стае динго попадается одинокая домашняя собака.

Самка динго приносит от 6 до 8 детенышей и держит их обыкновенно в норе или под корнями деревьев. В случае опасности она переносит своих щенят в более укромное место. Один колонист нашел целый помет динго в расщелине скалы; так как матери не было, то он отметил место с намерением в скором времени вернуться и уничтожить разом все семейство, но когда вернулся, то, к великой досаде, нашел нору пустой: мать почуяла, что посторонний приближался в ее отсутствие к гнезду, и утащила детенышей в другое место. Когда динго размножались в неволе, то можно было заметить, что как мать, так и детеныши ведут себя совершенно как домашние собаки. В Бреславльском зоологическом саду, где самка динго родила пятерых детенышей, из которых трое выросли и сделались совсем ручными, можно было оставить и кобеля в той же клетке, так как он не выказывал никаких дурных намерений в отношении щенят и их матери. Из пяти детенышей четверо были по цвету похожи на родителей, а пятый был совсем черный.

Лаигхаар

От человека динго обычно убегает, если вовремя заметит его. При бегстве он выказывает хитрость и лукавство лисицы и прекрасно умеет пользоваться разными средствами для спасения. Если его настигают и он видит, что убежать от врагов не может, то оборачивается и яростно защищается, однако и при этом старается, если только возможно, улизнуть.

Обыкновенно считают, что динго нельзя приручить. Но у туземцев Австралии встречаются динго, которые живут в полудомашнем состоянии. Многие динго, которых держали в неволе в Германии, оставались все время дикими и злыми; их волчья натура давала себя знать при всяком удобном случае, так что сторожа должны были с ними обращаться очень осторожно. Они относились недружелюбно и нетерпимо и к животным, которых к ним сажали. В Англии с трудом удалось вырвать из зубов динго несчастного осла, которого он успел схватить, а в Парижском зоологическом саду динго яростно прыгал на решетку клеток, где сидели медведи, ягуары и леопарды. Рожденный в Англии динго жил на свободе, но с ранней юности был боязлив и недоверчив; он прятался в темном углу комнаты, когда там были люди, причем одинаково относился как к знакомым, так и к незнакомым; если же он оставался один, то жалобно выл. Своего сторожа он, однако, приучился узнавать, но не проявлял к нему дружелюбия, присущего домашней собаке. Чужих он боялся, ворчал на них и часто исподтишка кусал проходящих мимо него. После такого нападения он прятался в углу клетки и оттуда смотрел на свою жертву злобно сверкающими глазами. Будучи в хорошем расположении духа, любил поразмяться, чтобы продемонстрировать свою ловкость и силу. К домашним собакам он относился крайне недружелюбно и никогда не выказывал ни малейшего желания с ними каким-либо способом сблизиться.

Сенбернар

По моему мнению, не следует придавать большого значения вышеприведенным фактам. Как уже часто приходилось повторять, поведение животного зависит от того, как с ним обращались в ранней юности. Динго, несомненно, умное животное, и приручить его можно, если не в первом, то во втором и третьем поколении. Если бы динго был хоть немного красивее, то этого хищника давно бы сделали домашним животным, чтобы использовать его прекрасное чутье на охоте*.

* Динго в полуприрученном состоянии сосуществует с отдельными племенами аборигенов, однако вполне ручное животное из него получается плохо. Помеси динго с домашними собаками, в частности с бордер-колли, дали современные породы австралийских пастушеских собак.

Об умственных способностях собак можно написать целые книги, а коротко выразить это очень трудно. Лучшее описание собачьих нравов сделал Шейтлин, и потому я приведу здесь выписку из его сочинения: «Как ни значительно внешнее различие пород собак, но еще более разнообразны их умственные способности: некоторые породы вовсе не понятливы, другие научаются всему замечательно быстро. Иных приручить к себе очень легко, других трудно; что любят одни, то другие ненавидят. Пудель сам идет в воду, а шпиц любит сидеть дома. Дога легко натравить на человека, а пуделя к этому не приучишь. Только охотничьи собаки могут отыскивать след дичи. Одна медвежья собака хватает медведя между задними ногами; только хорошая такса, у которой туловище так вытянуто, что ей, казалось бы, нужна третья пара лап посередине, имеет столь короткие и кривые ноги, что может влезать в барсучьи норы, и исполняет это с таким же удовольствием, с каким собаки мясников загоняют домой телят и быков.

Ньюфаундленд

Ньюфаундлендская собака не боится волка, потому прекрасно сторожит стада и, кроме того, отлично плавает, ныряет и вытаскивает из воды людей. Мясницкая собака также вступает в борьбу с волком и хорошо оберегает стада, годится для охоты на диких кабанов и всякого другого большого зверя, понятлива и очень преданна своему хозяину, но сама в воду не идет, если ее к этому не принуждают. Ее употребляют часто для травли и этим сильно злоупотребляют, из-за чего она делается очень свирепой и особенно обижает телят, так как они не могут защищаться; в конце концов она превращается в лютого зверя. Она становится злой и кровожадной, начинает кусаться, пить кровь и обжираться внутренностями убитых животных. Борзая собака считается на редкость непонятливой, не податливой к воспитанию и не привязывающейся к своему господину, но она любит, чтобы ее ласкали даже незнакомые; однако эту собаку можно приучить к охоте за зайцами. Легавая собака годится только для известного рода охоты и этому легко обучается, и вообще нужно иметь в виду, что в собаке можно легко воспитать только те качества, к которым она имеет некоторую склонность от природы. Болонка и кингс-чарлс годятся только для того, чтобы спать на диванах в дамском будуаре или на коленях; они сидят всегда в комнате, ворчат на незнакомых, пьют из одного стакана и едят из одной тарелки со своей госпожой, которая их балует и целует. У охотничьей собаки особенно ценят хорошее чутье, понятливость и верную привязанность к своему господину. Сторожевые и пастушьи собаки точно так же понятливы и хорошо охраняют дом. Про шпица говорят, что он очень умен, понятлив, деятелен и ловок, любит кусаться и очень хороший сторож, а некоторые разновидности этой породы очень злы и коварны. Полярная собака преданна человеку, но хозяина своего не знает, не боится побоев, ненасытна, но при случае может долго переносить голод. Доги отличаются верностью, но не умны; они хорошие сторожа, храбро нападают на кабанов, львов, тигров и леопардов; они очень самоотверженны, слушаются не только слова, но даже взгляда своего господина, их легко приучить бросаться на людей, причем они не боятся трех, даже четырех человек и не обращают внимания на выстрелы и даже раны; с другими собаками они затевают страшные драки. Они очень сильны, могут повалить на землю даже самого сильного человека, могут и загрызть его или держать в лежачем положении до тех пор, пока придет хозяин; диких кабанов они удерживают на месте, хватая их за уши. Вообще это очень послушные собаки, и они умнее, чем обыкновенно думают*.

* Имеется в виду, скорее всего, мастиф, а не немецкий дог. которого у нас принято называть просто догом. Мясницкая собака порода, предшествующая нынешнему ротвейлеру. Под пуделем понимается большой (королевский) пудель, бывший во времена Брема действительно наиболее универсальной породой, могущей совмещать функции охранника, охотничьей сооаки и собаки-компаньона; при правильном воспитании пудели сохраняют описанные положительные качества и по сей день.

Душевные способности играют такую важную роль в жизни собаки, что физиономию ее трудно передать на рисунке, а тем более сделать из нее хорошее чучело.

Датский дог

У нее, без сомнения, самые совершенные умственные и душевные способности, какие только могут быть у животного. Ни про одно животное нельзя с такой достоверностью сказать, что у него недостает только речи, чтобы быть похожим на человека; ни про одно млекопитающее не существует столько разнообразных и многочисленных рассказов, доказывающих понятливость, память, известную долю рассудительности и воображения; чаще, чем другим животным, собаке приписывают и нравственные качества, а именно верность, нежную привязанность, благодарность, бдительность, любовь к хозяину, терпеливое отношение к шалостям его детей, яростную ненависть к его врагам. Вот почему собаку часто ставят в пример человеку. И чему только собака не может выучиться! Она танцует, играет на барабане, ходит по канату, стоит на часах, защищает и берет крепости, стреляет из пистолета; она двигает вертел, таскает тележки, научается узнавать ноты, цифры, карты, буквы, снимает шапку с головы человека, приносит туфли, пробует снимать сапоги, как слуга, отлично понимает мимику человека и научается еще многому другому.

Даже недостатки собаки приближают ее к человеку: точно так, как некоторые люди, она может быть лукава, завистлива, фальшива, сердита, скупа, легкомысленна и сварлива; она может быть склонна к воровству и одинаково ласкова ко всем, кто с ней хорошо обходится. Рыб, жуков и червяков нельзя ни хвалить, ни порицать, но к собаке мы не можем относиться столь равнодушно. Всякий понимает, что она может заслужить и награду, и наказание.

Гончая

Говоря о качествах собаки, употребляют те же выражения, что и о человеке. Вследствие всех этих качеств человек делает из собаки товарища в путешествии и домашней жизни и любимого друга; на ее любовь и привязанность человек отвечает такой же любовью и такой же привязанностью: ее сажают за стол, уделяют ей место на своей постели, внимательно ухаживают за ней и хорошо кормят, лечат ее, если она хворает, оплакивают ее смерть и даже ставят собакам надгробные памятники.

Лайка

Ни одна собака не похожа на другую как по внешним признакам, так и по душевным способностям: каждая из них имеет свои хорошие и дурные стороны. Качества эти до того разнообразны, что владельцы собак могут говорить бесконечно о необыкновенных свойствах и особенностях своих псов. Каждый старается доказать, что его собака самая умная.Случается, что рассказывают и про глупые выходки собак, но, во всяком случае, каждая из них дает материал к характеристике, а в некоторых случаях к целому жизнеописанию. Даже умирают собаки не все одинаково.

Только невнимательный человек не замечает природных и приобретенных качеств своей собаки. А как разнообразны характеры этих животных! Каждый пудель, например, имеет свои особенности и необъяснимые странности; он и без обучения уже своеобразен. Он научается многому самостоятельно, подражает человеку, напрашивается на обучение, любит играть, но часто капризничает: вобьет себе в голову ничему не учиться и представляется дураком, иногда скучает, иногда же его обуревает лихорадочная деятельность; он то любопытен, то равнодушен. Некоторые собаки не способны к ненависти, другие — к любви, некоторые легко прощают обиды, другие — нет; они могут помогать одна другой во время опасности или игры, спешить на помощь, испытывать сострадание, смеяться и плакать, проливая слезы, выражать радость своеобразным лаем, грустить о потерянном хозяине и при этом даже уморить себя голодом, не обращать внимания на раны, полученные при защите его, гораздо больше любить человека, чем других собак, и перед глазами хозяина воздерживаться от своих желаний и, когда нужно, молчать. Пудель может чувствовать стыд, прекрасно ориентируется во времени и пространстве, узнает знакомые голоса, звук колокольчика, шаги своего господина, его манеру звонить — короче говоря, это наполовину или даже на две трети человек. Он точно так же, как и человек, прекрасно пользуется как всеми органами своего тела, так и дарованными ему душевными способностями; но именно вследствие этого совершенства еще яснее мы видим то, чего ему недостает, чтобы сделаться вполне похожим на человека.

Мы должны признать, что среди собак встречаются различные характеры, которые не могут быть по произволу изменены человеком. Характер у шпица другой, чем у пуделя, и у мопса другие стремления и желания, чем у таксы. Мопс глуп, неповоротлив и флегматичен; мясницкая собака меланхолична, желчна и кровожадна; шпиц склонен к гневу и эгоизму и до самой смерти не забывает обид. Пудель всегда весел, для всех друг и приятный собеседник, верен, но легкомыслен, любит удовольствия, переимчив, как дитя, всегда склонен к шалостям и шуткам, это приятель всех людей, между тем как шпиц привязан только к своему дому. Мясницкая собака знает только своих зверей, такса больше всего любит лазать в норы, борзая же — бегать, а легавая — выслеживать куропаток, бульдог привязан только к своему господину.

Большой (королевский) пудель

Один только пудель относится одинаково хорошо ко всему окружающему: он дружит со своей соперницей кошкой, со своим товарищем по дому — конем и с человеком, своим хозяином, любит дом, который сторожит, охотно бросается в воду, чтобы доставать оттуда брошенные вещи; ему нравится и пища, за которой он прыгает, чтобы ее схватить, и коляска, и телега, под которыми он прячется во время пути. Доги заменяют сторожей, солдат, даже убийц; они схватывают и загрызают людей. Борзые, гончие и легавые заменяют охотников, у них замечаются природные способности к этому. Как они легко привыкают к звуку рожка, как внимательны к каждому выстрелу и голосу псарей! Как хорошо они различают голос и движение дичи; как ловко легавая собака выучивается делать вовремя стойку и поднимать ту или другую лапу, в зависимости от дичи! Многому она научается от природы, и человек только улучшает эти ее врожденные способности. Пудель научается многому сам по себе; у него, очевидно, преобладают умственные способности, глупостей он никогда не делает, разве сам пожелает их совершить. У других собак больше инстинкта, а у него больше ума. Как бешено бежит гончая во время охоты, как она яростно заливается при виде спасающейся дичи! Как злобно бросается дог на врага, как коварно кружится мясницкая собака, высунув язык и искоса поглядывая на бегущих от нее телят! Как она грубо хватает их, когда они отходят в сторону, как равнодушна к их страданиям, которые как будто нравятся ей! Как неистово кидается легавая собака на убитую дичь, как бы желая ее задушить! Ни одного из этих дурных качеств мы не замечаем в пуделе, если только он не испорчен воспитанием, если его предоставили естественным наклонностям. Пудель от природы добр, и если в нем есть что-нибудь худое, то оно привито человеком».

Шнауцер

Можно было бы сказать еще многое о понятливости собаки и согласиться с Зороастром, который в собаке видит самое благородное и совершенное животное. Мы должны признать в собаке нашего лучшего друга и самого приятного товарища из всех животных; ведь мы действительно можем разговаривать с ней.

Кровяная гончая

Из всего вышесказанного следует, что породы собак настолько различны в душевном отношении, насколько не похожи друг на друга по внешнему виду. Основными чертами собачьего характера следует считать непоколебимую верность и привязанность к своему хозяину, полную преданность и абсолютное послушание, бдительность, кротость, услужливость и ласковое обращение. Однако ни одна собака не соединяет в себе все эти хорошие качества в полной степени: у одних яснее проявляется одно качество, у других — другое, причем воспитание играет гораздо большую роль, чем обычно думают. Только хорошие люди могут хорошо воспитывать собак. Они становятся верным отражением своих господ: чем дружелюбнее и внимательнее с ними обращаются, чем опрятнее и лучше содержат их, чем больше и толковее с ними занимаются, тем умнее и преданнее становятся они; напротив того, собака очень портится, если с ней худо обращаются*.

* Еще более собака портится, если с ней обращаются слишком хорошо. Неразумный хозяин, прощая собаке любое поведение, как бы ставит ее на место вожака в стае. Такая собака становится вовсе не управляемой и не подчиняется командам. Если в подобной ситуации оказывается крупная и сильная собака, то она может стать реально опасной для окружающих людей.

Польза, приносимая собакой человеку, неисчислима. Значение этого домашнего животного для образованных народов известно нашим читателям из собственного опыта, но польза, приносимая ею диким и необразованным народам, может быть, еще больше. Мясо собаки едят жители островов Полинезии, а также многие африканские народы, тунгусы, китайцы, эскимосы и индейцы Северной Америки. В Китае можно часто видеть мясников, предлагающих на продажу собачье мясо; мясники эти всегда окружены стаями живых собак, которые на них яростно нападают.

Мопс

Особенно удобной для откармливания породой считается собака средней величины, плотного телосложения, несколько напоминающая нашего шпица; ее разводят на границах пустыни Гоби специально как съедобное животное. Несколько лет назад пара таких собак была привезена на собачью выставку в Лондон; ими очень восхищались, и герцог Норфолкский, говорят, купил их для развода за 500 гиней (около 5 тысяч рублей).

Но даже там, где собак едят постоянно или только случайно, она все-таки остается товарищем и помощником человека; даже у самых низко стоящих по образованию людей, которые не дают собакам и кличек, она приносит пользу. У диких народов тропических стран собака служит сторожем и спутником на охоте, а у северных народов, которые без собаки были бы совсем беспомощны, она возит санки по ледяным и снежным пустыням этих печальных стран или несет на спине багаж охотника. В северной Азии из собачьих шкур изготавливают одежду, и даже в Германии собачий мех идет на шапки, сумки и муфты. Из костей и сухожилий приготовляют клей; тонкая, но очень крепкая кожа в дубленом виде употребляется на башмаки, а выделанная как замша — на перчатки. Шерсть идет на набивку мебели. Собачий жир служит для смазывания машин, а прежде служил домашним средством против чахотки. Обученные специально, собаки принимали участие также и в боевых действиях, они выполняли роль не только аванпостных сторожей или быстроногих и малозаметных гонцов, но и, как настоящие ратники, сражались рядом с воинами.

Левретка

Когда испанцы подчинили себе страны Нового Света, то большие, так называемые кровяные собаки принимали активное участие в сражениях с туземцами, и многие из этих животных по своей храбрости и доблестным поступкам заслужили такую же похвалу, как и некоторые герои этих кровавых походов. Собаки эти, лучше сказать, их хозяева получали соответствующую часть добычи. Позднее и даже до новейшего времени, особенно в южных штатах Северной Америки, обучали кровяных собак отыскивать бежавших в леса черных рабов.

Уже с давнейших времен люди ценили пользу, приносимую собаками, но обращались с ними и любили их не везде одинаково. Сократ имел обыкновение клясться собакой; Александр Македонский был так опечален неожиданной смертью своей собаки, что в ее честь выстроил город с храмами; Гомер воспел Аргуса, пса Одиссея, самым трогательным образом; Плутарх восхваляет Меламписа, собаку коринфского купца, которая переплыла море, чтобы вернуться к своему господину; верный Филер увековечен надписью на греческих надгробных памятниках; у римских писателей говорится о собаке одного казненного преступника, которая с воем плыла по Тибру за трупом своего господина; Сотер, единственный оставшийся в живых пес из тех, которые защищали Коринф, получил от граждан этого города серебряный ошейник с надписью: «Защитник и спаситель Коринфа». Плиний ставит собак очень высоко и рассказывает о них много удивительного. Мы, например, узнаем от него, что колофонийцы вследствие своих беспрестанных войн содержали большие стаи собак и что эти собаки уже в самом начале битвы нападали на врагов и оказывались очень полезными. Когда Александр Македонский предпринял поход в Индию, то албанский царь подарил ему собаку огромного роста, которая очень понравилась Александру. Он хотел устроить поединок между этой собакой и медведями, кабанами или другими подобными животными, но собака лежала смирно и не хотела бороться с ними. Александр подумал, что она ленива и робка, и велел ее убить.

Молосс

Когда об этом узнал албанский царь, то он прислал ему вторую собаку той же породы и велел сказать, чтобы Александр не давал этому псу бороться со слабыми животными, но лишь со львами и слонами и что если Александр и эту собаку велит убить, то подобной ему уже не достать. Александр натравил этого пса на льва и слона, и она загрызла их обоих*.

* Плиний, говоря о животных и их поведении, довольно вольно обращается с фактами. Многие его описания полны не только сомнительных, но и откровенно невозможных событий.

Иустин рассказывает, что Кир в молодости был вскормлен собакой. Очень многие древние писатели восхваляют верность собак. Спартанцы жертвовали богу войны среди прочих животных также и собаку и молодых кормящих сук кормили мясом этой жертвы. Греки воздвигали собакам памятники, но слово «собака» считалось у них бранным. Древние египтяне использовали собак во время охоты и, как видно по изображениям на памятниках, очень их ценили. Евреи же считали собаку нечистым животным и презирали ее, что видно из многих мест Библии; почти так же относятся к собакам и нынешние арабы. Древние германцы, напротив, собак очень уважали. Когда римляне в 108 году до Рождества Христова победили кимвров, то они должны были выдержать жестокий бой с псами, охранявшими повозки этих германцев. Хороший пес в Германии ценился в 12 шиллингов, а конь — только в 6 шиллингов. Если у древних бургундцев кто-нибудь крал хорошую охотничью или борзую собаку, то он должен был всенародно поцеловать зад собаки или заплатить 7 шиллингов. Канарские острова получили название, по словам Плиния, от собак.

В высшей степени интересно передать все заимствованные от собак лечебные средства, о которых говорят древние писатели. Как целая собака, так и все составные части ее тела служили для врачебных целей.

Пойнтер

Об употреблении собак в медицине много говорит Плиний, но кроме него об этом упоминают Секст, Гиппократ, Гален, Фавентий, Марцелл, Бонтий, Эскулап и Аматос.Если живую собаку положить на грудь больного, то от этого утихает боль в груди. Если вскрытую собаку привязать к голове женщины, страдающей меланхолией, то она освобождает ее от этой болезни. По словам Секста, припарка из разрезанной собаки оказывается очень полезной и при болезни селезенки. Если мясо кормящей собаки сварить с вином, миррой и разными пряностями, то подобное кушанье очень полезно при падучей болезни. Молодая охотничья собака помогает от болезни печени. Если женщина, имевшая уже детей, вдруг становится бесплодной, то ей стоит только досыта наесться собачьего мяса, чтобы избавиться от этого недуга. Употребление жилистого собачьего мяса предохраняет от укусов этих животных. Зола сожженной собаки — прекрасное средство против глазных болезней, а если ею потереть брови, то они окрашиваются в черный цвет. Соленое мясо бешеной собаки считалось хорошим средством против водобоязни*.

* В этом рецепте, возможно, есть некоторый смысл. П оедая подобное «кушанье», древние, видимо, вводили в организм небольшое количество вируса бешенства, меньшее, чем требуется для заражения, и таким образом получали своеобразную прививку от болезней (излишне говорить, насколько опасен такой способ «прививки»). Собачья шерсть хорошо согревает, и этим пользуются по сей день. Все же остальные «рецепты» выглядят по меньшей мере фантастическими и приведены Бремом, вероятно, в качестве казуса.

Пепел от сожженного черепа здоровой собаки уничтожает «дикое мясо», излечивает рак, предохраняет от водобоязни, уменьшает, если его принять с водой, боль в боку и всякого рода опухоли. Пепел черепа бешеной собаки полезен против желтухи и зубной боли. Кровь собаки употреблялась также во многих случаях: она очень полезна против чесотки и уничтожает кашель у лошадей; если ее пить в большом количестве, то она служит прекрасным противоядием. Собачий жир употребляется для уничтожения родимых пятен и угрей на лице; он излечивает также бесплодных женщин, но для этого надо собаку сварить целиком и снять жир с этого бульона; из жира молодых собак делали мазь против паралича, а смешанный с полынью, он считался средством от глухоты. Мозг собаки, намазанный на тряпку, очень полезен от переломов костей и употреблялся также при болезнях глаз. Собачья селезенка хороша против воспалений селезенки и других болезней этого органа, причем лучше всего она действует, если вырезана из живой собаки. Употребление в пищу сырой собачьей печени считалось хорошим лекарством против водобоязни, но ее нужно вырезать из собаки того же пола, что и укушенный человек.Собачья кожа уменьшает потливость ног. Тройной ошейник из такой кожи предохраняет от жабы, а пояс из собачьей кожи уничтожает резь в животе. Шерсть собаки, завернутая в платок и приложенная к голове, помогает при головной боли, а также предохраняет от водобоязни и даже излечивает ее.

Домашняя собака

Желчь, смешанная с медом, служит хорошей мазью для глаз и помогает от лишаев, а если ее намазать пером, а не рукой, то она помогает от подагры. Пить собачье молоко очень полезно; смешанное с селитрой, оно служит лекарством против проказы, а смешанное с золой — помогает росту волос и полезно при трудных родах. Очищенная моча молодых собак умеряет слишком сильный рост волос. Собачьими клыками трут маленьким детям челюсти, чтобы у них легче прорезывались зубы. Если бросить левый верхний клык в огонь, то проходит зубная боль, как только дым от горящего зуба рассеется; превращенный в порошок и смешанный с солью, он также служит хорошим средством от зубной боли. Из кала приготовляют хороший пластырь против опухоли, который употребляется также против жабы и кровавого поноса. Возможно ли, впрочем, перечислить все лечебные средства, заимствованные от собак?! Многие из них и до сих пор употребляются деревенскими жителями.

Несмотря на все вышеизложенные достоинства домашних собак, я, однако, не берусь подробно описывать почти бесконечное количество их пород. Обстоятельное знакомство со всеми этими породами, а особенно предположения об их происхождении не могут быть помещены в этом издании.

Лисицы имеют почти такие же зубы, как собаки и волки, но отличаются от них более длинным туловищем, удлиненной головой, очень острой мордой, немного вкось расположенными глазами с продолговатым зрачком; ноги у них короткие, а хвост очень длинный и пушистый. На черепе лисицы нет столь высоких гребней для прикрепления мускулов, как у собак, и надбровные возвышения лобной кости расположены почти вертикально, немного изогнуты и лежат в небольшом углублении. По образу жизни и привычкам лисицы имеют некоторое сходство с собаками, но во многом от них отличаются и потому должны быть описаны отдельно.

Обыкновенная лисица (Vulpes vulpes)*, без всякого сомнения, одно из самых известных диких млекопитающих, живущих у нас в Европе.

* Обыкновенная, или красная, лисица одно из наиболее обы чных евразийских псовых. Длина тела 45-90 см, хвоста 30-55 см, вес 3-14 кг. Лисы Северной Америки и Центральной Азии мельче европейских. Окраска крайне изменчива: в Европе в основном ярко- или палево-рыжая (отсюда происходит английское название), но может изменяться от песчано-желтой до серо-серебристой и темно-бурой.

Едва ли какое-нибудь животное, разве только шакал, может похвалиться такой известностью и даже дурной славой, как лиса, которую обыкновенно считают олицетворением лукавства, хитрости, коварства и даже некоторого удальства. О ней упоминается в пословицах и поговорках, народ про нее сочинил много сказок. Лучшие баснописцы описывают ее проделки в баснях, и великий немецкий поэт Гёте написал о ней целую поэму. Достойна ли действительно лисица этой славы, это другой вопрос. Пехуель-Леше говорит об этом следующее: «Образ лисицы, встречающийся в народных сказаниях и поэзии, резко отличается от действительности. Беспристрастный наблюдатель не может найти у этого животного в той сильной степени развитых понятливости, хитрости и находчивости, которые ей приписывает народная молва; у нее даже не замечается особенно хорошего развития внешних чувств. По моему мнению, лисица по своей сметливости мало отличается от других хищных зверей, например от волка; разве только можно признать, что это животное, которое подвергается постоянному преследованию, отлично умеет использовать местные условия, чтобы спастись от своих врагов, но и у других, не особенно умных животных замечается то же качество. Многие из них, даже такие, которые не принадлежат к числу хищных, научаются точно так же хитрить и увертываться, как и старые лисицы. Каждый опытный охотник, которому часто приходилось иметь дело с лисицами, очень хорошо знает, что далеко не все лисицы отличаются сметливостью и увертливостью и что даже не только среди молодых, но и среди старых лисиц встречаются иногда простоватые и даже просто глупые экземпляры. Следует только вспомнить, как другие преследуемые животные умеют избегать опасности и сколько при этом выказывают осторожности и искусства, — тогда мы должны будем отказаться от слишком высокого мнения о смышлености и хитрости нашей лисы. Я положительно не могу найти разницы между сметливостью обыкновенной лисицы и смышленостью других хищников при тех же условиях. Лисица представляет тип живущего на свободе хищника и хорошо знает свое ремесло, так как должна питаться мясом; она нахальна, но только тогда, когда голодна или должна кормить своих детенышей; во время опасности она не выказывает ни обдуманности, ни присутствия духа и почти всегда теряет голову. Лиса попадается даже несколько раз кряду в одни и те же ловушки, и вообще ее легко обмануть; она боится чучел и тряпок, которые расставляют или вешают в лесу во время облавы, и не решается мимо них пробежать, несмотря на крики погонщиков и выстрелы стрелков; она бежит по обычным тропинкам даже тогда, когда в нее на этих местах уже стреляли, и поэтому во время облавы всегда попадает под выстрелы, между тем как ей было бы гораздо легче прорвать цепь загонщиков. Если охотник стоит смирно, то лиса не сразу узнает о его присутствии, она очень долго не чует его, когда он приближается к ней с подветренной стороны, что, несомненно, указывает на слабое развитие у нее внешних чувств. Очевидно, что лиса басен и сказок и настоящая лисица — два совершенно разных животных; последняя ни в каком случае не может быть названа существом, наделенным хоть какими-то умственными способностями».

Лису так много раз описывали и изображали, что она известна всякому. Однако для тех, кто мало знаком с ней, необходимо сказать несколько слов о ее внешности. Длина тела достигает 1,4 м, из которых 50 см приходится на хвост; высота в холке 35, редко 38 см, вес тела 6,5-8 и только иногда достигает 9 кг.

Однако лисицы заметно отличаются одна от другой по цвету. Самый красивый рыжий мех у северных лисиц, но и они не все одинаковы. Чем дальше на юг, тем лисицы становятся мельче, слабее, и ярко-рыжий цвет постепенно исчезает.

Лисица живет в большинстве стран северного полушария: во всей Европе, северной Африке и западной и северной Азии; Афганистан, западный склон Гималайского хребта и Тибет следует также причислить сюда, так как встречающиеся там разновидности лисицы едва ли можно считать отдельными видами. В очень редких местах лисица вовсе не встречается, а во многих странах попадается очень часто. Доведенные до совершенства, ее хищнические способности позволяют ей жить в таких местах, где другие звери не смогли бы выжить, а ее хитрость и осторожность помогают в тех случаях, когда ее пытаются лишить привычных мест обитания. Так как волк — один из основных ее врагов, то лисицы никогда не размножаются очень сильно в тех местностях, где эти хищники господствуют, и по мере истребления волков, как правило, увеличивается число лисиц.

Устраивая свое логовище, лисица проявляет большую смекалку. Как правило, она роет глубокую нору с несколькими выходами, которая помещается под камнями, между корнями больших деревьев или в других удобных местах; в глубине норы лисица всегда выкапывает довольно просторное углубление. Если лисица находит оставленную нору барсука, она поселяется в ней и даже живет с ним иногда в одной норе, несмотря на то что барсук, как известно, очень не любит общество других животных. Почти все большие лисьи норы выкопаны барсуком. Лисица любит такие норы, которые расположены на склоне холмов, так, чтобы ходы направлялись наклонно вниз и постепенно отдалялись от поверхности земли. На плоских равнинах углубление в норе бывает иногда расположено очень близко от поверхности земли.

Осенью и зимой, особенно в плоских местностях, лисица часто живет под кучей хвороста или под камнями, а иногда устраивает свое логовище в дупле старой ивы или просто в ямке под густыми кустами. Во время морозов, бурь, проливных дождей, а летом во время сильной жары лисица почти все время лежит в своей норе; она не покидает ее, разумеется, также и в тех случаях, когда у нее появляются детеныши. В хорошую же погоду она большей частью рыскает за добычей по окрестностям и засыпает там, где ее застала ночь. В теплых и пустынных странах, где мало леса, например в плодородной части Нижнего Египта, лисицы роют норы только для своих детенышей; в остальное же время они живут на поверхности земли под открытым небом.

Лисица охотнее всего отправляется за добычей по ночам, но в ненаселенных и спокойных местах охотится и днем. Во время длинных дней летних месяцев можно встретить в лесу лисицу с лисятами за несколько часов перед заходом солнца, а во время морозов и когда землю покрывает глубокий снег, она, по-видимому, спит только рано утром, так как уже с десяти часов утра рыскает по полям за добычей. Точно так же как собака, лисица очень любит тепло: в хорошую погоду она часто ложится на толстый ствол дерева или на камень, чтобы погреться на солнце и поспать часок-другой под его палящими лучами. С наступлением сумерек или даже в вечерние часы лисица отправляется за добычей. Она крадется бесшумно и осторожно, время от времени осматривается, обнюхивает воздух, старается как можно лучше прятаться и потому выбирает себе путь межу кустами, камнями и в высокой траве. Она по возможности не покидает чащи леса и если бежит через полянку, то только в том случае, когда отдельные кустарники или большие камни дают ей возможность спрятаться и на открытом месте. Опытные охотники очень хорошо знают повадки лисицы и потому почти всегда угадывают, по каким тропинкам (лазам) она должна пробежать из одной части леса в другую, причем, однако, следует иметь в виду, что вечером она избирает себе другой путь, чем днем, и в солнечный день бывает осторожнее, чем при облачном небе.

Добыча лисицы состоит из всевозможных животных, начиная от молодой косули и кончая майским жуком, но чаще всего она поедает различных мышей, составляющих главную часть ее пищи. Она никого не щадит, усердно гоняется за зайцами и кроликами и даже нападает на маленьких косуль и оленей. Она не только съедает яйца и птенцов тех птиц, которые гнездятся на земле, но ухитряется иногда схватить и саму птицу, застав ее где-нибудь врасплох. Для того чтобы добраться до птиц, гнездящихся около воды, лисица переплывает на острова и ходит по топким болотам: известны случаи, когда она загрызала лебедей, сидящих на яйцах. Очень часто нападает она на домашних птиц, особенно в ночное время или около крестьянских домов, стоящих отдельно от других: если вблизи дома у нее есть удобное место, чтобы спрятаться, то она таскает кур даже днем. Особенно активно разбойничает лисица, которая должна прокормить своих детенышей. Мышами их досыта не накормишь, и потому лисица в это время охотится за более крупными животными. «Мой охотник, — пишет мне Гомейер, — убил однажды лисицу, которая тащила своим детенышам целый выводок почти взрослых чибисов, а у нее самой в желудке мы нашли только одну мышь. Сама мать питается почти исключительно одними мышами, а детенышам таскает более крупную дичь. В одной лисьей норе, где жили лисята, я нашел двух зайцев, только что убитую молодую косулю, дикую утку и утиное яйцо. Около норы валялось до двадцати заячьих скелетов».

Но такие излишества лисица-самец позволяет себе редко; напротив, он предпочитает всевозможную мелкую дичь и любит при этом некоторое разнообразие в пище. В больших садах и виноградниках лиса, наверно, является более частым гостем, чем обычно думают. Там она ловит кузнечиков, майских жуков и их личинок, дождевых червей или лакомится сладкими грушами, сливами, виноградом и другими ягодами. Она ловит в реках форель или неосторожного рака, а на морских побережьях ворует добычу у рыбаков, опустошая их сети, точно так же как в лесу — силки охотников. Летом ее обычный обед пополняется всевозможными видами насекомых: жуками, осами, личинками пчел, мухами и многими другими. Таким образом, лисица всегда имеет хороший стол, который оскудевает только тогда, когда глубокий снег чересчур затрудняет ей охоту. В это тяжелое время она рада всякому съедобному кусочку, вроде, например, завалявшихся высохших костей или даже кусков полусгнившей кожи, не говоря уже о падали, которой она и в сытое-то время года не только не пренебрегает, но, как и многие собаки, ест с большим удовольствием. Кроме того, лисица частенько забегает на стоянки дровосеков и в их бивуаки, чтобы подобрать остатки обеда. Если она не очень голодна, то, поймав добычу, не съедает ее сразу, а предварительно долго забавляется ею, пока наконец не задушит несчастную жертву.

Если б я вздумал рассказывать здесь обо всех хитростях и искусных проделках, к которым прибегает лисица во время своих охотничьих вылазок, то объем нашей книги пришлось бы значительно увеличить. Не только басни, но даже и естественная история приводит множество примеров лисьей хитрости, не утративших своего значения и в настоящее время, несмотря на всю кажущуюся их неправдоподобность. «Лисица — хитрое, злое, осторожное и вонючее животное, — говорит старик Геснер. — Она ловко хватает ежа и мочится ему на голову, отчего тот сразу задыхается. С зайцем она долго хитрит, чтобы вдоволь позабавиться над ним. Птиц же лисица обманывает следующим образом: растягивается на траве, притворяясь мертвой, а когда пернатые слетятся к ней, как к трупу, она ловко и быстро схватывает их, словно клещами; поэтому она является заклятым врагом всех птиц. Маленьких рыбок ловит хвостом, который опускает для этого в воду; рыбки запутываются в его длинных волосах, и тогда лисица вытаскивает их на берег и отряхивает хвост, который прекрасно заменяет ей рыбацкие верши и тенета. Таким образом, хитрой куме везде живется привольно и сытно. Так же хитро она подступает и к сотам, чтобы выгнать оттуда пчел и поживиться сладким медом». Истории, подобные этим, рассказывают про лисицу и в настоящее время, и в большинстве случаев их принимают за чистую монету. Частицу правды, конечно, в них найти нетрудно. Известно, что лисица перехитрит хоть кого, и благодаря этому ей удается ловить таких животных, которые легко могли бы спастись от нее бегством, не говоря уже про неповоротливых и тяжелых на подъем зверей. «Что наш разбойник, — пишет далее Гомейер, — ловит старых птиц — не подлежит никакому сомнению; мне кажется даже весьма вероятным, что лисица применяет при этом те самые способы, которые были описаны в старину, а теперь почему-то считаются баснями. Когда лиса, желая погреться на солнышке, ложится растянувшись на лугу, к ней слетаются целые стаи ворон, которые суетятся и лезут к самой голове мертвого, по их мнению, животного. Неподвижно лежащая лиса подпустит их сколь возможно близко, затем вдруг смелым прыжком бросается на птиц, и один из каркунов непременно делается жертвой ловкой притворщицы. Однажды в мае, когда еще не было новорожденных воронят, мой отец услышал раздававшийся издали неистовый крик ворон и приписал его причину нападению какой-нибудь хищной птицы. Только подойдя ближе, он убедился, что возня происходила тут же, и вскоре мимо него прошмыгнула лисица с вороной во рту, преследуемая целой стаей каркавших сотоварищей несчастной жертвы. Стало ясно, что отчаянный крик, слышанный отцом, относился к тому моменту, когда лисица схватила одну из птиц».

Во время охотничьих походов лисица первым делом заботится о собственной безопасности. Всякая неизвестность возбуждает в ней подозрение, а уж если она чего-то опасается, то тогда лишь мучительный голод заставит ее сделать рискованный шаг*.

* То же можно сказать о подавляющем большинстве хищников, для которых собственная безопасность в настоящем является одним из залогов успешной охоты в будущем.

Но в таком случае она проявляет прямо-таки бесстыдное нахальство. Среди белого дня появляется на каком-нибудь дворе, уносит на глазах людей курицу или гуся и вместе со своей добычей быстро убегает. Только вынужденная крайней необходимостью, она бросает захваченную добычу, да и то через некоторое время снова возвращается на двор, чтобы попытаться что-нибудь стащить. Подобное нахальство она выказывает иногда даже и при таких обстоятельствах, которые вынуждают ее спасаться бегством. Так, одна лисица, преследуемая собаками и выстрелами, из которых два уже просвистели над самой ее головой, на всем бегу схватила подвернувшегося хилого зайца и пронесла его довольно далеко. Другая, тоже во время травли, поднялась с окруженной охотниками поляны, схватила раненого зайца, задушила на глазах у всех, успела еще наскоро зарыть его в снег и проскользнула сквозь самый центр линии загонщиков и стрелков. Про третью рассказывает Крюкеберг: когда охотники загоняли ее из чащи к тому месту, где лежала другая, подстреленная и истекавшая кровью лисица, она тотчас же пустилась бежать по кровавому следу, нашла лежавшего сотоварища, придушила его, несмотря на шум погони, и так нахально стала на виду у всех теребить труп, что один из охотников успел подкрасться и тут же уложил ее метким выстрелом. «Однажды на стойке, — рассказывает Гомейер, — я услышал жалобные стоны зайца, незадолго перед тем виденного мной; я тотчас же поспешил на этот крик, пробираясь с возможной осторожностью, и вскоре заметил лисицу, душившую бедного зайца. Ее кровожадность была так велика, что я смог убить ее, прежде чем она увидела меня». Все эти примеры свидетельствуют о том, что пробудившаяся в лисице неудовлетворенная кровожадность или сильный голод способны это, в общем осторожное, животное сделать и глухим, и слепым, не замечающим грозящей ему опасности, так как умными и расчетливыми подобные ее действия назвать нельзя.

Всевозможные проделки лисицы могут доставить постороннему наблюдателю большое удовольствие; зато люди, пострадавшие от ее хищнических набегов, не смогут помянуть ее добром, так как опыт показал, что этот зверь умерщвляет гораздо больше того, что может съесть, и, если б ему не оказывали серьезного сопротивления, он передушил бы на любом дворе всех птиц; притом это такой хищник, который не имеет ни малейшего понятия о правах собственности, а в борьбе за существование проявляет столько же энергии, сколько и человек, и всякое другое живое существо. Не берусь судить, относится ли к этой борьбе уничтожение себе подобных; во всяком случае, факты говорят о том, что лисица не прочь добить своего раненого собрата, и при этом не всегда ей может служить оправданием мучительный голод. Однажды знакомому Винкеля случилось застать лисицу в то время, как она поедала другую лисицу, прошедшей ночью попавшую в капкан; она с такой жадностью расправлялась с жертвой, что охотник легко смог подойти к ней и компенсировать себе убытки за разорванную шкуру первой лисы, убив хищника. Лесничий Мюллер был очевидцем того, как шестеро лисят сначала весело играли друг с другом, потом из-за чего-то поссорились и до крови искусали одного; раненый зверек собрался было бежать, но был в одно мгновение настигнут собратьями, злодейски умерщвлен и тут же съеден. Такая же участь постигла одну молодую лисичку, которая была подстрелена; у нее хватило все-таки сил, чтобы дотащиться до своей норы; когда через некоторое время раскопали нору, то раненую там не нашли, так как братцы успели уже пообедать ею.

Лисица бегает быстро, неутомимо, ловко и в высшей степени искусно; она умеет ползать, неслышно скользить по земле, нестись во весь дух, скакать и при этом делать необыкновенно большие прыжки. Даже хорошие охотничьи собаки редко бывают в состоянии догнать ее. При быстром беге она держит свой хвост (по-охотничьи — трубу) навытяжку, откинув его назад, при ходьбе же волочит его по земле. Когда лисица подстерегает добычу, то плотно прижимается брюхом к земле; когда же отдыхает, то нередко, подобно собаке, укладывается, свернувшись, на бок или даже на спину; очень часто она сидит совершенно как собака — на задних ногах и при этом забрасывает свой пушистый хвост к передним ногам. Воды она нисколько не боится, напротив того, плавает очень легко и быстро; лазать она тоже мастерица: не раз видели лисицу, сидящую очень высоко на удобно расположенных ветвях дерева. «Мне известно много примеров, — замечает Гомейер, — когда лисица взбиралась на высокие деревья, не только вынуждаемая к тому преследованиями, но и по доброй воле; но для лазанья она избирает всегда такие деревья, которые были некогда сломаны бурей и теперь растут под углом примерно 45-50 градусов; иногда она лазает по кустам в 3-4 метра высотой, чтобы выкрадывать из гнезд птенцов». Фон Унруг сообщает об одной лисице, которую он видел сидящей на ветви крепкого дуба на высоте 15 метров от земли. Лисица издает отрывистый лай, который переходит в звонкий, высокий визг. Взрослые лисицы лают только перед грозой, в непогоду, при больших морозах и во время спаривания; маленькие же кричат и тявкают, когда голодны или им скучно. В гневе или при опасности лисица издает громкое ворчанье; болезненные стоны вырываются у нее только тогда, когда ее поразит пуля или когда выстрел раздробит ей кость; при всяком же другом ранении она упорно, стоически молчит.

Пора любви у лисиц наступает в середине февраля и продолжается всего несколько недель. В это время около одной самки собирается несколько самцов; они всюду следуют за ней по пятам и ухаживают за лисой, подобно собакам. В этот период запах их выделений становится особенно резким, и чаще обычного слышится их лай. Дело не обходится, конечно, без драк между соперниками; случается, что два самца до крови искусают друг друга из-за обладания самкой. Когда самка забеременеет, она покидает нору и поселяется в густом кустарнике, расположенном поблизости от выбранной для родового периода норы. В это время, по Бекману, она посещает и расширяет разные норы и наконец поселяется в такой местности, которая в последнее время меньше всего посещалась людьми и собаками. Расположена ли эта нора в укромном месте или лежит открыто — на это она не обращает внимания.

В случае если подходящей норы не найдется, лисица сама выкапывает ее или устраивает себе гнездо в дупле дерева, под кучей камней, хвороста или же прямо в кустарниковой чаще и мягко выстилает его шерстью. «Мне известны два случая, — сообщает обер-егермейстер фон Мейеринк, — когда лисица рожала в дуплах дубов. В главном лесничестве Гарте близ Науендорфа один лесничий вытащил из такого дуба семерых лисят вместе с их матерью. Дуб сверху подгнил, и дупло его в глубину имело не больше одного метра. Возвращаясь в одно майское утро с охоты, я сам видел в трехстах шагах от себя, как по дубу спокойно и медленно пробиралось что-то белое; я подбежал к дубу и увидел лисицу, которая тащила в зубах домашнего гуся; она как раз собиралась влезть на дубок в пять метров в высоту, пользуясь для этого сучками, отстоявшими один от другого приблизительно на полтора метра, но я успел приблизиться шагов на семьдесят и уже готовился спустить курок, как вдруг лисица выронила гуся, а сама быстрыми прыжками стала перескакивать с ветки на ветку и наконец скрылась из виду. Обсыпав место, где находился этот дуб, бумажными обрезками и порохом, я взял раненого гуся и понес его домой, чтобы собрать себе помощников. Через два часа я снова был на месте в сопровождении нескольких охотников, вооруженных топорами и лестницами; по моему приказанию они стали стучать топорами по дереву до тех пор, пока не выгнали наконец оттуда лисицу, которая тут же была убита; мы увидели, что это была самка, а сосцы ее указывали на то, что у нее были маленькие детеныши. Тогда охотники влезли на верх дерева и палкой стали исследовать дупло, оказавшееся в полтора метра глубиной. Оттуда тотчас же полезли маленькие лисята; мы выдолбили дерево снизу и таким образом достали весь выводок, состоявший из четырех детенышей одномесячного возраста». Изредка случается, как сообщает Шваб, что две самки рожают в одном общем гнезде.

Еще во время беременности самка начинает понемногу выщипывать себе волосы по всему брюху, от пупка до самого горла; она это делает с двоякой целью: во-первых и главным образом, для того, чтобы открыть сосцы для ожидаемого потомства, а во-вторых, чтобы выдерганные волосы употребить на теплую и мягкую подстилку будущим деткам. Роды происходят спустя девять недель, или 60-63 дня, после спаривания, обычно в конце апреля или в начале мая. Количество детенышей колеблется между 3 и 12; чаще всего в гнезде находят 4-7 лисят*. По исследованиям Пагенштехера, они появляются на свет слепыми и с закрытыми ушами; покрыты очень гладкой, короткой бурой шерсткой с желтоватыми и сероватыми на кончиках волосками; и имеют чалую, резко выделяющуюся на лбу полосу, белый кончик хвоста и маленькое, белое, неясное пятнышко на груди; выглядят они крайне неуклюжими, неповоротливыми и вначале развиваются очень медленно. Глаза у них открываются только через две недели, но зато к этому же времени прорезаются все зубы. Мать обходится с ними с большой нежностью, первые дни не оставляет их ни на минуту, а впоследствии если и уходит, то лишь в поздние сумерки и весьма ненадолго, предварительно приняв всевозможные меры, чтобы скрыть их присутствие.

* Беременность лисицы длится 49-56, чаще 51-53 дня, рождается от I до 13 (в среднем 5) детенышей. Детеныши покидают убежище в возрасте 8-10 недель, а в 10 месяцев становятся вполне взрослыми.

Через месяц или полтора после своего рождения хорошенькие маленькие хищники, покрытые красновато-серой шерсткой, отваживаются в тихое время выходить из норы, чтобы погреться на солнышке и поиграть на просторе друг с дружкой или с матерью, всегда готовой к их услугам. Мать в избытке приносит им пищу и уже с первых недель приучает к живности, заставляя есть и даже ловить мышей, птичек, лягушек и жуков. В это время лисица становится еще осторожнее: во всякой безделице она готова видеть опасность для своих детенышей и при малейшем шуме уводит их назад в нору, а если чует преследование, то тащит их в зубах в другую нору; даже в момент самой серьезной опасности она торопится схватить детеныша, чтобы донести его до безопасного места. Исследователю нередко удается наблюдать играющее семейство. Когда лисята немного подрастут, они любят в хорошую погоду утром и вечером лежать у входа в нору и поджидать здесь возвращения матери; если она задерживается, детки начинают лаять и этим, конечно, выдают охотникам свое присутствие. В конце июля юные лисички уже принимают участие в материнской охоте, а иногда и самостоятельно отправляются на ловлю зайчат, маленьких мышей, птичек или чего-нибудь другого, не пренебрегая и жуками. В конце июля детеныши совсем покидают нору и отправляются вместе с матерью на хлебные поля, которые сулят им богатую добычу и обеспечивают полнейшую безопасность. Когда жатва опустошит поля, они перебираются в густые кустарники, в степи, в тростниковые чащи и упражняются здесь уже в настоящих разбоях; поздней осенью они, наконец, окончательно отделяются от матери и начинают самостоятельную жизнь.

Пока жива самка, самец нисколько не тревожится об участи своих детенышей, происхождение которых, принимая во внимание полигамию, господствующую в их роде, он не может приписать исключительно себе. В то время как самка всецело поглощена заботами о прокормлении своего многочисленного потомства и доходит до безрассудной наглости, нападая среди белого дня на глазах взбешенного хозяина на мирно плавающих в пруду уток, вырывая из-под носа собаки куропатку или из-под самого дула охотничьего ружья преследуемого зайца или же выкрадывая в присутствии матери молодую косулю, — в это время самец преспокойно рыскает по лесам и полям и только тогда, по свидетельству Адольфа Мюллера, появляется у норы, когда устроенная там самкой бойня слишком уж соблазнительно дразнит его обоняние запахами лакомых яств, которые он без всякой церемонии крадет. Таким образом, о помощи его в хлопотливом деле воспитания детенышей и речи быть не может, если не считать игр с малышами, которые он иногда затевает, пребывая в хорошем расположении духа. Напротив, другие наблюдения, в достоверности которых нельзя сомневаться, указывают, что лисица-самец так же заботливо относится к осиротелым детенышам, как и самка, и, услышав жалобный лай голодных лисят, заботливо приносит им пищу*.

* Лисица-самка спаривается во время течки иногда с несколькими самцами, но далее на период выращивания потомства устанавливает партнерские отношения с одним из них. Самец, по-видимому, принимает такое же участие в добывании пищи для потомства, но внутрь логова не допускается.

Пойманные молодыми, лисички легко поддаются воспитанию, так как довольствуются обычным кормом щенят и охотно принимают покровительство добродушной суки, которая спокойно подпускает их к своим соскам. Если с ними часто заниматься, то они скоро приручаются и забавляют людей своей ловкостью и подвижностью. Охотники ненавидят лисицу и преследуют ее круглый год; она не знает отдыха, так как ей не приходится рассчитывать на пощаду. Ее убивают из ружья, ставят капканы, раскладывают отравленные приманки, выкапывают из скрытых нор и бьют дубинами, травят собаками — одним словом, стараются извести любыми способами. Все охотники почему-то считают, что лисица принадлежит к самым вредным животным земного шара и потому должна быть стерта с лица земли со всем своим потомством. Вследствие этого самый честный охотник не остановится ни перед какими средствами, как бы отвратительны они ни были в принципе, если дело идет об истреблении лисицы. С точки зрения охотников, для которых леса и поля представляют собой интерес исключительно благодаря находящейся там дичи, такое бесчеловечное преследование лисицы находит полное оправдание; с более же широкой точки зрения дело выглядит совсем по-другому. Так как леса и поля предназначены и поддерживаются не для одних косуль, зайцев, тетеревов, рябчиков, куропаток и фазанов, но служат различным более важным целям, то вследствие этого лесоводам и агрономам должно быть вменено в обязанность по мере возможности удалять в своих округах все, что способствует уменьшению их продуктивности и вообще приносит какой-нибудь вред. Никто, конечно, не станет серьезно утверждать, что один из названных видов дичи, населяющей наши поля и леса, мог бы приносить пользу; напротив, все они без исключения причисляются к вредным животным. Правда, этот вред можно извинить им, не обратить на него должного внимания, но отрицать его ни в коем случае нельзя. К тому же причиняемый лисицей ущерб весьма незначителен; несравненно выше следует ставить ее заслуги по истреблению мышей. Эти в высшей степени вредные грызуны служат, как уже раньше было замечено, ее главной пищей: она ловит их не только для питания, что ограничивалось бы лишь 20-30 штуками в день, вполне достаточными ей на обед, но больше для своего удовольствия, причем до смерти загрызает их и бросает. Польза ее в этом случае неоспорима. Я бы слишком удалился от своего рассказа, если бы стал оправдывать лисицу во всех тех прегрешениях, в которых ее часто обвиняют, так как знаю очень хорошо, что она не щадит ни одного слабого существа, съедает многих полезных птиц, грабит их гнезда, душит домашних птиц, подобно кунице, и учиняет много других бесчинств, но все это вполне искупается приносимой ею пользой. В охотничьем районе она бывает действительно вредна, но в лесах, на нивах и полях приносит больше пользы, чем вреда; поэтому понятно, что охотник ненавидит ее и преследует, а сельский хозяин заступается за нее.

Охота на лисиц доставляет охотнику необыкновенное удовольствие. Чаще всего травят лисиц, делая на них облаву, или стреляют в них на стойке, приманивая подражанием голосу молодого зайца или мыши, или убивают в светлые лунные ночи из засады, выставляя в качестве приманки падаль. «Известно, — замечает Гомейер, — что в экипаже к ней можно подъехать настолько близко, что позволяет успешно натравить на нее борзых собак; но случаи, когда ее убивают прямо из саней, бывают очень редки и поэтому интересны. Лисицу объезжают сначала широкими, а потом все более и более сужающимися кругами; хитрый разбойник ложится наконец плашмя на землю и подпускает к себе на ружейный выстрел в надежде, что его не увидят. Мне лично удалось однажды убить лисицу при таких же обстоятельствах; она была уже ранена, но все-таки отлично могла бежать; я объехал ее в санях во второй раз; она легла тогда на землю и лежала так долго, что я мог зарядить ружье и убить ее». Охотятся также на лисицу в лесу с собаками, причем обходятся вообще без загонщиков, а на главные тропинки ставят хороших стрелков.

Живьем лисицу ловят всевозможного рода ловушками, но чаще всего — в железные капканы, быстро захлопывающиеся, как только зверь схватит висящий кусок приманки. Уже за несколько дней перед тем, как ставить капкан, нужно класть на определенное место приманку, чтобы приучить лисицу к этому. Если она в продолжение нескольких ночей брала приманку, то капкан можно ставить, вычистив его предварительно и смазав чем-нибудь, обладающим соблазнительным для лисиц запахом; у капкана кладут свежую приманку и старательно закрывают его, а рядом подвешивают куски приманки. «Невероятно, — говорит Винкель, — с какой осторожностью идет лисица к тому месту, где расставлены для нее ловушки. Я имел удовольствие быть свидетелем, как однажды в зимний морозный день ловили капканом лисицу. Только что начало смеркаться, когда голодная лисица прибежала к капкану. Старательно и не подозревая ничего дурного, брала она самые дальние куски приманки, удобно располагаясь для еды и помахивая хвостом. Но чем ближе подходила она к месту, где был капкан, тем становилась все осмотрительнее; прежде чем взять кусок, она долго размышляла и несколько раз обходила это место кругом. Когда она добралась до последнего куска, висящего у самого капкана, то сидела над ним по крайней мере минут десять, жадно пожирая его глазами, но не решаясь схватить, а затем несколько раз обежала вокруг капкана. Наконец, убедившись, по-видимому, что ей ничего не грозит, она снова подошла к капкану, протянула за куском переднюю лапу, но не смогла его достать. Снова остановка, в продолжение которой она, как и раньше, не сводя глаз, смотрела на оставшийся кусок. Наконец, как бы решившись, стремительно бросилась вперед, и в ту же секунду железное ожерелье охватило ее шею». Ко многим употребляющимся с древних времен средствам истребления лисиц недавно присоединился еще и яд. Им пропитывают падаль или куски мяса, которые разбрасывают для голодной лисицы в суровое зимнее время, и средство это в большинстве случаев дает отличные результаты. Бедная кумушка, измученная голодом, без всяких размышлений хватает кусок и тут же умирает от яда.

В Англии, по крайней мере в тех местностях, где удобно ездить верхом, не дозволено ловить, убивать или выкапывать лисицу из ее норы. Там уже с конца прошлого столетия травля лисиц сделалась национальным спортом, причем выслеживание и охота ведутся при участии особых породистых и выдрессированных собак*; во время травли намеченное поле объезжают вдоль и поперек, и если встретятся на пути препятствия, то их в зависимости от ловкости ездока и лошади или прямо берут, или объезжают. Задача травли — первому подскакать к убитой лисице, причем победитель получает в качестве трофея хвост затравленного зверя. В прежние времена богатые помещики интересовались охотой гораздо больше, чем теперь, и поэтому не останавливались перед издержками, чтобы содержать большие, дорого стоящие, хорошо выдрессированные для охоты своры собак; в настоящее же время организацией этого дела занимаются не отдельные лица, а целые общества, которые и берут на себя все издержки по охоте. Вследствие этого своры собак значительно увеличились, но предоставленные в распоряжение охотничьего общества участки земли становятся год от году меньше.

* Эта порода собак так и называется фоксхаунды (лисьи гончие).

Лучшим временем для травли лисиц считается зима, с ноября по февраль. В зависимости от ретивости собачьих свор поле обходят от трех до пяти раз каждую неделю, и участники охоты, как мужчины, так и женщины, собираются в назначенном месте, где выслежена лисица. Несмотря на все искусство охотников и умелое ведение дела, случаются иногда и неудачи на травле, но тем не менее главная цель охоты — удовольствие достигается решительно всегда: возбужденная быстрой ездой кавалькада весело несется по полям, и маленькие несчастья, случающиеся при этом, служат только поводом для шуток и веселья; серьезные же беды почти всегда предотвращаются. Не только у себя на родине, но и везде, где предоставляется возможность, даже, например, в Индии, англичане с большим или меньшим успехом вводят травлю лисиц. Занятие это распространено также в Америке и по всей Европе.

«Когда умирает лисица, то остается мех», — говорит старинная немецкая охотничья поговорка, которая и по настоящее время не утратила своего значения. Мех обыкновенной лисицы в Германии редко употребляется на шубы; он больше расходится в Польше, России, Турции. Шкура немецкой лисицы, по Ломеру, ценится в 4-7 марок, и Германия ежегодно доставляет их больше 100 тысяч штук. Выше ценится мех северных, так называемых красных лисиц, которые славятся своей красотой; в Старом Свете такие шкурки стоят 15-20 марок, а в Новом — 8-15 марок. Крестовки, вероятно, ублюдки красной и черно-бурой лисиц, имеющие темно-рыжий мех с более или менее ясно отмеченным темным крестом на спине, стоят даже 30-50 марок, но выше всего цена лисиц, известных под именем черно-бурых; они стоят 500-1000 марок, а иногда и еще дороже. Лучшие меха доставляются из местностей, прилегающих к Гудзонову заливу, и из Лабрадора, самые же дешевые — из Сибири и с северного Кавказа.

Мы используем у лисицы только ее мех; предки же наши утилизировали все животное целиком, приписывая ему всякие целебные свойства. Я считаю совершенно бесполезным распространяться здесь еще раз о тех шарлатанствах, которые практиковались в XVII столетии; скажу только, что труп лисицы, по мнению знахарей того века, мог заменить все употребляющиеся в настоящее время лекарственные средства.

Кроме человека лисица имеет еще много других врагов. Не только волк ловит и съедает ее, но так же сильно ненавидят ее собаки и пользуются всяким случаем, чтобы растерзать. Замечательно, что беременных или кормящих лисиц часто щадят самцы собак, которые не преследуют их. Другие млекопитающие не могут вредить лисе; но среди птиц у нее много очень опасных врагов. Ястреб похищает маленьких лисят, холзан ловит даже взрослых лисиц, хотя иногда сам страдает от этого. Суди сообщает такой случай: «Одна лисица, пробегая через глетчер, была с быстротой молнии схвачена холзаном и поднята высоко на воздух. Но скоро хищник как-то странно захлопал крыльями и скрылся за скалой. Наблюдавший поднялся вслед за ним и, к удивлению своему, увидел, как мимо него стремглав промчалась лисица, по другую же сторону он нашел умирающего орла с растерзанным горлом. Лисице удалось вытянуть шею, схватить своего похитителя за горло и перегрызть его. Весело побежала она от этого места, но, наверное, до конца своей жизни не могла забыть своего невольного воздушного путешествия». Среди других классов животных у лисицы нет врагов, которые были бы ей опасны, но зато есть такие, которые страшно ей надоедают, как, например, блохи. Говорят, будто она избавляется от них посредством хорошего купания, причем в рот себе берет пучок мха и сгоняет туда блох, а затем мох этот выбрасывает; но подобную басню надо считать полнейшим вымыслом.

Доказано, что лисица подвержена почти всем болезням, которыми хворают собаки, а также и самой страшной болезни — бешенству. Известны даже примеры, когда бешеная лисица среди белого дня явилась в деревню и кусала там всех, кто попадался ей по дороге.

Песец, или полярная лисица (Alopex lagopus)*,отличается короткими закругленными ушами, короткими ногами, у которых нижняя часть ступни, как и все остальное туловище, густо покрыта волосами, очень пушистым хвостом и, наконец, особенной окраской меха; песец значительно меньше нашей лисицы, имеет приблизительно 95 см в длину, из которых добрая треть приходится на хвост. Летом мех его бывает землисто-серого цвета, а зимой — чисто белоснежного; попадаются, впрочем, песцы и с темным мехом.

* Песец относится к особому роду, близкому к роду лисиц. Длина тела 45-67 см, хвоста 25-43 см. Весит взрослый песец от 1,5 до 9 кг. Эти лисы распространены в тундровой зоне Евразии и Америки и на островах между этими материками.

Гренландские эскимосы были совершенно правы, уверяя Броуна, что часто находят белых самок с голубоватыми и белыми детенышами. Доказательство того, что белые и голубые лисицы составляют особые разновидности, Ломер видит в том, что на Аляске, откуда ежегодно доставляется почти четыре тысячи шкур голубых и почти столько же белых лисиц, голубые меха бывают почти на ширину ладони больше, и притом с более короткими и грубыми волосами, чем белые.

С берегов Гудзонова залива вывозят ежегодно 10-12 тысяч белых лисиц, но всего только 200 голубых. Во всяком случае, надо считать ошибочным то распространенное мнение, что песцы летом носят темное одеяние и их называют тогда голубыми лисицами, а зимой они превращаются в белых лисиц. Стоит только припомнить ласку и горностая, из которых первая и зимой бывает рыжей, между тем как у второго вся шерсть становится белой, чтобы увидеть в них наглядный пример подобного же явления. Ошибочно также предположение Ньютона, что в Исландии водятся только голубые лисицы; равным образом не точны и сообщения Мальмгрена о том, что на Шпицбергене встречаются исключительно белые лисицы*.

* Взаимоотношение белой и голубой цветовых форм песца на большей части ареала не вполне ясно. Однако на Камчатке и островах Беринга живут, по-видимому, особые подвиды песца, у которых белая форма отсутствует.

Меховщики, по словам Ломера, по-разному оценивают шкуры голубых и белых лисиц. Мех голубой лисицы ценится очень высоко: зимние шкурки оценивают в 100-200 марок, а летние — в 20-40 марок, тогда как за белых лисиц платят не более 15-25 марок и 3-4 марки**.

* * В настоящее время и песца, и красную лисицу успешно разводят на зверофермах, причем помимо природных окрасов выведено множество разнообразных цветовых форм, не встречающихся в природе. Все это заметно снизило значение пушного промысла.

Как подсказывает само название, полярная лисица живет на Крайнем Севере как в Старом, так и в Новом Свете, встречается одинаково часто и на островах, и на материке. Предполагают, что она распространена по всей северной части земного шара и относят ее в разные полярные страны льдины; по крайней мере полярных лисиц часто видели плавающими в море на подобных естественных плотах или же находили в поражающем множестве, как единственных сухопутных млекопитающих, на островах Ледовитого океана, значительно удаленных от материка; поэтому можно допустить, что они когда-то были сюда перенесены на льдинах. По доброй воле песец неохотно заходит на юг дальше 60 градуса северной широты, и только в Сибири, в виде исключения, его можно встретить южнее этой широты. Во всех местах, где водится песец, он многочислен, но всего больше его на островах, откуда он не может так легко переселиться. Поэтому всем северным народам он знаком очень хорошо.

Только при ненастной погоде или когда ему грозит опасность, песец прячется в ущелья между скалами или в выкопанные им самим норы, откуда отваживается выходить только ночью, чтобы достать себе добычу; в тех же местах, где ему и днем не приходится прятаться от человека, он не дает себе труда выкапывать норы и пещеры, а просто прячется между камнями, кустами и в других каких-либо скрытых убежищах, откуда и подстерегает добычу. Это совсем неразборчивое в пище животное, довольствующееся всем, что ни попадется; впрочем, больше всего он любит охотиться за мышами, а стаи пеструшек способен преследовать на самые дальние расстояния, и его не могут остановить ни реки, ни морские проливы. Из пернатых он ловит белых куропаток, зуйков, вообще береговых и морских птиц и наносит особенно большой урон их выводкам. Кроме того, песец поглощает всех животных, которых выбрасывает море, к какому бы классу они ни принадлежали.

Песец,или полярная лисица (Аlорех lagopus) Белая арктическая и голубая тихоокеанская формы

В случае нужды забирается в человеческие жилища и крадет там все, что в силах унести, даже совсем бесполезные для него вещи. Если у него появляется избыток пищи, то часть ее он зарывает в землю и по мере надобности выкапывает оттуда; таким же образом поступает и тогда, когда боится быть застигнутым людьми. Наполнив свои кладовые, он снова зарывает их и так гладко выравнивает мордой, что их почти невозможно заметить.

На Шпицбергене, по Ньютону, песец очень распространен. «Мы не только видели его много раз, — говорит упомянутый наблюдатель, — поблизости от скал, на которых гнездятся чистики, но и слышали так же часто его тявкающий лай. Это самый опасный враг всех птиц, населяющих остров, и страх к нему существенно влияет на выбор птицами места для высиживания яиц. Чем пробивается песец, когда морские птицы покидают Шпицберген и остается только белая куропатка, — это вопрос, который кажется мне одним из самых затруднительных для определенного ответа. Большая часть полярных лисиц живет на земле и одинаково активна как зимой, так и летом, но на Шпицбергена не растет никаких ягод, которые могли бы поддерживать питание песца, а в открытом море он тоже мало чем может поживиться. Таким образом, остается предположить, что он устраивает себе запасы. Возможно, что множество раковин, которые я нашел на морене одного глетчера, в скрытом углублении, составляли остатки подобного зимнего запаса песца». О песцах восточной Гренландии дают сообщения Копеланд и Пайер: «Полярная лисица, за редким исключением, не обладает той хитростью, которой так прославилась наша обыкновенная лисица, по крайней мере, на нашей памяти это животное оставило впечатление полнейшей безвредности, если не считать редких исключений. Для молодых уток, к которым песец питает большую слабость, он весьма опасный враг. Полярная лисица живет всем тем, что может достать, а зимой питается также моллюсками и другими морскими животными, которые выбрасываются на берег приливами и плавающими льдинами, разламывающимися у берегов. Летом пеструшки, по-видимому, составляют ее главную пищу. Европейский песец избегает человека, гренландский же, напротив, доверчиво и простодушно ищет его общества, так как всюду сумеет поживиться за его счет. Он первый спешит поздравить охотника с удачным ловом и тут же не преминет урвать кусочек в свою пользу. Он с удовольствием сопровождает человека на охоту и на почтительном отдалении бежит за его санями для того, чтобы потом, воспользовавшись его сном, исследовать результаты охоты и нагло стащить ночью с саней окорок оленя. Зверек с умилением смотрит на затертое льдом судно, потому что там есть что украсть. Он настолько искусно овладел воровскими навыками и притом ведет себя так нахально, что от него бывает трудно отделаться. По целым часам иногда песец гложет что-нибудь около раскинутой палатки, а когда песцов несколько, то они ворчат друг на друга от зависти и злости; когда человеку это наконец надоест и он выходит из палатки с целью разогнать докучливых животных, они и не думают добром расходиться и даже, напротив, дерзко смотрят прямо в глаза человеку, злобно лают, когда в них стреляют, и лишь затем нехотя удаляются, и то медленно и с ропотом негодования. Случается, что, побуждаемые любопытством и каким-нибудь аппетитным запахом, песцы, несмотря на выстрелы, бегут за едущими санями по нескольку миль. Направление и сила ветра при этом значительно влияют на поведение этих лисиц. Если погода тихая, безветренная, то они упорно будут следовать за человеком и, не страшась холода, выжидать, пока не представится случай чем-нибудь поживиться».

Песцов часто встречают целыми сообществами, но между ними, однако, нет большого согласия; напротив, в их компаниях часто происходят кровавые драки. Во время этих схваток один из песцов валит другого на землю, топчет его ногами и не выпускает до тех пор, пока вдоволь не натешится. При этом дерущиеся кричат, как кошки, и при возбужденном состоянии издают чистые, звонкие звуки.

Песец (Alopex lagopus) в летнем меху

Умственные способности песца вовсе не ничтожны, но при наблюдении за их образом жизни и нравами можно натолкнуться на такие противоречия, которые приводят в недоумение и заставляют задуматься над тем, как объяснить тот или другой поступок животного. С одной стороны, они хитры, пронырливы, ловки, несомненно, смышлены, с другой — поражают иногда такими бессмысленно-отважными выходками, каких не встретишь ни у какого животного. В этом я лично смог убедиться. Однажды вечером мы встретили одну из этих лисиц в Доврефьельде, в Норвегии, и семь раз стреляли по ней из ружья, но не попадали. Вместо того чтобы убежать, лисица продолжала следовать за нами, шла позади в продолжение двадцати минут, подобно тому как ходят за своими господами хорошо обученные собаки, и отстала от нас только тогда, когда кончились скалы. Ее не могли отогнать даже метко брошенные в нее камни, к которым она отнеслась так же равнодушно, как и к просвистевшим над ее головой пулям. Мой охотник рассказывал мне, что не раз ловил это животное прямо руками, потому что песец без всякого стеснения подбегал к нему и, с любопытством рассматривая, садился перед ним. Раз песцы съели у него оленью шкуру, под которой он лежал. Хижина его, стоявшая уединенно на горе, зимой часто подвергалась нападениям этих животных, так что он должен был принять серьезные меры предосторожности, чтобы избавиться от этих назойливых гостей. Я упоминаю мельком об этих фактах главным образом для того, чтобы доказать, что песец всюду остается верен самому себе. Самое подробное и вместе с тем самое интересное описание животного еще в прошлом столетии сделано Стеллером: «На Беринговом острове из четвероногих животных, живущих на суше, попадаются одни только песцы, занесенные сюда, без сомнения, плавающими льдинами; питаются они всем, что оставляет им море после приливов, и размножились здесь в несметном количестве. В продолжение нашего несчастного пребывания на острове я имел случай основательно изучить нрав этих животных, в наглости, хитрости и пронырливости значительно превосходящих обыкновенную лисицу. Они забирались в наши жилища и днем, и ночью и таскали оттуда все, что могли унести, даже совсем бесполезные для них вещи, как, например, ножи, палки, мешки, сапоги, чулки, шапки и т. п. Они с таким невероятным искусством умели откатывать бочки с мясом в несколько пудов и вытаскивать оттуда содержимое, что вначале нам и в голову не приходило считать их виновниками пропажи. Когда мы сдирали шкуру с какого-нибудь животного, то приходилось почти всегда убить двух-трех песцов, потому что они рвали мясо из наших рук. Как бы старательно мы ни зарывали что-нибудь и хотя бы при этом закладывали место камнями, песцы все-таки не только находили спрятанное, но даже сдвигали камни, наваливаясь на них плечами, как это делают люди, и всеми силами помогая друг другу. Если, желая припрятать от них, мы вешали какую-нибудь вещь высоко на столбе, то они подкапывали его, чтобы он упал, или же один из них, подобно обезьяне или кошке, влезал на столб и сбрасывал оттуда с необычайной ловкостью все, что там было. Они следили за всеми нашими поступками и всюду сопровождали нас, мешая нашим занятиям. Когда море выбрасывало какое-нибудь животное, они съедали его, прежде чем подходил кто-нибудь из людей, нанося нам этим большой ущерб. Если все сразу они не могли съесть, то остатки перетаскивали по частям на гору, там зарывали на наших глазах под камнями и бегали взад и вперед до тех пор, пока все не было перетаскано. При этом другие песцы стояли на страже и следили, чтобы не подошел кто-нибудь; если они издали замечали приближавшегося человека, то вся стая соединялась в кучу, и все вместе начинали рыть песок и закапывать в него какого-нибудь калана или морского кота до тех пор, пока и следа от животного не оставалось. Когда ночью мы спали в поле, они стаскивали с нас шапки и крали перчатки из-под изголовья, а также бобровые шкуры и кожи, служившие нам одеялами и подстилками. Если мы ложились прямо на только что убитого калана, чтобы они у нас его не стащили, то это не удерживало песцов: они все-таки подходили и съедали из-под нас все мясо и внутренности убитого животного. Поэтому мы всегда спали с палками в руках, чтобы отогнать их и побить, когда они беспокоили нас.

Когда мы усаживались где-нибудь на дороге, песцы поджидали нас и в это время выделывали в нашем присутствии разные штуки, становясь при этом все более и более нахальными; пользуясь тем, что мы сидели спокойно, они подходили к нам так близко, что принимались грызть ремни, которыми были стянуты наши неуклюжие самодельные сапоги, а иногда добирались и до самих сапог. Если мы притворялись спящими, они обнюхивали нас, чтобы убедиться, живы мы или умерли; иногда мы нарочно задерживали дыхание, тогда они хватали нас за нос и готовы были укусить. Когда мы только приехали сюда и пока рыли могилы для наших покойников, песцы успели отъесть им носы и пальцы на ногах и руках; то же самое они намеревались сделать с больными и слабыми, так что мы едва успели отогнать их. Каждое утро мы видели, как эти бесстыдные животные бегали вокруг лежащих на берегу тюленей и морских котов и обнюхивали спящих, желая убедиться, не мертвы ли они; если же находили среди них мертвого, тотчас же принимались рвать его, волоча из стороны в сторону. Так как тюлени часто душат во сне своих детенышей, то песцы, как бы зная это, каждое утро исследовали всех тюленей и, словно живодеры, вытаскивали мертвых детенышей».

Время спаривания полярных лисиц в зависимости от условий местности происходит немного позже, чем у красных лисиц, а именно в апреле или мае. Песцы спариваются, подобно кошкам, с большим шумом, что происходит днем и ночью, а испытывая ревность, свирепо кусаются, как собаки. В середине или в конце июня самка рожает в ущельях или расщелинах скал 9-10, а иногда даже 12 детенышей*. Гнезда свои самки больше всего любят устраивать на самом верху скалы или на обрыве утеса. Они необыкновенно, даже, можно сказать, чрезмерно любят своих детенышей и, желая спасти их от нападения, в сущности, вредят им, так как выдают их присутствие громким лаем, которым встречают всякого подходящего человека. Когда они заметят, что их нора обнаружена, они тотчас же переносят детенышей в зубах в какое-нибудь другое, более безопасное место.

* Спаривание песцов в разных частях ареала происходит с февраля по апрель, беременность длится 49-57 дней. Рождается от 2 до 25 щенков (обычно 6-12).

На песцов охотятся и ловят их всевозможными способами: стреляют, ставят сети и силки и устраивают даже капканы. Один из способов их ловли очень любопытен. В глубоком снегу песцы вырывают себе норы и пользуются ими как жилищами. Это бывает как раз в то время, когда их больше всего преследуют остяки и самоеды; их выкапывают широким заступом, сделанным из оленьего рога, без лишних слов хватают за хвост и со всего маху бросают о землю головой, чтобы таким образом убить. Охотник сейчас же узнает, есть ли в снежной норе песец или нет: он прикладывает ухо к отверстию и начинает разгребать лопатой снег; от этого шума спящий песец пробуждается и обнаруживает свое присутствие зевотой и чиханьем. Помимо людей у песцов есть еще один опасный враг — белый медведь; кроме того, их преследуют морские орлы. Стеллер видел однажды, как морской орел схватил когтями песца, поднял его на воздух и затем бросил, чтобы раздробить о землю. Главную и почти исключительную цель лова лисиц составляет их мех, о ценности которого мы уже говорили. Путешественники полярных стран при необходимости ели мясо лисицы, но оно никоим образом не может считаться лакомым блюдом.

Из остальных видов лисиц я упомяну здесь только о таких, которые обладают какими-нибудь существенными отличиями или в образе жизни, или в окраске. К одному из самых маленьких видов лисиц принадлежит сосед нашей обыкновенной лисицы в Азии — степная лисица, или корсак (Vulpes corsac)**.

* * Корсак распространен в степях Евразии от Нижнего Поволжья до Манчжурии и Тибета. Длина тела около 0,5 м, хвоста 25-35 см.

По величине корсак значительно уступает нашей лисице, так как туловище его не превышает в длину 55-60 см, а хвост 35 см. По внешнему виду и характеру он очень похож на своего родича, только немного выше его и имеет более короткий хвост и кругловатые зрачки глаз. Окрас густого меха меняется в зависимости от времени года, хотя и в меньшей степени, чем у волка или лисицы. Вновь отрастающие летние волосы имеют рыжеватую окраску; по мере того как вырастают, они вместе с подшерстком образуют зимнюю шерсть с широким серебристо-белым кольцом перед более темными кончиками, что придает более рыжий или более чалый цвет общей окраске.

Область распространения корсака простирается от степей, окружающих Каспийское море, до Монголии; он держится исключительно в степных местностях; в лесах и в горах его вовсе нет. Зимой он ежегодно в значительном количестве уходит из северных областей, а с наступлением весны снова возвращается туда. Постоянного жилища не имеет, так как не выкапывает собственных нор, и в большинстве случаев ведет бродячий образ жизни; неприхотлив и спит под открытым небом или же в крайнем случае пользуется случайно обнаруженной норой байбака, предварительно немного ее расширив. В таких байбачьих норах часто можно встретить двух или даже нескольких корсаков, что говорит об их любви к общежитию в отличие от обыкновенной лисицы. Главную его пищу составляют зайцы и полевые мыши; кроме того, он ловит птиц, ящериц и лягушек и, вероятно, крупных насекомых, особенно саранчу. О его размножении у нас нет точных сведений*.

* Половой зрелости корсаки достигают только на третьем году жизни. Спаривание происходит с января по март, беременность длится 50-60 дней. В помете от 2 до 11 щенков.

Ради мягкого, густого, теплого и красивого меха за корсаком усердно охотятся, особенно киргизы. Кроме ловушек и силков, которые ставят перед выходом из нор, корсака травят собаками, выкуривая его из норы. По Радде, его выслеживают там, где живет байбак, и редко днем, потому что в это время он спит в покинутых сурками норах; легче всего его выследить по пороше и по следам дойти до его норы, где и ставят капкан.

Корсак (Vulpes corsac)

Старые корсаки, знакомые с этими страшными устройствами, увидев их, часто уходят назад в нору и только через 6-9 суток решаются показаться вновь, и то лишь под влиянием сильного голода; большей же частью они прячутся в норе, предпочитая умереть с голоду, чем попасться в ловушку. Трупы их выкапывают весной, после того как оттает промерзлая земля. Кроме собак татары пользуются на охоте за корсаком и хищными птицами — орлами и кречетами, которых они предварительно приручают. Разумеется, от этих пернатых хищников несчастный корсак улизнуть не может.

Одни эти народы доставляют ежегодно на рынок до 50 тысяч шкур корсака, не считая тех, которые они оставляют себе. В России мех корсака не пользуется особой популярностью, гораздо больше его идет в Китай, куда он доставляется через Кяхту.

Я долгое время держал у себя живого корсака и, кроме того, часто наблюдал пленных животных, но не замечал важного отличия в его образе жизни по сравнению с обыкновенной лисицей. При известных обстоятельствах он поступал если и не совсем так, как лисица, то все-таки очень схоже с ней. Корсак принадлежит к наиболее счастливым обитателям зоологического сада, быстро осваивается с отведенной ему клеткой, не боится ни летней жары, ни зимнего холода, с одинаковым равнодушием выдерживая как солнечное пекло, так и жестокие морозы. Со своими товарищами по плену он уживается не хуже и не лучше, чем лисица, иногда по целым месяцам живет с ними в дружбе, а то вдруг рассвирепеет, начнет ссориться, жестоко кусает их, зачастую до смерти, и после того съедает их без малейшего угрызения совести, особенно если очень голоден. Несмотря на это, размножается он в клетке без всяких препятствий, так как между разными полами все-таки преобладает мир; к детенышам относится любовно и нежно воспитывает их до тех пор, пока они благополучно не вырастут.

Немецкие колонии юго-западной Африки населяет капская лисица, или кама (Vulpes chania) *, которая ч асто п итается страус и н ы м и яйцами и, по рассказам туземцев, может за один присест съесть целое яйцо этой огромной птицы.

* Капская лисица населяет сухие равнины юга Африки. Длина тела — около 56 см, хвоста 33 см, вес до 4 кг. Пищу этой лисы составляют мелкие позвоночные (ящерицы и мыши) и различные насекомые.

Но это мнение основывается скорее на уверенности туземцев в необыкновенном обжорстве животного, а не на их собственном опыте, так как известно, что такого яйца достаточно, чтобы насытить четырех человек. Нельзя поверить, чтобы лисичка, которая почти вполовину меньше нашей обыкновенной лисы, могла съесть столько же, сколько четыре человека. Это маленькое животное не в состоянии нести страусиное яйцо, но все-таки с ним справляется: она, говорят, катит яйцо от гнезда до безопасного места и там вскрывает его очень остроумным образом. Зубы камы слишком слабы, чтобы разгрызть толстую скорлупу, которая к тому же такая гладкая, что даже острые зубы скользят по ней. Поэтому кама открывает яйцо иным способом: она катит его с горки на камни, так что скорлупа разбивается, и лисичка спешит полакомиться его содержимым.

Когда горячее тропическое солнце склоняется к западу и многие животные, которые днем прятались, выходят из убежищ, чтобы насладиться вечерней свежестью, в пустыне можно встретить целые стаи прячущихся, но очень красивых животных, которые рыскают по степи в поисках пропитания. Я имею здесь в виду фенеков (Fennecus zerdo)** — красивых маленьких степных лисиц.

* * Фенек — самый мелкий представитель псовых, отличающийся несоразмерно большими ушами. Длина тела 35-40 см, хвоста 17-30 см, вес около одного килограмма. Эта лисичка населяет пустыни Северной Африки и Аравии, причем может подолгу обходишься без воды. У фенека довольно сильно выражена социальность, в природе он живет группами примерно по 10 особей.

Это животное характеризует пустыню еще лучше, чем газель. Представьте себе лисью мордочку, но маленькую и тонкую, с хитрым, лукавым выражением, как у обыкновенной лисицы, но на этой мордочке выделяются необыкновенно большие глаза, а по сторонам головы торчат такие огромные уши, которых нельзя встретить не только у лисиц, но и ни у какого другого животного собачьего семейства. Туловище покоится на тонких, красивых лапках и оканчивается длинным и очень пушистым хвостом. Животное это очень подвижно, и легко заметить, что все его внешние чувства очень хорошо развиты.

В сумерках в степи слышен иногда тихий визг, который трудно описать, а если очень повезет, можно и увидеть между песчаными холмами и скалами или в густой траве, как фенек подкрадывается к добыче; он ползет очень осторожно, прислушиваясь, оглядываясь и обнюхивая окрестности со всех сторон. Ничто не ускользает от внимания опытного маленького разбойника. Большие уши фенека услышали тихое шуршание кузнечика, который прячется в траве, и животное направляется туда более из любопытства, чем из жадности, так как кузнечик составляет для него жалкую добычу. Ловкая ящерица зашелестела, пробегая по песку; фенек и ее услышал, сразу бросился туда, чтобы узнать причину этого шума. Главная добыча фенека состоит, однако, из других животных, в первую очередь из птиц. Горе жаворонку, который случайно опустится на землю недалеко от тропинки, где крадется фенек! Он погиб, если хоть раз шевельнул крыльями, или, забывшись, вспомнил свою воздушную песню и издал несколько звуков! Горе и степному рябку: за ним фенек крадется особенно охотно! Ему не нужно гнаться за многими птицами: одного рябка достаточно, чтобы насытиться самому и даже накормить своих голодных детенышей.

Фенек — самая маленькая из всех лисиц; длина его тела вместе с хвостом не превышает 65 см, хвост бывает длиной около 20 см, а высота в плечах также около 20 см. Тело у него очень стройное, морда чрезвычайно острая, большие глаза имеют округлый зрачок, который окружен коричневым райком. Наиболее замечательной частью тела этого животного следует считать уши: они почти такой же длины, как голова, и ширина их равняется половине высоты. Уши эти придают животному совсем странный вид, и голова фенека отчасти напоминает голову летучей мыши. Внутренняя сторона ушей покрыта белыми волосами; волосы эти растут двумя пучками, расходящимися от ушного отверстия, и поднимаются кверху. На верхнем конце ушей, впрочем, волосы короче и реже. На маленькой мордочке торчат длинные щетинистые усы, которые также составляют отличительный признак этого зверька. Мех мягок и шелковист, а зимой вырастает густой подшерсток, который весной при линьке висит хлопьями на кустах и камнях, так как фенек в это время чешется об эти предметы, чтобы освободиться от излишнего подшерстка. Казалось бы, фенеку на его жаркой родине вовсе не нужен теплый мех, но зверек этот, по-видимому, очень чувствителен к холоду, и хорошая шуба ему зимой необходима. Верхняя часть тела фенека окрашена под цвет песка, брюшко белое, над глазами заметны два белых пятна, окаймленных темными полосками. Хвост, длинный и пушистый, желтого цвета, с черным пятном у основания и черным кончиком. У самки мех более светлый, соломенно-желтого цвета, а в старости у всех фенеков мех еще более светлеет.

Мавры называют его «церда», а арабы — «фенек»; под этим именем он известен и в Нильской долине. Он живет на всем севере Африки, но встречается только в пустынях, однако в тех местах, которые имеют характер низменностей, богаты водой и где есть степная растительность, пусть даже не очень богатая. В этих местностях фенек встречается довольно часто, но редко становится добычей охотников, так как очень осторожен и легко ускользает от них. В зоологических садах, зверинцах и даже в зоологических музеях он встречается довольно редко.

История происхождения фенека до последнего времени была изучена мало, и о нем рассказывали удивительные вещи. Говорили, например, что он живет не в норах, как лисицы, а на деревьях, подобно кошкам; утверждали также, что питается не птицами, а больше финиками и другими плодами и пр. Рюппель первый опроверг эти ошибочные мнения и описал фенека как настоящую лисицу, но описание это все-таки коротко и недостаточно обстоятельно. Очень хорошее и подробное описание фенека составлено специально для этого сочинения моим спутником по путешествию, Буври, который наблюдал фенека как на свободе, так и в неволе. Многое из вышесказанного уже заимствовано из этого описания; сообщаю здесь и остальное.

«Натура фенека ясно выражена своеобразным строением его тела: тонкие, стройные ноги говорят о его ловкости и быстроте. Он обладает тонким слухом и острым зрением, а морда у него такая хитрая и смышленая, что в характере этого животного трудно ошибиться. Можно смело сказать, что этот степной зверек — самый совершенный представитель рода лисиц.

Фенек, подобно лисице, устраивает себе норку под землей, охотнее всего в тех местах, где растет хвощевидная ковылка, которая характерна для скудной растительности пустынь. Предпочтение это происходит, вероятно, вследствие того, что почва около этого растения плотнее, и поэтому гораздо легче там можно устроить многочисленные ходы, которые ведут в главную нору фенека. Ходы эти обычно бывают почти горизонтальны, и котловина норы большей частью расположена неглубоко под землей. Нора, как правило, устлана пальмовыми волокнами, перьями и шерстью и отличается большой опрятностью. Фенек роет землю мастерски: передними лапами он так быстро скребет ее, что трудно уследить глазами за их движением. Эта ловкость часто спасает жизнь животному, так как при преследовании фенек быстро зарывается в землю, как броненосец или ящер. Однажды в сопровождении нескольких конных арабов я преследовал в пустыне фенека, который бежал очень недалеко от нас и вдруг исчез из наших глаз. Но я понял его уловку, на этот раз она ему не помогла: я слез с лошади, разрыл песок и вытащил оттуда живым озадаченное животное, к великой радости моих спутников.

Днем фенек спит в своей норе. При этом он сворачивается клубком и прячет узкую голову под пушистый хвост, только уши его торчат наружу. При малейшем шуме спящая лисица просыпается и вскакивает в испуге. Если ее застигнут врасплох, она начинает визжать, как маленькое дитя, и этим как бы доводит до сведения, что разбудивший сильно ее испугал. С закатом солнца фенек оставляет нору и отправляется первым делом на водопой; при этом заметили, что он никогда не идет прямо через песчаные дюны, но всегда отыскивает укромные тропки и пробирается украдкой, стараясь по возможности быть незаметным. Колодцы в низменных местах представляют собой, как правило, простые воронкообразные углубления, так как песчаная, смешанная с глиной почва не позволяет рыть отвесные ямы. Вокруг этих ям земля зачастую бывает влажная, и потому следы фенека отпечатываются здесь так ясно, что можно заметить своеобразное строение его тесно соединенных пальцев с выдающимися, особенно сильно выступающими на задних лапах когтями.

Маленькие птички составляют самую любимую его пищу, поэтому он не щадит ни одного гнезда, находятся в нем яйца или птенчики. Если же нет ни птиц, ни яиц, то он ест ящериц, жуков, стрекоз и даже не пренебрегает тушканчиками и песчанками, хотя поймать их ему едва ли легче, чем птицу. Я часто находил шерсть и другие остатки этих грызунов в норе фенека. При случае он посещает пальмовые рощи, где финики служат ему лакомством; вообще он никогда не пренебрегает плодами и даже поедает арбузы.

По словам туземцев, лисица рожает в марте трех-четырех детенышей, которые появляются, как говорят, на свет слепыми, очень красивыми, покрытыми желтоватой шерстью. Судя по всему, мать любит маленькие прелестные существа так же нежно, как наша лисица свое потомство, Фенека ловят силками, сделанными из волос. Силки укрепляются при входе в его норы; иногда же его откапывают; но последний способ ловли часто не приносит удачи».

Далеким сородичем нашей обыкновенной лисицы является серая лисица (Urocyon cinereoargenteas)*.

* Серая лисица широко распространена в Северной и Центральной Америке на юг до Венесуэлы. Длина тела 48-68 см, хвоста 28-45 см, вес до 7 кг. На островах возле побережья Калифорнии живет близкий вид — островная лисица (U. littoralis), более мелкая.

Серая лисица отличается от обыкновенной более короткими ногами, соразмерно длинным хвостом и вообще более хрупким телосложением. Ее длина составляет приблизительно 1 м, из которого около 40 см приходится на хвост; высота в холке — около 30 см. Господствующий цвет ее шерсти серый со своеобразным налетом, зависящим от серебристо-серых и черных волос, образующих ее мех; такого же цвета лоб, темя, боковые части морды, затылок и вся верхняя сторона туловища. Отдельные волосы у корня белые, далее черные, конец опять белый. Щеки и горло желтовато-белого цвета, уши и бока шеи серовато-желтого, нижняя и внутренняя части туловища светлого ржаво-желтого или желтовато-белого цвета, полоса на груди темнее, на передних лапах также по черной полоске, хвост сверху черный, снизу ржаво-красный, а на конце серый.

Серая лисица (Urocyon cinereoargenteus)

По словам Одюбона, серая лисица чаще встречается в южных, нежели в северных, штатах Северной Америки; севернее штата Мэн она, кажется, совсем не встречается. В Новой Англии и Канаде попадается редко, а в Пенсильвании и Нью-Джерси встречается почти так же часто, как и красная лисица; в южных штатах, исключая горы Виргинии, это единственный встречающийся вид лисиц; во Флориде, Миссисипи и Луизиане она встречается необыкновенно часто. На западе распространяется до Калифорнии. Довольно трудно точно определить, чем образ жизни серой лисицы отличается от образа жизни обыкновенной и ее родичей в самом узком смысле этого слова. Известные мне описания жизни этого животного, среди которых выше всех стоит описание Одюбона, походят на описание жизни нашей лисы. Серая лисица, говорят, не может бегать так быстро и долго, как наша, в остальном же она едва ли существенно отличается от своих сородичей. Она устраивает себе жилище в труднопроходимых и даже непроницаемых для больших хищных зверей чащах и в расселинах скал, где встречаются пещеры и трещины; область ее охоты составляют окрестности ее жилища от морского берега до дворов фермеров. Одюбон уверяет, будто она гораздо трусливее, чем наша лиса, пугается и пускается в бегство не только при виде собаки, но даже когда затрещит ветка, и что совсем почти не слышно об ее нападениях на огороженные птичьи дворы или на стада овец. Однако он подчеркивает, что это животное на юге так же ненавидят и преследуют, как на севере красную лисицу. Серая лисица ловит, как и обыкновенная лиса, мышей и крыс, полевых и других грызунов, но она не пренебрегает и другой пищей. Одюбон наглядно изображает, как это животное подкрадывается, подобно прекрасной ищейке, пользуясь ветром, к выводку лесных перепелов и уносит одну из птиц. «В один холодный дождливый день нашего путешествия, — рассказывает он, — мы заметили серую лисицу, которая шла подобно легавой собаке. Сначала она кралась против ветра по высокой траве, потом вдруг остановилась и присела на задние лапы. Через мгновение она опять поднялась, тихо и осторожно поползла вперед, по временам нюхая воздух и поворачивая морду из стороны в сторону. Наконец она, казалось, наметила свою добычу и двинулась уже прямо, но все еще очень осторожно, временами крадучись по земле, порой исчезая из наших глаз, пока наконец мы ее опять не заметили, когда она остановилась. Уши ее были опущены; голова всего на несколько дюймов поднята от земли; в таком положении оставалась она около полуминуты и только после того прыгнула на добычу. Послышался шум улетающих перепелов и два-три жалобных крика, и вслед за тем показался разбойник, держа перепела в зубах. У нас было с собой ружье, и мы могли бы его убить, но к чему? Он нам показал, что не только принадлежит к семейству собак, но может охотиться, как прекрасная легавая собака; кроме того, он добыл себе пищу законным для него образом: для чего же его убивать?» Следует принять во внимание, что эта лисица, так же как и другие виды, приносит больше пользы, истребляя вредных грызунов, чем вреда, поедая полезных нам животных. Кроме большой дичи, особенно позвоночных животных всех классов, серая лисица ловит насекомых, разрывает полусгнившие пни деревьев, чтобы достать оттуда личинок, а также ест всевозможные растительные вещества. Один фермер в штате Нью-Йорк обратил внимание Одюбона на маисовое поле, которому какие-то неизвестные животные причинили немалый вред тем, что съели зреющие початки. Оставшиеся следы показали, что это сделала серая лисица, и предположение это вскоре подтвердилось, когда там поймали трех таких лисиц.

В Каролине серая лисица рожает в последних числах марта или в начале апреля, в северных же штатах — немного позже. Детеныши остаются при матери около трех месяцев и расходятся, как только станут самостоятельными и смогут вести одинокую жизнь, как старые лисицы. Даже когда они совсем вырастут, их можно легко узнать по сравнительно меньшей осторожности: на охоте с собаками они только в крайней необходимости ищут спасения в бегстве, в большинстве же случаев влезают на деревья, тогда как наученные опытом старые лисицы часто успешно спасаются от своих смертельных врагов при помощи различных уловок и хитростей. Одюбон, как кажется, находит очень необычным, что лисица влезает на деревья, но мы не находим здесь ничего странного, так как и наша лиса проделывает подобные штуки. Для такого ловкого животного не составляет особого труда взобраться на дерево, которое обыкновенно имеет спускающиеся вниз ветви, боковые побеги, наросты и другие неровности; собака же, как более неловкое животное, не в состоянии этого сделать*.

* Серых лисиц иногда называют древесными лисами. Они действительно чаще и лучше прочих псовых лазают по деревьям. Это, видимо, единственные собаки, которые стараются спастись на дереве от преследования. Залезают они туда и без провокации, например для того, чтобы осмотреться.

Что касается охоты и других способов истребления серой лисицы, то они почти ничем не отличаются от способов, какими мы охотимся на нашу лисицу. В Америке применяют различные ловушки, чтобы захватить и убить этого плута, и травят этих лисиц так же усердно, как в Англии. Пойманные серые лисицы ведут себя как их европейские сородичи, но, говорят, они никогда не делаются вполне ручными и всегда стремятся обрести свободу.

Мех серой лисицы мало ценится вследствие его коротких и жестких волос и употребляется обычно на подбивку дорожных шуб. По словам Ломера, в год продается только 25 тысяч шкурок; каждая из них стоит 4-6 марок.

Большеухая лисица (Otocyon megalotis)** характеризуется следующими признаками: тонкое строение тела, высокие ноги, хвост, составляющий почти половину длины всего тела, короткая голова с острой мордочкой, очень большие, бросающиеся в глаза уши яйцевидной формы, весьма значительное количество зубов, так как зубная система ее состоит из 48 зубов и имеет по 8 коренных на каждой челюсти, что представляет отклонение от зубных систем всех других хищных животных; на верхней челюсти у нее на два, а на нижней — на один зуб больше, чем у собаки.

* * Болыиеухая лисица стоит в семействе псовых особняком и родственные ее связи с другими видами не известны. Длина тела 46-66 см, хвоста 23-34 см, вес 3-5 кг. Английское название этого зверя переводится как «лисица с ушами летучей мыши» из-за того, что ее огромные чувствительные уши при опасности складываются «веером» на «летучемышиный» манер. При помощи этих «локаторов» болыиеухая лисица на слух находит прячущихся под землей личинок крупных жуков -один из главных своих кормов.

Однако такое количество зубов встречается не у всех лисиц: очень часто находят их черепа, у которых только семь коренных зубов наверху. Длина взрослой большеухой лисы достигает 85-90 см, из которых, наверное, одна треть приходится на хвост; высота в плечах — 35 см. Мех ее обычно бывает темного серовато-желтого цвета, имеющего зеленоватый оттенок; отдельные волосы у корня буроватые, в середине серовато-желтые, а на конце светло-желтые или темно-бурые; из смешения этих цветов происходит зеленоватый налет, который придает меху особую окраску. Впрочем, в окрасе большеухих лисиц замечаются различные отклонения.

Большеухая лисица водится в южной и, по исследованиям Кирка и Шпека, также в некоторых частях восточной Африки. О ее образе жизни и нраве очень мало известно. «Большеухая лисица, — говорит Фриш, — названа колонистами мыса Доброй Надежды «нья-шакалом» за ее жалобный, протяжный лай; в Сечуане ее называют «мотлози». Ее любимое местообитание составляют заросшие кустарником степи внутренней Африки на север от Оранжевой реки; в колониях и в верхнем Натале она тоже иногда встречается, однако в вышеназванных странах попадается гораздо чаще, чем здесь. Днем она спит, спрятавшись так же, как ее сородичи, в густом тернистом кустарнике или в разрытых трубкозубом постройках термитов, ночью же рыскает за добычей и иногда подходит, испуская жалобные крики, к лагерному огню. Она питается мелкими животными и остатками от добычи крупных хищников, но чаще всего ест саранчу, за которой следует вместе с дрохвами, воронами и мелкими соколами. Мясо этого животного на вид очень аппетитно, но имеет приторный вкус с запахом саранчи, и после еды остается противная отрыжка.

Большеухая лисица (Otocyon megalotis)

«Туземцы усердно охотятся за этой лисой, потому что с удовольствием едят ее мясо и ценят ее мех. Бечуаны делают из него оторочку колпакообразной шапки, причем эта оторочка спереди приподнята, а сзади опущена; эти шапки носят замужние женщины в отличие от девушек, которые ее носить не смеют. За большеухой лисицей охотятся чаще всего с собаками, которые выслеживают ее в норах и там загрызают; иногда ее откапывают живой. Лисицу редко стреляют, и она реже идет на приманку, чем гиена и чепрачный шакал. Менее хищный зверь, чем наша лиса, и более миролюбивый, чем другие дикие собаки такой же величины, она мало защищается, когда на нее нападают». Я слыхал, что подстреленные лисицы также испускают жалобные стоны.

Пехуель-Леше встречал широконосую лисицу довольно часто и обычно ранним утром в высоко расположенных, покрытых кустарником степях земли Гереро. В высшей степени проворные и ловкие зверьки ходили обыкновенно парами, выскакивали вдруг совсем близко из-за куста и смотрели на человека, склонив голову набок, как бы доверчиво спрашивая о чем-то; нередко они стояли подняв переднюю лапу, как легавая собака. Побуждаемые любопытством или надеждой на то, что им что-нибудь перепадет от охотника, они следуют за ним иногда в продолжение получаса или еще дольше, причем ведут себя очень забавно, делая вид, что идут своей дорогой и до охотника им дела нет. Идя ленивым шагом, уклоняясь то вправо, то влево, они сопровождают наблюдателя с удивительной настойчивостью и подходят к нему иногда через густую траву и кустарник на расстояние половины ружейного выстрела. Потом они начинают выглядывать из своей засады или стоят неподалеку, потягиваясь или сгибаясь в дугу и встряхивая свой мех; при более долгой остановке они садятся, как собаки, и ждут, что будет дальше. Узкая мордочка обычно имеет хитрое выражение, что еще усиливается непрерывными движениями действительно гигантских ушей. Если спокойно подойти к животным, то они отступают, пятятся, сначала останавливаясь ненадолго, а затем только убегают, однако не особенно спеша. При виде сильных угрожающих движений платком или шляпой останавливаются в изумлении или разбегаются; но если пойти дальше своей дорогой, то они опять вскоре начнут настойчиво преследовать охотника. Вообще достоверно, что большеухие лисицы в диком состоянии очень любят мед и сладкие плоды и, если фруктов достаточно, питаются ими гораздо чаще, чем насекомыми; но кроме того, они считаются большими ворами яиц. Большеухие лисицы уже много раз содержались в Лондонском зоологическом саду.

 Однако, хотя светлые и темные звери в некоторых районах (например, на Кавказе) отличаются и телосложением, и формой черепа, и поведением, они свободно скрещиваются между собой и представляют просто биологические формы. Когда-то подобная изменчивость спровоцировала честолюбивых натуралистов описать множество «видов» и «подвидов», но теперь все бурые медведи, от русского мишки до американского гризли, сведены к одному виду.

Обитает по всей лесной зоне, кроме юга европейской части России, местами в лесотундре, на Кавказе. В прошлом встречался и в степях. Летом часто заходит в тундру и высокогорья, кормится на лугах и полях овса. На Чукотке живет в тундре постоянно. Активен чаще в сумерках и ночью, но иногда также днем. Питается различными растительными кормами, личинками насекомых, муравьями, при случае — грызунами и их запасами, падалью. Некоторые звери, чаще самцы из северной части ареала, охотятся на копытных, скрадывая их или нападая из засады. Взрослый медведь способен одним ударом лапы сломать позвоночник лосю или коню. Добычу или найденную падаль медведь заваливает хворостом и держится неподалеку, пока не доест тушу полностью. Если зверь не очень голоден, он часто выжидает несколько дней, пока мясо не станет более мягким. Дальневосточные медведи летом и осенью ловят идущих на нерест лососей. На нерестовых реках иногда можно увидеть сразу по 10-30 зверей. Особенно широко известно ежегодное скопление медведей на Курильском озере (Южная Камчатка). При случае добывают каланов и тюленей на береговых залежках и даже выходят на лед в погоне за нерпами. Там, где есть горячие источники, медведи с удовольствием принимают лечебные ванны, особенно ранней весной.

Зимой бурый медведь впадает в неглубокий сон, устроив берлогу под корнями вывороченной ветром ели, в нише обрыва, яме, пещере, неглубокой норе или другом укромном месте, где скапливается много снега. Спит очень чутко, при беспокойстве покидает берлогу и Долго бродит кругами, прежде чем снова залечь. Зимой берлогу можно узнать по струйке пара, поднимающейся над входным отверстием — челом. Некоторые сибирские медведи в годы неурожая кедровых орехов вообще не ложатся в берлогу, а бродят по тайге в поисках падали или неосторожного туриста. Такие звери — шатуны очень опасны и подлежат отстрелу. Голод порой доводит их до нападения на автомашины и тракторы. В Дагестане в теплые зимы медведи тоже не впадают в сон, но там им удается протянуть до весны на растительных кормах.

Обычно медведь избегает встречи с человеком. Однако зверь, внезапно встреченный на узкой тропе, застигнутый у добычи, раненый или медведица, охраняющая медвежат, вполне могут напасть просто от испуга. Поэтому в местах, где много медведей, рекомендуется при ходьбе трещать сучьями или что-нибудь напевать. Вообще пользоваться медвежьими тропами очень удобно, хотя ветки над ними смыкаются на высоте метр-полтора. В некоторых местах такие тропы существуют тысячелетиями и буквально выбиты в твердой скале. Очень редко медведи становятся настоящими людоедами. Как правило, это случается с крупными темноокрашенными самцами. Агрессивность к людям и домашнему скоту чаще всего проявляют восточносибирские, приамурские и южнокурильские медведи, реже всего — камчатские, чукотские и кавказские. Людоедов-«рецидивистов» за послевоенные годы отмечено около трех десятков, а вообще за год жертвами медведей становятся в среднем по России не более десятка человек и около сотни голов скота.

Летом медведи-самцы метят границы территории, вставая на задние лапы и сдирая когтями кору с деревьев. Такие «пограничные деревья» используются разными зверями десятки лет. В безлесных горах медведь дерет любые подходящие предметы — глинистые склоны, туристские палатки (обычно в отсутствие хозяев). Чтобы обезопасить палатку, проще всего обозначить границу своего участка, помочившись в нескольких местах на расстоянии 10-20 метров вокруг лагеря.

Медведь служит объектом спортивной охоты. Жир и желчь используются в медицинских целях. Ценность медвежьей желчи провоцирует браконьерский отстрел медведей. Жир медведя, как и других впадающих в зимнюю спячку зверей, содержит большое количество витаминов и имеет целебные свойства.

В мифологии большинства народов Евразии и Северной Америки медведь служит как бы связующим звеном между миром людей и миром животных. Первобытные охотники считали обязательным, добыв медведя, совершать обряд камлания, прося прощения у духа убитого. Камлание и доныне совершают коренные жители глухих районов Севера и Дальнего Востока. В некоторых местах убийство медведя с помощью огнестрельного оружия и до сих пор считается грехом. Древние предки европейских народов так боялись медведя, что произносить вслух его названия arctos (у ариев в V-I тысячелетиях до н.э., позже у латинских народов) и мечка (у славян в V-IX веках н.э.) было запрещено. Вместо них использовались прозвища: ursus у римлян, bear у древних германцев, ведмидь или медведь — у славян. С веками эти прозвища превратились в названия, которые в свою очередь были также запрещены у охотников и заменены прозвищами (у русских — Михаило Иваныч, Топтыгин, Хозяин). В раннехристианской традиции медведь считался зверем сатаны.

Бурый медведь, или обыкновенный медведь — млекопитающее семейства медвежьих; один из самых крупных наземных хищников